"Я понял, что время русских в Казахстане закончилось, а, следовательно, и мое", - экс-губернатор Омской области Л.Полежаев (интервью) 11:11 04.02.2015
"Я знаю свое место" Первый губернатор Омской области Леонид Полежаев 30 января отметил 75-летний юбилей
Первый губернатор Омской области Леонид Полежаев 30 января отметил 75-летний юбилей. В интервью главному редактору "Делового Омска" он рассказал о власти и ее послевкусии. Мы разговаривали с Леонидом Полежаевым в его кабинете в офисе фонда "Духовное наследие". Сидели – глаза в глаза. В воздухе чувствовалось напряжение. В свое время я написал немало язвительных заметок о нем. Он ни разу не ответил. Это молчание рождало во мне еще большую желчь. И вот выпал случай поговорить. – Я меньше всего хотел бы беседовать об Омске... Мне это неинтересно, – сразу предупредил Полежаев. У меня высохли губы. Я всегда робел перед ним. – Это понятная омичам часть вашей жизни. – Но не лучшая... – ответил он. – Лучшая осталась там... В Казахстане!
"Тебя просто оклеветали..." – Там вы сформировались как политик с восточным оттенком? – В Казахстане я прошел все университеты! Получил колоссальную практику. В Омске я ничего не приобрел, только отдавал. Казахстан – страна с восточной философией. Миллионы сосланных, раскулаченных, репрессированных со всей страны. Ученые, инженеры, интеллигенция... Разных взглядов, идеологий, культуры – талантливые люди, которые попали в жернова довоенной политики. Там сформировалась такая интеллектуальная среда, где вдумчивый человек мог бесконечно черпать знания. – Как вам удалось стать в этой среде своим? – Не знаю. Выбирали они – не я. Мой учитель – Эрик Христофорович Гукасов, человек сложной судьбы, внук известного бакинского нефтепромышленника. Отца Гукасова расстреляли в 1938-м, а семью сослали в Казахстан. Он профессионально здесь сложился, имел безупречную репутацию. Кстати, сначала Гукасов был категорически против моего назначения начальником треста "Иртышсовхозстрой", хотя обком партии настаивал на моей кандидатуре. – Вам было около 30? – я люблю уточнять возраст, примеряя чужие достижения на свои 32 года. – Чуть больше. Но я хорошо помню тот день. Гукасов вел тяжелейшие переговоры с секретарями обкома. Его репутация была невероятно высока. Поработать с таким человеком – это подарок судьбы. Я с волнением ждал, чем же закончатся их препирательства. В 9 вечера меня пригласили в обком, говорят: "Товарищ Гукасов принял наше предложение". На следующий день в 9 утра он строго спросил меня: "Где ваш главный инженер, где бухгалтер?". Я растерялся, я же не мог, говорю, их за ночь найти. "Как это не мог?" – удивился он. – Тренировал вас немножко? – Конечно, – понимающе кивнул Полежаев. – Он только через три года мне признался: "Знаешь, почему я был против?". "Мне это безразлично, вы же меня не знали", – отвечаю. – "Тебя просто оклеветали".
"Партия – это не твое..." – К тому времени уже обзавелись врагами? – Всегда были те, кто пытался сдержать развитие моей карьеры. Хотя по партийной линии я сам ее сдерживал. Когда мне в Павлодаре предложили должность заведующего строительным отделом обкома, я позвонил Гукасову. Он был встревожен этим сообщением. "Ты не должен этого делать – это не твое", – сказал он. Я, естественно, отказался. – От таких должностей отказывались в Союзе? – Почти никогда. Надо было видеть глаза секретаря обкома, когда я ему сообщил о своем решении, – мой собеседник показательно вытаращил глаза. – Как так? Этот вопрос согласован в ЦК КПСС! Но секретарь был интеллигентным человеком. Он все понял. Вскоре я покинул Павлодар. Гукасов назначил меня начальником стройки канала "Иртыш-Караганда". – Вам 36 лет, вы приезжаете на стройку, где сидят такие опытные бонзы. На вас не смотрели как на мальчика? – Смотрели... Там словоблудием и шелухой никому голову не заморочишь. Тебя раскусят за пять минут. Пришлось показывать характер. Были очень авторитетные люди, с которыми я сразу отказался работать. Главный инженер строительства, его зам... Уволил! Это были люди другой крови. Они не вписывались в мою систему управления.
"Время русских в Казахстане закончилось" – С будущим казахским президентом Нурсултаном Назарбаевым в этот период познакомились? – Несколько позже. Он был секретарем парткома металлургического комбината, потом стал секретарем по промышленности обкома партии, а я первым замом председателя карагандинского облисполкома. Можете представить себе тот состав руководителей этой области? Назарбаев, Полежаев... А мы были не самые крутые парни – были и круче! – Караганда с городами-сателлитами... На тот момент население около 3 млн человек. У вас огромное влияние на территории, почему вернулись в Омск – в управление водного хозяйства, где работало 50 человек? – 23 декабря 1986 года... – назвав дату, Полежаев замолчал. Он смотрел испытывающим взглядом, а я тщетно пытался вспомнить хоть что-то из этого периода истории. Чуть не ляпнул про чернобыльскую аварию. – Вот, видите, вы ничего не знаете, – дал оценку первый губернатор Омской области, хочется верить, что всему нашему поколению, а не лично мне. – Это начало распада Советского Союза. Первое антисоветское выступление в Казахстане. На улицы вышли тысячи студентов. Сейчас в этот день празднуется День независимости Казахстана. Теперь эту дату я запомню надолго. – Назначили нового секретаря карагандинского обкома, – продолжал Леонид Полежаев. – Русского, но не проживающего в республике, а варяга из Москвы. Это вызвало возмущение в области. А решать уличную проблему фактически пришлось мне. Горячие головы предлагали ввести в город войска или натравить на студентов шахтеров. Была бы кровавая бойня! Я не допустил ее! Более того, когда на заседании бюро обкома рассматривали последствия этого демарша, я призывал никого не наказывать, не отчислять, не сажать в тюрьму. Тогда стало понятно, что все идет к распаду Союза. Это чувствовалось в национальных республиках, хотя Россия еще спала. Она и сейчас спит. В 500 километрах от Омска кипели политические страсти, а здесь была такая безмятежность – просто глуповская. Как у Салтыкова-Щедрина. Я понял, что время русских в Казахстане закончилось, а, следовательно, и мое. – Но это глобальная причина, а была, видимо, еще какая-то личная... – предположил я. – Была, – согласился он. – Я бы еще подумал, остыл, но моя позиция по протестующим не вызвала одобрения у нового секретаря обкома. Возможно, он считал мою кандидатуру неудобной для себя. Вскоре мне было предложено поработать секретарем обкома в Гурьеве – это город у Каспийского моря, где активно развивалась нефтепереработка. Поехал бы туда – был бы олигархом! Но это такое гиблое место. – Обидело это вас по-человечески? – Естественно, я был уязвлен. Особенно после фразы: "Мы решили вас проверить". "А на трассе Иртыш – Караганда вы меня не проверили?", – недоумевал я. К тому же опять предлагалась партийная работа, а меня она нисколько не прельщала. – Из этого родился ваш афоризм: "я вступил в партию, чтобы развалить ее изнутри"? – Ну это же стеб, – улыбнулся он. – ничего я не разваливал. Она сама благополучно развалилась. Это была такая античеловечная вещь, которая живет только безграмотностью и терпением нашего народа. – Живет? – я подумал, господин Полежаев имеет в виду и нынешнюю правящую партию. – Вы о современных коммунистах? – Какие они коммунисты? Приспособленцы, которые эксплуатируют протестное движение! Если говорить об идеальном образе коммуниста, то я сам больший коммунист, чем они вместе взятые.
"Не мой, а свой авторитет вы хотите поднять" Наш разговор с неизбежностью катился в Омск. Леонид Полежаев, казалось, увлекся и уже был готов коснуться и этого периода своей жизни. – В Омске почти два года вы не занимались политикой. Как вновь попали в эту струю? – Неожиданно. В области начинались общественные бурления, митинги... Партийное руководство обвиняли в кастовости, несменяемости. И меня пригласили на должность в облисполком. Как я мог отказаться? Ведь здесь мне дали квартиру, работу. Я предупредил, что они рискуют, приглашая во власть человека сверхизвестного в мелиоративном хозяйстве и гидростроительстве. В этот период мелиорацию нещадно критиковали. Повылазили "зеленые", которые считали, что мы разрушаем экологию. Но они рисковали не только этим. – Леонид Полежаев вдруг засмеялся. – Наверное, они потом пожалели... Я так и не встроился в эту партийную струю. Меня назначали, когда первым секретарем омского обкома был Назаров... Так что это не новая для омичей фамилия. Он предложил мне войти в члены бюро обкома. Я опять категорически отказался. – Вы, Леонид Константинович, были сложным человеком, не соглашались ни на что... Он пожал плечами. – Назаров тогда сказал: "Мы хотим ваш авторитет поднять". "Не мой, а свой авторитет вы хотите поднять", – отвечаю. Так и произошел мой разрыв с партийной организацией. А вскоре меня назначили главой администрации Омской области. – Многие журналисты того периода вспоминают, что вы были архиоткрытым человеком... – Я до конца был открытым! – моя фраза его явно задела. – Это вы в своих "Бизнес-курсах" меня рисовали закрытым. – Но в последние годы к вам действительно было трудно пробиться. – Естественно, я был перегружен. Вы можете себе представить, какую нагрузку я тащил на своих плечах? Я фактически построил в регионе новую систему отношений, новую власть. Все вокруг разрушается, а ты стоишь один на пепелище и пытаешься что-то строить. На кого опереться? Коммунисты меня не устраивали, демократы – тоже. Они стреляли по мне с обоих бортов! – Кстати, Александр Минжуренко (в те годы представитель президента в Омской области) до сих пор обижается, что рекомендовал вас на должность губернатора, а вы ему даже бутылку водки не поставили, – этот вопрос явно позабавил Полежаева. – Александр Васильевич много на себя берет и не понимает мизерности своей роли в этом деле, – засмеялся он. – Рекомендуют и назначают не Минжуренки. Да, с ним советовались, но это был формальный акт. Решение принималось совсем в другом месте. Я-то знаю. Пусть не обижается за эту бутылку водки. Тем более я человек не компанейский. – Не решали вопросы через застолье? – Нет, конечно. Это не мой стиль. Не люблю я песни орать и тосты эти бесконечные произносить. – Старейшие журналисты рассказывают, что во время застолий вы лояльно относились к "перебравшим". – Я всегда понимал русскую душу. Полжизни проработал на стройке. Знаете, как строители умеют пить?
"Вы делали из меня памятник – не я" – Со многими людьми перестали общаться после сложения губернаторских полномочий? – Я всегда знал цену людям. С тобой останутся 3-4 человека, остальные – просто коллеги по службе, им нужно и дальше жить, работать. Они зависят от ревности нового руководства. Зачем их подставлять? Ведь каждый визит ко мне становится известным. Начинаются разговоры, а что там Полежаев делает, что говорит? – Вам тоже была присуща такая ревность? – Откуда ей было взяться? Я судил о людях по их профессионализму. Мне неважно было, какому богу ты молишься. Александр Луппов (замгубернатора в 1994-2004 годы) до конца своих дней был коммунистом, но он был хорошим специалистом и порядочным человеком. – На мой взгляд, в какой-то момент вокруг вас сложился целый сонм льстецов. Журналисты начали писать о вас исключительно как о памятнике... – Так это же вы делали – не я себе памятники воздвигал. Если бы меня окружали одни льстецы, они бы и по сей день работали в правительстве. Хотите сказать, Валерий Бойко был льстецом? Или Андрей Бесштанько? Они не могли быть льстецами – это люди, преисполненные собственного достоинства. – В области вас называли "папой". Раздражало? – Это что-то из области мифологии. Есть в национальном русском характере черта – подобострастие. Создать себе бога и поклоняться ему. Я ненавижу это. Просто ненавижу! – Но вы управляли этими мифами? – Безусловно, я пользовался теми приемами, которые почерпнул в Казахстане. Других у меня не было. Считаю их оправданными. Но я никогда не выбирал себе любимчиков, всех держал на равном расстоянии. Никогда не допускал наушничества. За это мог и трудовую книжку вернуть в одну секунду. Это подлецы, ни тебя, ни товарища не пощадят. Я же работал с единомышленниками. Вот вы скажите, разве было противостояние в команде? – задал мне вопрос Леонид Полежаев. Я, конечно, помнил про какие-то аппаратные недомолвки между Александром Артемовым и Владимиром Радулом, но на полновесное противостояние это не тянуло. – Не было, – согласился я. – Но у этого была и обратная сторона. Говорили, что вы перестали слушать людей и с вами боятся спорить. – Что вы такое говорите? Мы спорили постоянно по самым разным поводам. Кого я не слушал? Коммунистов? И правильно делал. – Макиавелли говорил, что государь никогда не должен слушать публичных советов. Согласны? – Конечно. Как только ты стал заложником этих советов, ты кончился как личность. Ты становишься предметом внешнего управления. Я даже семье не позволял советовать мне. Вы слышали, чтобы моя жена где-то себе что-то позволила? Да вы бы исписали черными чернилами все страницы.
"Ты не можешь быть душенькой" – Вы очень жесткий человек. – И требовательный. В первую очередь, к себе. Если ты отвечаешь за регион, ты не можешь быть душенькой. Я питался в столовой облправительства и все спрашивали: "А платит ли Полежаев за это?". – А вы питались в столовой? В 90-е годы, наверное? – Почему только в 90-е? До последнего дня там питался и, конечно, платил, хотя, казалось бы, чего проще придумать какую-то схему. Я персонаж совершенно новый для провинциальной патриархальной омской среды. – Ваша фраза "я больше священник, чем губернатор" родилась как отражение этой среды? – Нет, просто мне приходилось в своей работе больше убеждать. А вы думаете, я от чрезмерного желания популяризировать себя садился каждый раз перед телевизором и разъяснял, что и почему я делаю? Это элемент проповеди. Когда ездил в районы, постоянно общался с населением. Собирались целые ДК и мне задавали незаготовленные вопросы, а рубили правду-матку в лоб. А вы говорите, я закрытый. – На ваших пресс-конференциях сотрудники ГУПТР часто пытались всучить журналистам заготовленные вопросы. Хотя лично я ни разу не брал, всегда задавал свои. – Видите, вы сами задавали, а кто хотел – тот брал. Я же не могу в эту кухню вникать. Глупо поступали. Я догадывался об этом, поэтому мои пресс-конференции длились не 40 минут, а два с половиной часа, чтобы каждый мог выговориться. – Вы сказали, нужно быть жестким, а что насчет жестокости? – Иногда приходилось проявлять жестокость. Для этого тоже нужно иметь силы. Решения могут быть жестокими по отношению к людям, но они необходимы сегодня, чтобы завтра было лучше. Вот президент сейчас разве не жестокие решения вынужден принимать? Священников на троне не бывает. – А философ на троне? Ваша философия – это план Полежаева? – План Полежаева состоит не только из розовых лепестков. Это совокупность управленческих принципов, жесткости, самоограничений. Руководитель такого ранга без философской базы просто не сможет выстраивать диалог с обществом.
"Государство – это зверь" – Россия – это Левиафан или все-таки медведь, как недавно сказал Путин? – По сути это одно и то же... – То есть в любом случае государство – зверь? – Да, но если Левиафан – мифологический персонаж, то медведь – совершенно конкретный, и мы знаем, каким он бывает жестоким. – Будучи губернатором вы все проекты замыкали на себя. Вы считаете ручное управление эффективным? – Это была вынужденная мера. Она эффективна в какие-то исторические периоды – в 90-е годы, в кризис. В это время кто-то должен брать на себя ответственность. – Как вы реально относились к бизнесу? Считали его священной коровой или дойной? – Бизнес – наиболее эффективная форма экономического устройства. Какие бы мы ни создавали госмонополии – это все не работает. Нужно развязать руки людям, огородить их от полицейщины, которая уничтожает всякую инициативу, уничтожает людей. Пока мы будем держать руку на горле бизнеса, в стране ничего хорошего не будет. Бизнес надо защищать, а не сажать в тюрьму! Так и напишите, – эта фраза была принципиальной для Полежаева, и я понимал почему. – Говорят, когда Олег Шишов получил сочинские подряды, вы пророчески предупредили его: "Рассчитаются не с тобой, а рассчитаются тобой". – Откуда вы взяли эту фразу? – Слухи! Вы же сами говорили, в России слухи больше, чем жизнь. – Да, слухи правят миром. Я не помню, чтобы говорил такие слова, но они похожи на правду. – Вы много уделяли внимания официальной культуре – Гергиеву, Спивакову, Мацуеву... А неформатных омских поэтов Кутилова, Летова не популяризировали. Сказалось ваше личное отношение? – Конечно, личное. Я просто их не знал. Какой он, Летов, на самом деле? Может он глубокий человек. Но я многих поэтов не знал – невозможно быть всеобъемлющим. – Как себя ощущаете сегодня, после ухода из власти – свободным или опустошенным? – Каким бы я ни был здоровым, энергичным, способным генерировать идеи – длительность пребывания во власти взяла свое. Мне надо было уйти на 5 лет раньше. Я так и планировал закончить свою работу, но не получилось. – На меня произвел впечатление один эпизод. Год назад во время кинофестиваля "Движение" вся омская элита рвалась пройти по красной дорожке в драмтеатр. А вы аккуратно обошли ее стороной, не привлекая к себе внимания. Почему? – Я знаю свое место. Зачем мне ходить по красным дорожкам? Мол, смотрите: я живой! Мне не нужен пиар. Чего я еще не сказал в этой жизни?
Станислав Жоглик, "Деловой Омск", 3 февраля 2015
|