Когда после первой революции бакиевские чиновники заняли кабинеты в "Белом доме", где до того сидел ненавистный, коррумпированный, антинародный истеблишмент, и которыйпредлагалось сделать музеем или другим общественным зданием, это сразу показало, чего можно ожидать от новой власти, называвшей себя революционной.

При переезде новых, еще более революционных, начальников после апрельских событий в то же самое здание и в те же самые кабинеты даже дискуссии в обществе не было. Оба переезда доказали среди прочего одно: власть есть власть, кем бы себя ни пыталась представить и как бы себя ни хвалила, и народной она бывает редко.

То же самое сделала и Генпрокуратура, переехав два года назад в акаевский дом на улице Токтоналиева, который тоже в свое время предлагалось преобразовать в музей или что–либо подобное. При этом прокурорам потребовались огромные средства на переустройство здания и даже дополнительные площади. Служить интересам общества люди с такими аппетитами вряд ли желают и могут.

После последней революции многие из нас поверили в перемены, так как на похоронах погибших торжественно давались проникновенные обещания. Однако весь пыл вскоре банально остыл, когда все увидели, что власти назначают людей на должности либо исходя из их личной преданности, либо выбирают тех, кто когда–то хвалил их или оказался рядом в суровые дни.

Дальше - больше, и вскоре назначение на любую более или менее значимую должность в госструктурах получило определенную таксу, "непродажные" кабинеты стали стоить безумно дорого, а кооптируемых в закрытый клуб назначенцев открыто успокаивали: заплаченную взятку они "отобьют" довольно быстро.

Ежемесячные или иногда и более частые "отметки" нижестоящих начальников перед вышестоящими, обязательные визиты с поздравлениями и конвертами при назначениях на должности или отъездах последних в какую–либо привлекательную поездку, а также при других удобных случаях превратились в рутинную практику жизни насквозь коррумпированного режима.

Особо высоко ценится возможность принять в скором времени какое–либо значимое решение или, наоборот, изменить намечаемый вердикт. И уж совсем дорога отмена принятого решения. И никто таким действиям не удивляется: ни те, кто должен бы возмутиться такой отменой по долгу службы, ни те, кто объявил войну коррупции.

Специфика деятельности прокуроров и их кураторов совершенно не изменилась - они продолжают кошмарить бизнес, а когда приходится арестовывать депутатов или других чиновников, обвиненных в коррупции, стоит их родственникам или сторонникам провести митинг или еще как пригрозить, и "враги народа" выходят, по меньшей мере, под домашний арест, если дела вообще не закрываются.

А неплатежеспособные арестанты годами сидят в СИЗО в ожидании рассмотрения своих дел. Они не могут предложить что–либо стоящее прокурорам, следователям или судьям, которые вместе с милиционерами давно превратились в бизнесменов, делающих деньги на своем служебном положении и исполнении своих повседневных функций.

Задержание на месте преступления главы следственного управления Генпрокуратуры показало это довольно ярко и выпукло. Если приходится раскрываться на таком уровне, должны бы уйти в отставку и все, кто курировал деятельность Кылычбека Арпачиева, а не радоваться и хвастаться (плакать бы надо, а не хвастаться), как это сделал президент, находясь в Европе, называя акцию очередным успехом на фронте борьбы с коррупцией: мол, у нас нет неприкасаемых.

Но если арест произошел со специальной целью, то ситуация еще более позорная. Во–первых, получается, что в любое время можно арестовывать любого чиновника прокуратуры, если это вдруг окажется нужным власти, - никогда не промахнешься. Во–вторых, если слитая Арпачиевым информация будет использоваться сугубо для дискредитации Аиды Саляновой, решившей вдруг заняться политикой на базе накопленного компромата, то это вообще не борьба с коррупцией, а лишь политическое сведение счетов.

Так что, если не привести в чувство все силовые органы, по уши погрязшие в коррупции, ставшей неотъемлемой частью правоохранительной деятельности, страна уже может и не выжить, потому что именно силовые органы и есть само государство. Совет же обороны лишь констатирует факты и дает рекомендации демонтировать те или иные коррупционные схемы, поручая демонтаж самим же коррумпированным органам. Вот вам издержки единоначалия.

Эксперты оценивают долю теневой части кыргызской экономики в 40–60 процентов от ее общего объема, так что и коррумпированная часть общества составляет, наверное, примерно такую же (львиную) долю. Но проблема в том, что если в один прекрасный день вдруг по мановению волшебной палочки эта "тень" исчезнет, то и вся экономика рухнет, лишившись необходимой смазки.

Точно так же все наше общество может рассыпаться, если вдруг волшебным образом исчезнет вся политическая коррупция - настолько она цепко связывает всех членов общества и все учреждения на всех этажах. Граждане вынуждены решать свои вопросы не в инстанциях, где они должны решаться, и не по инструкциям, как это должно делаться, - они регулярно унижаются перед денщиками высоких лиц в порядке живой очереди.

Причем очереди к некоторым из них, кто занимает менее высокую должность, оказываются длиннее, чем в кабинеты их непосредственных начальников, потому что в теневой субординации те гораздо ближе к телу, чем номинальные руководители.

Чего тогда требовать от прокуроров, если в стране давно действует теневая политика и ей подчиняются все - от простых дорожных инспекторов до директоров театров, от рядовых журналистов до руководителей телеканалов, от преподавателей до ректоров, от гендиректоров до высокопоставленных помощников?

Как говорил Ли Куан Ю, с коррупцией можно разделаться простым арестом "трех своих друзей", у нас же громкая борьба ведется уже три года, и за это время успели коррумпироваться даже сами борцы. А во время отдельных эпизодов этого спарринг–спектакля президент может успокаивать себя и всех остальных: "Мы почистили воров, и сейчас у нас боятся воровать". Кто это, интересно, боится?

Нарын АЙЫП
1 апр. 2015