Талантбек Батыралиев намерен развивать пересадку органов, государственно-частное партнерство и внедрять Национальную базу лекарственных средств.
Новый министр здравоохранения Талантбек Батыралиев после назначения заявил, что намерен возглавить Министерство здравоохранения, чтобы осуществить реформы в этой важной сфере, а не ради зарплаты. Что именно предстоит сделать Батыралиеву в ближайшее время? Каковы его главные задачи на этом посту? Об этом и многом другом "ВБ" расспросил нового главу Минздрава.

- На одном из заседаний Жогорку Кенеша вы заявили, что намерены развивать в Кыргызстане трансплантологию. Думаете, это возможно?

- Это необходимо. Я тридцать лет бьюсь, пытаясь наладить трансплантацию органов в Кыргызстане. В Турции очень высокий уровень развития и обслуживания этой сферы. Подобное возможно и у нас. Конечно, планирую развивать не только трансплантологию, но и нефрологию, кардиологию… Все области медицины. Необходимо создать для этого все условия.

Но в первую очередь внимания требует нефрология и трансплантология. Увы, количество больных на гемодиализе растет и будет расти. Когда я учился в вузе, единственным больным с почечной недостаточностью был Суйменкул Чокморов. Но с каждым годом таких пациентом становится все больше и больше. Им требуется соответствующее лечение. Этот вопрос я начал поднимать в 1992 году. Однако в 1993-м я получил мощный отпор, в 1997 году меня снова не услышали. Сказали, что это стране не нужно. И сейчас понимание развития сфер недостаточное.

- Как именно будет развиваться нефрология?

- Например, должны быть четкие критерии, кто может претендовать на получение процедуры диализа. Должны быть результаты анализов от лицензионно признанной лаборатории, на основании которых пациент автоматически включается в список. Основной показатель - креатинин и азот.

Да, в бюджете не хватает средств, чтобы обеспечить таким лечением всех нуждающихся. Значит, надо сделать прозрачным единый лист ожидания. Если пациент хочет знать свое место в очереди, то имеет право получить список. А как еще добиться прозрачности, если пациенты не знают друг друга, как и то, кто за кем стоит? Я хочу, чтобы общественность тоже могла это контролировать. Если все будет открыто и прозрачно, то не будет жалоб, нареканий, митингов.

И, конечно, развитие трансплантологии. Потому что каким бы качественным ни был диализ, после пересадки почки пациент себя чувствует намного лучше. Это не моя позиция – это позиция современной медицины.

- Что с вашим приходом ждет трансплантологию Кыргызстана?

- Я еще в 2002 году сказал, что если со мной что-то случится, то мои органы должны быть использованы в трансплантологии. Хочу, чтобы люди последовали моему примеру. Каждый день наши граждане погибают в ДТП. Если законодательством будет предусмотрена возможность пересадки трупных органов, то их можно будет использовать для благих целей. В Турции пересадка делается в обычной больнице. Это лет 30-40 назад трансплантология была чем-то сложным и недостижимым. Когда в Турции был запрет на трупную пересадку, обстановка была еще более криминогенной. Сейчас там существует банк данных нуждающихся в пересадке и не имеющих возможность получить орган от родственника. Больные заранее подготовлены, стоят в очереди. И при первой же возможности их оперируют и спасают им жизнь.

- Раз уж речь зашла о Турции, то давайте вспомним, что там используют различные методы очищения крови от креатинина: это капельницы, перинеальный диализ. У нас все пациенты отправляются на аппарат "Искусственная почка". Почему?

- Это связано не столько с материальной базой, сколько с постдипломной подготовкой специалистов. Я учился в Советском Союзе. С тех пор прошло много времени, но квалификация, к примеру, нефрологов, так и не изменилась. Как становятся нефрологами? Университет окончил, интернатуру окончил, три месяца специализации – вот ты и нефролог. Или клиническая ординатура – два года – вот ты и нефролог. А за рубежом не так. После института, чтобы изучить внутренние болезни, должен пять лет отучиться. Потом еще три года на нефролога. Получается, после института 8 лет нужно учиться. И такой нефролог умеет все, в том числе знает все виды диализа. Мы же для диализа других специалистов привлекаем. На кардиолога в Турции нужно учиться пять лет. А у нас кардиолог работает как регистратор: отправляет на обследования, потом заключения собирает. За рубежом он делает все это сам. Там другие функциональные обязанности у врачей, которым за два-три года специализации невозможно обучиться. Сейчас пришло время и в Кыргызстане готовить специалистов по международному образцу для работы по современным технологиям. Надо менять структуру постдипломной подготовки.

- Вы намерены также внедрить в кыргызстанской системе здравоохранения государственно-частное партнерство.

- В Турции 90% больниц – частных – бесплатно оказывают услуги всем категориям больных на принципах государственно-частного партнерства. Они платят из заработной платы отчисления на медстрахование. Для больных имеет значение, где лечиться. Им необходимы качественные услуги. Вот это и дало толчок развития государственным больницам. Госструктура – вялая, много бюрократических проволочек. Надо, например, аппарат заменить, значит, это нужно в бюджет заложить, потом искать деньги, проводить тендер... А в частных больницах посчитали нужным – поменяли аппарат. Получается, что государственная структура даже в развитой стране отстает по технологиям на три-четыре года. У выросшего в Советском Союзе человека слово "частный" сразу ассоциируется со словом "платный". Однако за ряд услуг в госмедучреждениях пациент и так платит из своего кармана. При наличии конкуренции эта цена автоматически упадет. Инвестор пришел, вложил средства, построил больницу. Государство с ним заключает договор, а больной уже выбирает, где ему будет лучше лечиться. Медицинские принципы лечения при этом не меняются, они должны быть подоточетны, ответственны перед законом, перед Минздравом одинаково. Принцип - раз больница частная, значит, что хочу, то и ворочу – абсолютно не приемлем.

- В любой ли области здравоохранения можно использовать принцип ГЧП?

- Принцип государственно-частного партнерства можно использовать везде. Но я бы вначале не пускал частные клиники в трансплантологию из-за риска криминогенности, а если и пускать, то под строгим контролем государства. Не пускать в психиатрию, потому что это больница совсем другой категории. Во всем мире частные центры есть, но государству, если я не ошибаюсь, они услугу нигде не продают. Замечу, что вначале будет трудно внедрят ГЧП, но сейчас за рубежом самые лучшие специалисты – в частном секторе. Конечно, нужен независимый аудит, который указывает на недостатки.

- Каково ваше видение реформ в области лекарственной политики?

- Сейчас лекарственным бизнесом занимаются все. Я даже не знаю, кому этот рынок принадлежит. За рубежом главным условием для фармбизнеса является прозрачность деятельности. Поэтому один из моих приоритетов – ввести Национальную базу данных лекарственных средств. В данной онлайн-системе любое учреждение, фискальный орган ли, граждане ли могли бы видеть реализацию всех регистрационных процессов препарата, оснащенного штрих-кодом. Эта система должна функционировать вне зависимости от Минздрава, ФОМС, департамента лекарственного обеспечения. Любой может посмотреть, есть ли лекарство в наличии, какова его цена у завода-производителя, какая идет наценка. В Турции была такая же ситуация, как и у нас – частники диктовали любые цены. Там решили, что так дальше нельзя, и взяли среднестатистическую цену нескольких европейских стран, выше которой нельзя было лекарство продать. И лекарства подешевели на 50%. Помимо этого, благодаря штрих-коду, не могут поступать подделки.

В общем, работать в этих сферах можно и нужно. И придумывать особо ничего не надо. Надо просто использовать имеющийся опыт.

20.11.14
Марина Мирошник