На итоговой пресс-конференции президента России Владимира Путина второй год подряд присутствует "иранская тема". Однако на этот раз в контексте российских отношений с Востоком упоминались только три страны: Китай, сотрудничество с которым постепенно приобретает характер стратегического союза, Турция, ставшая одним из главных экономических партнеров Москвы в регионе Ближнего и Среднего Востока, и Иран. После ответов главы государства стало ясно, что с Тегераном дела обстоят не так однозначно.

На прошлогодней пресс-конференции президента партнерство с Ираном декларировать в качестве одного из приоритетов российской внешней политики, что само по себе было новацией, поскольку в многовековой истории отношений между Ираном и Россией было много чего, но вот партнерства, то есть масштабного и планомерного сотрудничества в вопросах экономики, политики и ключевых проблем региональной безопасности на огромном пространстве от Афганистана до Сирии, от Каспия до Персидского залива - еще не наблюдалось.

Оптимизм сторонников сближения как в самом Иране, так и в России вскоре сменился изрядной долей скепсиса, поскольку, как показала суровая проза будней, динамика отношений прямо противоречила политическим контактам и торгово-экономическим отношениям. Товарооборот между странами продолжал сокращаться, заявленные масштабные экономические проекты бесконечно путешествовали по чиновничьим кабинетам в Москве и Тегеране, а координация внешнеполитических шагов свелась в большинстве своем к вопросам позиций на переговорах по ядерной программе Ирана.

Для тех, кто внимательно анализировал ирано-российский диалог, очевидными становились два обстоятельства.

Во-первых, в отношених Москвы и Тегерана отсутствовал системный подход. У России не было "иранского проекта", а у Ирана - "российского". Стороны даже на экспертном уровне не определили совместные интересы и задачи, которые им необходимо было достичь; полноценной "повестки дня" никогда, по большому счету, не существовало. Ставка в Москве и Тегеране была сделана на заключение нескольких контрактов в энергетике и экспорте нефти. Предполагалось, что "все само собой образуется и устроится".

Во-вторых, Россия и Иран совершенно не учли, что в политических элитах и в профессиональных сообществах двух стран имеет место достаточно мощная прослойка тех, кто по целому ряду причин выступает против такого партнерства. Речь не обязательно идет о тех, кто ориентирован исключительно на Запад: в условиях обострившегося "холодного мира" растут опасения относительно реакции Запада на российско-иранское сближение. Достаточно вспомнить, что как только в начале 2014 г. в прессу просочились слухи о подготовке "Большого нефтяного контракта" между двумя странами, на Западе началась информационная кампания по поводу "сепаратной сделки Кремля, нарушающей женевские договоренности и двусторонние соглашения с США по иранскому вопросу".

В дело вступила уже "тяжелая артиллерия". В Совете национальной безопасности США контракт расценили как нарушение международных санкций по отношению к Ирану, не особо обращая внимание на то, что Россия четко и недвусмысленно дала понять: односторонние санкции в отношении Ирана неправомерны. Затем официальные представители США по различным каналам предупредили Россию, что подписание контракта повлечет за собой экономические санкции против российских предпринимателей, компаний и банков, участвующих в экономических проектах с Ираном.

Большое давление было оказано на иранского президента Хасана Рухани, которому через неофициальные каналы ясно дали понять, что в случае сближения с Москвой, Тегеран может забыть о шансах на снятие "калечащих санкций". Политические комбинации Запада, включающие в себя как шантаж, так и щедрые посулы экономических бонусов и преференций, привели к тому, что в наметившемся российско-иранском сближении "слабым звеном" оказалась именно администрация иранского президента.

Стороны не успели реализовать масштабные проекты, которые заставили бы совместно переживать за их судьбу. Груз взаимных претензий и недоверия еще не до конца был ликвидирован. При первых же серьезных испытаниях (падение цен на нефть, проблемы в экономике двух стран, украинский кризис и провал усилий Рухани по снятию санкций с Ирана) в диалоге между Тегераном и Москвой начали возникать паузы, умолчания и недопонимание.

"Нужна воля с обеих сторон, нужно, чтобы эти контракты, в том числе в области нефти, были выгодными", - отметил на ежегодной пресс-конференции глава российского государства В. Путин, намекая на позицию некоторых членов администрации иранского президента Х. Рухани. И в первую очередь - на министра нефти Ирана Бижана Зангане, который 10 декабря сделал беспрецедентное заявление: "Предположения о своповых поставках иранской нефти не соответствуют действительности, подобного рода соглашения никогда не реализовывались между двумя странами". То есть, министр полностью отрекся от "Большого нефтяного контракта" между Россией и Ираном, от той огромной работы, которую проделал его коллега - министр энергетики Хамид Читчиян.

Хотя обвал мировых цен на "черное золото" отодвинул реализацию "Большого нефтяного контракта", в Москве явно не ожидали, что отказ иранской стороны произойдет в столь бесцеремонной форме. Тем более что подписав "атомный контракт" с Ираном, зафиксировавший монопольное положение России в вопросах развития иранской ядерной энергетики, Москва, по сути, выступила в качестве гаранта мирного "ядерного досье".

Одна из основных препятствий в отношениях между двумя странами - "сырьевое мышление". В Тегеране и в Москве вот уже полтора десятка лет говорят о необходимости диверсификации экономики, заявляя о том, что "нефтегазовая игла" для экономик Ирана и России есть зло. Когда же дело доходит до стратегического межгосударственного проекта, масштабного и разностороннего российско-иранского партнерства, то первое, что приходит чиновникам в голову - нефть и газ. Приступая к строительству фундамента отношений, российские и иранские чиновники сразу же ставили их в зависимость от весьма конъюнктурного фактора - цен на нефть.

А где появляется один конъюнктурный фактор, на который ни одна из сторон, по большому счету, влиять не может, там вскоре появляется с десяток других, в том числе - политических.

Российско-иранские отношения сегодня находятся не в самом лучшем состоянии. Пришло время новых подходов, в первую очередь - в экономике, что и отметил на пресс-конференции российский президент: "Мы ищем возможности диверсификации сотрудничества с Ираном и будем это делать, и мы делаем это искренне. Что-то получается, что-то нет. Мы работаем и в сфере машиностроения, в сфере авиастроения, мы ищем другие возможности диверсификации помимо нефтегазового сектора".

Москва и Тегеран идут непроторенным путем, на котором просто не может быть все гладко и быстро. Достаточно в качестве примера вспомнить историю российско-китайского сближения.

Партнерство России и Ирана в нынешней ситуации необходимо и неизбежно, это ключ к взаимновыгодной "архитектуре безопасности" в регионе Ближнего и Среднего Востока, инструмент, позволяющий ответить на угрозы и вызовы от просторов Афганистана до Сирии, от Каспия до Персидского залива. Объективные факторы сближают Россию и Иран вне зависимости от того, хотят ли этого сближения те или иные политические элиты в Москве, Тегеране, Вашингтоне или Брюсселе. Как заметил Владимир Путин, завершая свой ответ о российско-иранских отношениях: "Мы сейчас подписали новые контракты на продолжение нашей совместной работы, и мы это сделаем… Будем работать".

Игорь Панкратенко - редактор по Ирану ИА REGNUM