"Антенна упиралась в мирозданье…"

Евгений Евтушенко.

Тема соотношения "личного" и "общественного" стара, как мир, причем, как правило, копья ломаются в связи с важнейшим вопросом всех времен и народов: "Что важнее – свое-маленькое или общее-громадное? Персональный уют или большее коллективное Счастье с большой буквы ‘С’?" Получается интересно - микрокосм VS макрокосм... Но сегодня мы оставим эту полемику ретивым пропагандистам, в коих человечество никогда не испытывало дефицита, тогда как сами обратимся к иной грани этого дискурса. На все есть мода (в широком смысле этого слова!), в том числе и на идеи, на смыслы. В иные времена было актуально выходить на площадь, чтобы прокричать свой очередной лозунг или набор зарифмованных фраз. А уже через десять лет возникала иная манера – читать стихи в закрытом салоне графини N или же …на прокуренной кухне авангардиста-нонконформиста V. И дело вовсе не в запретах и не в пресловутых "закрученных гайках", а в особом выборе человека. Человечества.

Что предпочтительнее? Личное, узкое, строго очерченное пространство или же – пространство залов, дворцов, площадей? Фабрика-кухня или многоуважаемый примус? Интроверсия или экстраверсия? Внутрь или вовне? Посмотрите: эра Людовика XIV – это беспрестанный придворный балет с вариациями, это входы-выходы, все на виду. Версаль похож на гигантский дом-коммуну, где у людей нет, да и не может быть приватного бытия. Все – от короля до последнего пажа сосуществуют в едином порыве и без права на личный каприз и другие проявления индивидуализма. Такова же эпоха Петра I или, например, Золотой Век Екатерины. Центр притяжения – императорский двор, а человек, не желающий включаться в суетливую общественную жизнь, тут же объявляется неблагонадежным, неправильным, бессмысленным. Если не врагом. А вот первая половина XIX века в России – это культ частного, личного, усадебного... Обратите внимание, какое количество классических сюжетов посвящено жизни в имениях! Разумеется, эта характеристика поверхностна, приблизительна и в большей степени условна. Это – взгляд на эпоху в целом. Поговорим о тонкостях? Вспомним о нашей недавней истории, которая до сих пор вызывает споры и даже склоки.

…Советский период принято огульно считать "эрой площадей", пионерских собраний, месткомов, когда все частное затиралось и даже - забивалось в пользу коллективных дерзаний, а человек превращался в покорный винтик, только и ждущий, когда ему найдут социально-значимое применение. Ну, даже, если не пользоваться грубой антисоветской лексикой, то на первый взгляд рисуется картина общности, цельности и торжествующего единства. Все это так. Вместе с тем, эпоха неоднородна и то, что считалось нормой в 1920-х годах, уже признавалось бессмыслицей в 1930-х.

Итак, 1920-е – первая половина 1930-х годов. Эталонным местом обитания признается дом-коммуна – виднейшие архитекторы представляют свои прожекты передового пролетарского жилища. Все – вместе. Все – по команде. Комнатки – аккуратные отсеки для сна. А бодрствованье – в спаянном коллективе. Поэтому - светлые эркеры залов для отдыха, просторные библиотеки, зимние сады, крыши-солярии – тут же занимаемся физзарядкой. Обедать? Идем на фабрику-кухню, этакую пищезаправочную (sic!) станцию. Актуальны площадные театры, вроде "Синей Блузы". Искусство должно быть не просто массовым, но – громким, яростным, наступательным. Лозунговым. Надо кричать, а не шептать, ибо настало время открытых пространств и шепот никому не нужен.

Поэт = агитатор. "Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана - главаря. Заглуша поэзии потоки, я шагну через лирические томики, как живой с живыми говоря". Лирические томики – в топку, ибо лирика – это описание личного переживания. Из той же серии – пыльный фикус, манерная – желтенькая, декадентского окраса - канарейка, вышитые салфеточки и свинья-копилка. Частное = мещанское, то есть сугубо гнусное. Сознательный пролетарий – коллективист-общественник, а уж в Прекрасном Далеко не будет и семьи, этого последнего пережитка темных столетий. Женщину активно отучают, отлучают от роли домохозяйки – обед в столовке, детей – в ясли-сад-школу. А сама – на митинг или на диспут, посвященный…женскому вопросу. Не сиди в углу – нынче время площадей и залов!

Итак, 1920-е годы – это "мода" на коллективное времяпрепровождение и агрессивную массовость. Зодчий, инженер, …романтик Георгий Крутиков представляет проект летающего, точнее – парящего над землей города-коммуны. Крутиков предлагал оставить землю только для труда, активного отдыха и культурного досуга, а жилые помещения перенести в надземные поселения. Другой мечтатель – Виктор Калмыков создает свой "Сатурний" - план мегаполиса, расположенного в кольце, которое опоясывает собой всю планету. Разумеется, что и этот город-кольцо мыслился тоже коммуной.

Но уже во второй половине 1930-х наметился совершенно иной курс – околопланетные дома-ячейки и все эти коллективные хождения на фабрику-кухню были признаны несостоятельной утопией, а фантазии об "общих женах" стали, как и в старорежимные времена, именоваться попросту …развратом. Посмотрите любой фильм, снятый в предвоенную пору – везде вы увидите уютные, светлые и широкие квартиры. В них живут молодые строители Коммунизма. Могучие магистральные дома – мимо них бегут незадачливые персонажи "Подкидыша", а в одном из таких "дворцов" - с непременными дорическими колоннами и с идеологически-выверенной лепниной - обитают красавицы-сестры Мурашовы – математик Галя да студенточка Шура, героини лирической комедии "Сердца четырех".

Круглый обеденный стол, идеальная скатерть, белые занавески в кухне и, разумеется, эстетское фортепиано. Короче говоря, все атрибуты "мещанства", включая дачу, которую непременно снимают на лето. Вечер, неспешное чаепитие, шаль + гамак, оранжевого цвета абажур, напоминающий кринолинные юбки ушедших столетий. Шум поезда, который - о, безусловно! - несется в "…далекую страну Сибирь". Но!Общественный пафос не заслоняет тяги к персональному комфорту. Кстати, гайдаровские дети-воители живут в прекрасных условиях – у них большущие отдельные квартиры. "Я поехала с вещами, а ты приберешь квартиру. […> К подругам не заходи, а отправляйся прямо на вокзал. […> Затем садись в поезд и приезжай на дачу". Итак, в 1930-х годах и особенно - перед войной "победило" личное пространство, а пристрастие к бархатным шторам перестало трактоваться, как буржуазный пережиток.

Эта тенденция продолжилась и даже более того – усилилась после войны. 1950-е годы – эпоха уюта. Посмотрите на дизайн того времени! Мягкие, закругленные формы буквиц в рекламе или в качественно изданных книгах (неважно - по домоводству или по астрономии), обтекаемые бока пылесосов и автомобилей, сладкие до приторности голоса певцов. Музыка - и та мягкая, приятная, безмятежная - все эти милейшие "Ландыши-ландыши" и заграничное "Besame, besame mucho… Que tengo miedo tenerte, y perderte despues…". В экране царит культ уверенности и спокойствия - жизнь прекрасна, круглолицые, с тонкими талиями, девушки носят юбки, похожие на раскрытые чашечки цветов или - на тугие бутоны. Листаем журналы тех лет. Например, "Советский Союз" за 1957 год. Перед нами – образцы передового советского жилища. Добротно обставленная квартира, непременный букет сирени в крутобокой вазе, богато сервированные столы, струящиеся ткани. Культ честной зажиточности!

Даже девочки в провинциальных общежитиях, и те, украшают свой немудреный быт салфетками, слониками и флаконами парфюма – со сладким благоуханием нездешних вечеров и блистающими гранями. Вспомните фильм "Девчата"! Юные фемины работают на лесоповале, но, вместе с тем, у них имеются модные платья, модельные туфли, подушки – горкой, патефон, соленья про запас и так далее. В моде книги по ведению домашнего хозяйства – женщины активно учатся закрывать на зиму земляничное и абрикосовое варенье, подбирать себе нижнее белье под вечерний наряд, грамотно сервировать стол. Но главное – это массовое переселение из коммунальных квартир в отдельные…ну, пусть клетушки-хрущобы. Зато у людей появлялась реальная возможность обставить свою жизнь – частную жизнь - по своему вкусу. Уютной эпохе – уютный символ. В самом названии Черемушки – вкус к жизни и аромат счастья.

А еще 1950-е годы – это время дачного бума. Тогда участки выделялись для конкретных крупных предприятий и раздавались лучшим работникам. Так вокруг каждого большого города возникли товарищества с характерными названиями, вроде "Энергетик", "Подшипник", "Мотор", что явно указывало на предприятие – основатель. Характерно, что всеэти садово-огородные "плантации", как юридически, так и фактически не были собственно дачами.Но стремление к уюту, ко всем этим гамакам-велосипедам-абажурам создавало искомый, невероятно приятный эффект. Хотя, то был эффект подмены. Выходит, что жизнь послевоенных 1950-х – это культивирование, обустройство личного пространства. Скоро все изменится, причем кардинально…

Следующее десятилетие ассоциируется с дорогой и ее "лучшей подругой" – романтикой. "Чтоувас, ребята, в рюкзаках?/ Знаю, что не очень вы богаты. / По земле и круглой, и покатой / Вы идете в грубых башмаках". Классический романтик – сугубый интроверт, романтик 1960-х, напротив, был ярко, безудержно экстравертен. Выход советского человека в Космос, мечты о межпланетных путешествиях, о пресловутых "яблонях на Марсе" и "ветке сирени в Космосе". Разговор с небом. У Евтушенко есть знаковая строчка: "Антенна упиралась в мирозданье…". Страсть к открытым, громадным пространствам – стихи читаем на площади или в громадном зале Политехнического Музея, для всех.Песни поем у костра, чтобы слышали не только физики-походники и их верные подруги-скалолазки, но и то самое Мирозданье. Личное счастье, счастьице отдает пошлейшим барством. Уют – почти ругательное слово. В моде - активный, агрессивный отказ от барахла - от крепконогих комодов и темно-зеленого диванного плюша. Казалось, легкая и простенькая мебель 1960-х создается для временного пребывания, потому что главное – это не дом, а любимая работа, поход на Хибины, вечер стихов Андрея Вознесенского и посиделки в молодежном кафе.

Горизонты, каравеллы, бригантины. Парня в горы тяни, рискни. Они ехали "…за туманом и за запахом тайги" и считали, что "ЛЭП-500 - не простая линия…" Сегодня ЛЭП, а завтра – "…на пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы". Культовый герой эпохи – физик Гусев из "Девяти дней одного года" на полном серьезе спрашивал: "Зачем мне квартира?" Другой знаковый персонаж – Саша Привалов без особых колебаний менял стабильность и неплохую зарплату на веселое горение и бесперебойное, почти маниакальное (sic!) созидание. Они покоряли не только пространство, но и …время.

"- Я в отпуске.

-Это неважно, сказал Роман. – Понедельник начинается в субботу, а август на этот раз начнется в июле!"

Итак, 1960-е годы – это время общественного пространства, тогда как все личное, персональное, частное – задвигалось, считалось малоценным и мещанским. Но уже в конце десятилетия произошли кардинальные сдвиги в сознании…

1970-е – эпоха так называемого Застоя. Мир вещей, как выяснилось, оказался интереснее мира идей. Вчерашние физики-лирики ушли на прокуренные кухни спорить о Булгакове и Кафке, а их растолстевшие жены (бывшие скалолазочки) выстроились в очередь за импортными батниками. Теперь уже никто не задавался вопросом: "Зачем мне квартира?" Помимо квартиры, сделалась обязательной машина (только не "Запорожец", конечно же!) и дача (поближе к городу). У художницы Татьяны Назаренко есть интересная и даже, более того, обвораживающая картина – "Московский вечер" (1978). Изображен типичный "квартирник" эпохи Застоя – молодые люди музицируют, грезят о возвышенном и рассматривают антикварные иллюстрации. Фоном выступает старая Москва и романтический образ дамы Галантного Века с характерной для конца 1770-х годов высокой прической. Перекличка эпох. 1970-е годы – время квартирников и посиделок в своем, проверенном кругу. Это были необязательно диссиденты, просто никого больше не пленяла заполошная массовость предыдущего десятилетия "Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,…Печалиться давайте, давайте, давайте".

1970-е – время "ухода" человека в свой мир - в свою квартиру, и, соответственно, окружение себя вещами, как коконом. Мебель фасона "стенка", ковер,…два ковра, хрусталь, импортная мойка на кухне, …плетеные кресла и маленький телевизор "Шилялис" на даче. Книги! Повышенный интерес к ученой книжности, к начитанности, культ больших библиотек, но не общественных – они-то как раз тогда уже начали загибаться, а персональных, домашних. Модно не только "достать джинсы", но и "достать Цветаеву", и уже не так важно, понял ли ты ее надрыв или просто выставил на полочку дефицитный томик – рядом с чешским хрусталем и ГДР-овским сервизом. Вместе с тем, это было время поиска своих корней – интеллигенция ехала в деревню, дабы постигать смысл бытия. "Но одиночество – прекрасней…", - как пел популярный бард 1970-х Александр Дольский. Время личного пространства и личного переживания. Потом это назовут обидным словом – застой.

…А в середине 1980-х началось и завертелось. Так жить нельзя! Митинги, собрания, диспуты. Кому-то жаждалось свободы слова и свободы чтения. Кого-то раздражал бессменный лозунг "Слава КПСС!". Кто-то мечтал создать свой бизнес, но ОБХСС все еще грозил пальчиком. Молодежи хотелось острых, пряных ощущений, дискотечного грохота и полного отрыва. Юные неформалы бились за правое дело, точнее, друг с другом. Их отцы бегали на митинги и активно искали "социализм с человеческим лицом". Главное – выйти на улицу. Популярным сделалось слово "тусовка" - не сиди дома, а то протухнешь. Снова актуальны стихи и песни на площадях, на бульварах... В Москве, на Арбате – настоящее кипение жизни. Художники со своими творениями, девочки-хиппи с холщовыми торбами, пацаны-рокеры в кожаных куртках. Все о чем-то спорят. Появились книжные развалы – там можно купить все, даже антисоветскую (!!!) литературу. Видеосалоны – дружно смотрим "Аэроплан" и "Звездные войны". Дома – скучно.

Вместе с тем, в моде было отрицание и разрушение. Девчонки дрались друг с другом на дискотеках, вульгарно красились и более всего боялись прослыть сентиментальными, домашними. "Перемен! Требуют наши сердца!" - подпевали Виктору Цою и взрослые, и дети. Мало кто сейчас вспоминает так называемую борьбу с привилегиями, громкое упразднение элитарных магазинов сети "Березка" в 1988 году, разоблачение парторгов, превративших кормило - в кормушку. Построение коммунизма в …отдельно взятой квартире. Не допустим!

А теперь мы все дружно лишим номенклатуру их шикарных дач с машинами и ринемся в направлении подлинного Коммунизма, где главное – это дерзание, покорение и свобода от мещанских ценностей. Все – на площадь! Срочно! Дружно, весело, в едином порыве! Модно быть политизированным, принадлежать к некоей новой партии, к течению. Быть демократом, анархистом, почвенником - "памятником" или баркашовцем… Все это яростное плыхание закончилось в 1993 году – полыханием в прямом смысле этого слова. А потом начался не менее активный уход в свою "нишу". Как там пела популярная дива Лариса Долина? "Главней всего погода в доме. А все другое – суета"… Впрочем, это была уже совсем другая история и другая эра. Постсоветская.

Галина Иванкина

30 мая 2014 2