Владимир Сварцевич

На выполнение боевой задачи спецназовец ГРУ Самир Асанов ходил в националной афганской одежде. © / Фото из афганского альбома Самира Асанова
Самир Асанов, февраль 2015 г. Фото: АиФ/ Влаимир Сварцевич

Это была "черная страница" в истории спецназа ГРУ Генштаба ВС СССР, воевавшего в Афганистане, особенно для 173 отдельного отряда. Его еще называли Кандагарским спецназом.

Во время одной из боевых операций спецназ ГРУ попал в ловушку. Кто из наших бездарных командиров повелся на дезинформацию от афганских (ХАД) спецслужб безопасности, знали только погибшие и знают живые. Кто прав, кто виноват – не нам судить. Среди живых – крымский татарин, разведчик-пулеметчик запаса Самир Асанов. За проявленные мужество и героизм в Афганистане Самир удостоен двух орденов Красной звезды и двух медалей За отвагу.

Крымский татарин Самир Асанов жил с родителями в узбекском городке Таваксай. В многонациональной махале пацанов никто не делил по национальности. У мальчишек были общие интересы и увлечения: играли в лапту, казаки-разбойники, ножички… Все были пионерами и комсомольцами.

Рядом, в часе лета от Ташкента, уже стрелял Афганистан, и "черные тюльпаны" развозили "цинковых мальчиков" по всему Советскому Союзу. Самир и его ровесники, разом получившие повестки из военкомата, рвались на службу в ВДВ, на флот. А народная молва на базаре полнилась слухами о страшных солдатских учебках, где готовят пушечное мясо для выполнения интернационального долга в Афганистане.

А бабушка Самира сутками напролет молилась за внука, чтобы тот не попал в "шайтанскую учебку" в город Чириик. Не подавая виду, боялись войны за речкой и родители Самира. Но когда местные дельцы предложили его отцу "отмазать" сына от армии за 5.000 советских рублей (стоимость "Жигулей"), тот тихо, словно обреченно произнес:

- На все воля божья! Я в судьбу сына вмешиваться не буду.

- Правильный у меня батя! – говорит Самир.

- Служить я попал именно в "шайтанскую учебку". Бабушка как в воду смотрела. Для меня 5 месяцев сержантской школы стали университетом войны. И только после службы я узнал, что под "крышей ВДВ" я служил в легендарном спецназе ГРУ, в 173 отдельном отряде. Узнал и не обиделся, не для солдатских это ушей. Правда подозревал, что-то мы шифровались, и даже Знамя части стояло опечатанным в чехле.

"Дедовщина" по-афгански

Война оглушила Самира жестокой правдой. Ему было страшно во сне и наяву. До сих пор войну Самир вспоминает со слезами. Вы видели, как плачет спецназовец ГРУ? Не дай Бог увидеть: до хруста в костях, до боли в сердце, до крика в пустоту… В роту спецназа с одного призыва их пришло 40 мальчишек. В живых осталось 16. И каждый год они приезжают к Самиру в Евпаторию, чтобы беззлобно покарулесить.

- В первую ночь в Кандагаре (1 ноября 1986) мы вздрагивали от каждого выстрела, а когда раздался свистящий грохот, едва не порвав палатку, от страха выскочили в ватную жару. Остановил нас дружный хохот дембелей, сидевших в курилке. Оказывается, наш "Ураган" бил по разведанным целям.

- Говорят, в Афгане была дедовщина, - продолжает Самир. – Не знаю! А вот естественный солдатский отбор на выживаемость был. Очень жестокий, но справедливый. "Старички" не издевались, а как опытные фронтовики, проверяли твою готовность к поступку, к смерти, к войне. Словно солдатский полиграф. В каждую группу брали только двух новичков. Воевать приходилось в удаленном доступе – на расстояниях в 100-200 км. Так ковалось пацанское боевое братство. В этом и заключалась солдатская проверка, у которой был свой неписаный Устав, а каждый боец, как патрон в автоматном рожке, готовый к выстрелу. И "наперекос" ты встать не имеешь права.

На боевых – 30 км за ночь – это не баран чихнул. На тебе автомат, 600 патронов, полдюжины гранат. Кандагар – самый жестокий район в пустыне Регистан. Мелкий песок, и не дай Бог жесткий ветер-афганец. И главное вода, днем жара до 60 градусов. Для пластиковых фляжек на 1,5 литра, к рюкзаку пришивались специальные карманы. Брали на каждого по три фляжки, а то и с десяток. Не рюкзак, а мешок, словно с картошкой, килограммов на 60. Бывало, дурацкий холмик не переступишь, гребешь руками и ногами, а тяжесть поклажи по земле стелет.

В почетном карауле ветеран боевых действий в Афганистане, Герой Советского Союза, генерал-полковник, председатель "Союза десантников России" Валерий Востротин.

Нас, молодых "щеглов", ставили в замыкание группы, а "старички" следили. Группа тащила также на себе крупнокалиберный пулемет "Утес", автоматический гранатомет АГС-17. Вот кинут на тебя его ленту в 11 килограммов, добавят вторую. Плачешь, сопли в стороны летят, и как ишак, идешь 2-3 километра. А если взбрыкнешь, службе твоей в спецназе приходит кердык.

В спецназе все едино – мысли, характер, жесты, взгляд, - продолжает Самир. Лежишь в засаде, дербанишь камни – лишь тело втиснуть, вровень с рельефом. И так двое-трое суток. Захотел в туалет по-маленькому, под себя, но в баночку. По другой надобности – надо ждать темноты. Курить нельзя: душманы сигаретный запах за 3 километров чуяли. Воду меряли колпачками от фляжки. Иногда от огненного марева впадали в ступор, глюки одолевали. И смотрели мы "кино" из дома: видели маму с ведром воды, дедушку с дыней… и морской прибой.

Бой в кишлаке Кобай

Громить душманские караваны спецназовцы ходили в национальной афганской одежде, одевая чалму, но щеголяли в советских кроссовках типа "Адидас". Их, в качестве подарка, присылали в Афганистан московские комсомольцы. Кроссовки были неубиваемыми: стирались, штопались, но боевой формы не теряли. Самир Асанов уже ходил в дозоре, а комбат разрешил носить ему бороду – уж больно крымский татарин походил на душмана, к тому же знал узбекский и таджикский языки, при встрече с душманами мог так их заговорить, что они принимали его за своего.

За уничтожение самого крупного каравана за всю войну в Афганиста Самир Асанов награжден орденом Красной Звезды

Незадолго перед боем в кишлаке Кобай у спецназовцев пришел строптивый комбат, заносчивый штабной офицер. Невзирая на отсутствие боевого опыта, он сам принимал решения, ни с кем не советуясь. Как рассказывают ветераны 173 отряда, именно он не перепроверил информацию из ХАДа (афганская служба безопасности), отправив в ловушку отряд 3-й роты. Старшим назначили майора Удовиченко (позывной "Удав").

- При подходе к кишлаку Кобай наша группа разделилась – старший лейтенант Саша Тур закрепился на соседней горке. Мы оказались в заброшенном загоне для скота, с глиняными стенами толщиной в метр. На рассвете "тихо" сняли первый духовский дозор, затем второй, третий. Четвертый дозор ехал на велосипедах. Здесь и произошла осечка, один из велосипедистов поднял стрельбу, которая стала сигналом к атаке основных сил.

350-й гвардейский парашютно-десантный полк в Кабуле.
Как потом оказалось, душманы засели в саду, и "зеленка" открыла шквальный огонь. С криками "Аллах Акбар" 300 духов ринулись в атаку. В этой мясорубке спецназовцы не успевали прицеливаться, и просто поливали свинцом по беснующейся толпе в 20 метрах.

Спецназовцы дрались с фантастической обреченностью, зная, что их ждет в плену (в 1986 году бойцам асадабадского батальона душманы выкололи глаза, отрезали нос и уши, мотыгами разбили головы).

У Самира глаза наполнились слезами, и, глотая табачный дым, он вспоминал:

- Пришлось стрелять в окна, под потолком конюшни, подняв автомат на вытянутых выше головы руках. По стенам, душманы долбили из гранатометов. Одному бойцу граната попала в затылок, снесла полголовы. Остались лишь челюсти с зубами…

Разрывом гранаты оторвало руку пулеметчику сержанту Горобцу. Слава, в агонии, продолжал стрелять, пока не умер от потери крови. Сержант Андрей Горячев отдал свой автомат командиру, взяв его заклинивший, вскрыл банку тушенки и смазал оружие. Через час его подстрелил снайпер. Рискуя жизнью, командир затащил Андрея в дом. Вскоре началась новая атака, в которой Агндрей Горячев погиб.

Особенно было плохо в группе майора Удовиченко. Стены саманного загона для скота душманы разрушили. "Удава" ранило двумя пулями, он умирал… А духи подкатывали к дувалу орудия.

Не могла помочь и группа прикрытия лейтенанта Саши Тура. В разгар боя подъехала "барбухайка" (афганский грузовик) с подкреплением к "духам". Спецназовцы в упор расстреляли "барбухайку" с тремя десятками душманов.

Самир продолжает:

- Нас, оставшихся вчетвером из десяти в живых, стали засыпать "лимонками", которые прыгали как мячики на глиняном полу конюшни. Душманы кричали в мегафон: "Русские, сдавайтесь". А мы их поливали свинцом с отборным матом. От сильного удара в спину падаю. Осколки посекли спину, кровь стекает на живот. И страшный жар… Я помню, что стрелял по духам, как во сне.

Сержант Самир Асанов уже не видел, как "сушки" ударили ракетами по духам, вблизи их позиции. Правда, по "грачу", уходившему с боевого курса, ударил вражеский "Стингер". Летчик смог посадить самолет в Кандагаре. Как выяснилось, вернувшись с Афгана, он ушел в монастырь.

К пятому часу боя подошла наша бронегруппа. С опозданием, но пришла. На войне, как на войне, а в армии, как в армии: от подвига до разгильдяйства – один шаг. Поступившие из Союза новенькие БТР-80 стояли на базе спецназа – в смазке, без боекомплекта. Пока то да се… Говорят, что "новый комбат" дослужился до полковника. А майор Удовиченко получил от Родины клочок земли на сельском кладбище.

Когда в госпитале медсестры снимали с Самира окровавленную одежду, он чуть не сгорел со стыда (его не брали даже две порции промидола). Крымский татарин кричал на всю хирургию:

- Родненькие, сестрички! Оставьте хоть трусы!

Вот так закончился бой в кишлаке Кобай, в котором Кандагарский спецназ потерял 9 бойцов, 11 были тяжело ранены. Но и более 100 душманов в этом бою отправились к Аллаху.

Сержант Самир Асанов, кавалер двух орденов Красного Знамени, на дембель получил вознаграждение за войну в Афганистане – 150 полновесных советских рублей.

- Мы считали себя миллионерами, - хохочет Самир. – До родного очага ташкентский таксист "зарядил" 200 рублей. Вместе с однополчанами собрались, я пригласил к родителям 8 друзей, влезли в одну "Волгу". В два часа ночи я постучал в родительское окошко с криком: "Мама, я вернулся!" Отец выскочил в трусах, мама – в ночнушке. Сбежались соседи. Начался дембельский сабантуй!

На следующий день Самир провожал в Ташкенте своих однополчан. И это был самый плохой день в его жизни. По дороге домой в ташкентском метро стоял десантник, при орденах, и плакал. Он смотрел на людей, а пацанов не видел. И ему уже не хватало той жизни, того фронтового братства, которое было на войне.