Номады и демократия?

Зная специфику культуры мышления кыргызов (истоками которой выступил номадизм), по многим критериям противоречащей западному образу мышления, сформировавшему ценности либеральной демократии, вполне логично задать вопрос – номадический архетип мышления в принципе несовместим с демократией или же возможно какое-то оптимальное соотношение между ними?

Точно также вполне логично звучат тезисы многих исследователей демократии (одним из которых является А.Прзеворски) о том, что демократии можно обучить вне зависимости от специфики культуры. Стандарты демократии универсальны и утверждения об уникальности мышления или культуры являются простыми отговорками, необходима скрупулезная работа. Однако безапелляционное настаивание на необходимости обучения демократии без учета особенности культуры (в первую очередь культуры мышления) приводит к механическому копированию стандартов демократии, в реальности не приносящих плоды, поскольку качественного изменения развития не происходит.

Что делать, если мы провозгласили ориентацию на демократию и закрепили ее в Конституции, и действительно хотим (или стремимся) ее достичь? В этом плане можно выделить два важных момента, позволяющих предположить о возможности этого.

Первый момент, теоретический, связан все с той же культурой мышления, вернее с одной из функциональных черт мышления кыргызов как потомков номадов, оставшейся на уровне подсознания. Этой чертой является динамичность, предполагающая в традиционной интерпретации открытость кочевника в открытом мире, следствием чего выступает легкая адаптация к переменам. Мир – это открытое пространство в представлениях номада, в котором не видно горизонтов. Микромир кочевника сливался с макромиром и создавал некую гармонию бытия, поэтому все, что происходило в макромире (движения, изменения), органично воспринималось микромиром, без никаких "напрягов", как некое переливание форм пространства. Это означает, что все происходящие перемены во внешнем мире воспринимались совершенно естественно, без каких-либо внутренних предубеждений.

Эта черта архетипа нашего мышления продолжает если не доминировать, то, по крайней мере, существовать в сознании современного человека. Поэтому и глобализация, как тенденция развития современности, воспринимается нами адекватно, несмотря на определенное противоречие универсальных и локальных ценностей. Мы продолжаем оставаться открытыми этому миру, не создав прецедент культурного и социального изоляционизма, время от времени демонстрируя независимость от тоталитаризма социальными потрясениями. Это позволяет утверждать, что номадический архетип не умер, а в несколько интерпретированной форме временами проявляет себя в нашем мышлении.

В западном архетипе мышления динамичность также представлена, в этом смысле данная характеристика является объединительным началом номада и западного человека. Необходимо уточнить, что это несколько разные интерпретации динамичности. Западный человек также открыт и также легко адаптируется в мире. Однако различие в том, что в западном мышлении превалирует антропоцентризм, т.е. человек мыслит себя центром мира и стремится подчинить себе мир. В номадизме же превалирует космоцентризм, предполагающий не противопоставление, а гармонию человека и внешнего мира. Вместе с тем эти детали не мешают существованию динамичности и в том, и в другом варианте. В данном случае важен сам концепт динамичности, а не его вариативность. В случае с потомками номадов изменения мира в виде глобализации вызывают скорее не страх, а естественное любопытство.

Демократия в данном контексте является одним из проявлений этого мира, некоторой доминантой в организации жизни общества, соответственно, демократические ценности также проявляют себя как часть этого мира и потому естественны в качестве такого представления. Соответственно, демократия является частью внешнего мира, тогда как культура проецирует наш внутренний мир. Наша динамичность теоретически позволяет легко адаптироваться к демократии как части внешнего мира. Тормозом в восприятии ее выступает наша культура как устоявшаяся система традиций. Что необходимо для гармонизации соотношения внешнего и внутреннего миров?

Демократические ценности будут восприниматься естественно, если у них не будет ярлыка привнесенности как чего-то искусственного. Это означает, что они должны быть взращены внутри самого общества, т.е. необходима определенная традиция их существования из поколения в поколение внутри нашей системы культуры. Как это может возникнуть?

Это уже второй момент: практический. Утверждать, что ценности демократии сразу приживутся, бессмысленно, привычки людей формируются годами и десятилетиями. Соответственно на первый план выходит стратегический вектор – каким образом они могут быть привиты нашему сознанию? Основную нагрузку здесь должна выполнить система образования, все элементы ее цепи – от детского сада до высшего образования. Воспитание – великая вещь. Это означает, что в восприятии демократических ценностей акцент необходимо перенести с обучения на воспитание. Естественно, для этого необходимо время, отсчитывающее исторические поколения. Если сейчас будет отлажена эта система, то через двадцать лет мы получим (во всяком случае, должны получить) поколение граждан нашего общества, для которых демократические ценности не будут чем-то внешним, а скорее внутренним. Эти ценности будут не только выработаны у нас (made in Kyrgyzstan), но и будут одновременно переплетены со спецификой культуры. В контексте исторического времени двадцать лет – это не столь большой срок (мы уже двадцать пять лет живем в суверенном государстве), а главное, это неплохая перспектива.

Для того чтобы состыковать культурные предпочтения с исконно демократическими ценностями необходим рациональный подход. Здесь нужен прагматизм. В западном прагматизме есть концепция философии самосозидания (Р.Рорти), когда акцент в развитии общества ставится на возможности и способности человека созидать себя как члена этого общества. Рорти неслучайно делает акцент на самосозидание личности, поскольку критерий личности – самый важный в оценке успешности функционирования демократических ценностей. В данном случае самодостаточность выступает как аксиома ощущения и существования.

Еще один момент в преломлении к нам - историки утверждают, что в нашей истории существовала меритократия, следовательно, предрасположенность к выдвижению достойных – это и есть проявление инстинкта самосохранения.

После провозглашения суверенитета мы (с подачи западных экспертов) заговорили о транзитном (переходном) периоде. Возможно, в первые годы независимости это было нормально, поскольку необходимость в адаптации нового предполагает некоторый противоречивый момент в соотношении уходящего и наступающего. Однако по прошествии двух десятилетий независимости мы все также твердим о переходности, на которую время от времени списываем свои промахи и неудачи. В настоящее время нет смысла зацикливаться на данном концепте, иначе акцент на временности существования обусловливает паразитарность как способ бытия. Акцент должен быть сделан на постоянстве национальных интересов, на стабильности жизни и по возможности на расцвете культуры. Проводником этих механизмов воспитания и призвана выступить система образования.

Жылдыз Урманбетова, доктор философских наук, профессор