Сейдулла Молдаханов: "По национальности я – казбек" 00:11 22.07.2015
Человек, отвечающий в русском кино разом за всех азиатов, Сейдулла Молдаханов живет сегодня "на два дома": примерно семь месяцев в Ташкенте, пять в Москве. Там у него любимый театр "Ильхом", которому актер верен тридцать лет, здесь - дочь и напряженный график съемок. Последняя работа Молдаханова - российско-эстонский фильм "Дом для русалок", снятый узбекским режиссером Елкином Туйчиевым, премьера которого состоялась в конце июня в рамках Московского международного кинофестиваля.
- Сейдулла, здесь, в России, к вам обращаются, конечно, Саша?
- Нет, как раз в России стараются говорить Сейдулла, а вот в Узбекистане зовут Саша, Саша-акя, коллеги по театру - дядя Саша. И даже мама меня называет Саша.
- Значит, в некотором роде мы тезки: случайным попутчикам я представляюсь Сашей, так проще - на вопрос "как-как?" не нужно повторять по слогам "Сан-джар", потом объяснять, откуда у меня такое странное имя.
- Да, Санджар-Саня - это всегда, это нормально… Моя же история с двумя именами тянется еще из детства. Я родился в Ташкентской области, но первые десять лет провел в Казахстане. Поселок назывался "Рудник", в нем жили, в основном, ссыльные: те, что побывали в немецком плену и по возвращении на родину прямиком отправились в советские лагеря. Поэтому в Руднике меня окружали почти все национальности, которыми была столь богата наша страна: русские, украинцы, латыши, абхазцы… Между собой говорили, разумеется, по-русски. И переименовывали всех на русский манер.
А самое интересное: когда мы вернулись в Ташкент, в моих документах значилось "Молдаханов Александр"! Тогда же, в десять лет, я узнал свое настоящее имя.
- У нас на Востоке мальчику часто дают два имени: чтобы пыль пустить в глаза шайтану: одно имя для мира, другое - тайное - для семьи, для рода.
- Ага, футболиста Берадора Абдураимова все зовут Эркином, режиссер Зульфикар Мусаков для нас, его друзей и родственников, - Джамал… А мне все равно, как меня называют: Саша - так Саша, Сейдулла - так Сейдулла.
- Вы верующий человек?
- Я вам так отвечу: "Сейдулла" переводится с казахского "мой господин - Бог". Имя моего отца "Абдулла" - "сын раба Божьего". А "Молдаханов" - это искаженная фамилия "Муллаханов", от "мулла"; то есть, говоря по-русски, я всего-навсего Попов! (смеется) Вообще, моя религия - мой Театр. В нашем храме есть свой владыка, или настоятель (режиссер), есть служители, или жрецы (актеры), есть прихожане (зрители)… И проповедуем мы - по-своему - те же заповеди, что и все прочие религии; наши ценности - общечеловеческие. Когда мы в Лос-Анжелесе играли "Подражание Корану", в зале сидели и мусульманки в хиджабах, и пейсатые евреи-ортодоксы. И те, и другие потом стоя аплодировали.
- Недавно я возвращался на такси из Акташа в Ташкент и встретил вашего двойника. Спрашиваю водителя: "Вам никогда не говорили, что вы похожи на…" - "Молдаханова? Говорили. Он на Актепе живет".
- Чушь, я живу в Кибрайском районе!
- Легендарная личность может жить, где угодно. Важно то, что даже таксисты в Ташкенте знают Сашу Молдаханова. Вряд ли они ходят в "Ильхом", скорее, тут виновен российский кинематограф. Помню вас еще по фильму начала 90-х "На Муромской дорожке", где вы сыграли китайского промышленника, влюбленного в русскую женщину…
- Очень люблю этот фильм! Хотя попал в него случайно. Проект задумывался как международный, главная роль предназначалась китайскому актеру. Но тут на мое счастье (шутка!) грянул путч 1991 года, и китайцы отказались участвовать.
- Эта роль открыла для вас целую череду "китайцев", "японцев" и прочих "алеутов"… В новом фильме Петра Буслова "Родина" - снова герой с японским прозвищем…
- Якут по кличке Миямото.
- Вам не обидно? Выходит, для россиян - что турок, что бурят, все мы, "азияты", на одно лицо.
- Мне нисколько не обидно. Вчера был на очередном кастинге, спрашивают: "Вы кто по национальности?" Отвечаю: "Казбек!" У меня отец казах, а мама узбечка, и я очень им благодарен за свою внешность. Помимо представителей Дальнего Востока, я играл индейцев…
- Как же, "Сердца трех", помню!
- А недавно в одной короткометражке я сыграл селькупа. Знаете, кто такие селькупы? Я тоже не знал. Открыл "Википедию": селькупы - малый народ, живущий на севере Западной Сибири. Их всего четыре с половиной тысячи человек. Там и фотографии есть; я посмотрел - и как в зеркало заглянул! (смеется)/i> А в прошлом году сыграл таджика… Говорю режиссеру: "Я не похож на таджика!" Отвечает: "А нам все равно. У нас для вас одна нация: гастарбайтер".
Но мне почему-то не нравится, когда американцы играют русских. Мы ведь понимаем: что-то здесь не так, как-то это… неправильно, да? Или представьте: я-то играю японца… А если японец сыграет узбека? (смеется) Как это будет выглядеть?
- Трогательно.
- И дико. Но я счастлив, что через профессию во мне сходятся все национальности. Я ведь и чукчу играл - в украинском фильме "Полярный рейс". Роль небольшая; тем приятней, что режиссер настоял на моей кандидатуре. В той же "Родине" у меня крошечный эпизод, пять съемочных дней, а снять можно было, в принципе, за одну смену. Но я месяц жил на Гоа. Из всех "чучмеков" выбрали почему-то меня.
- А с Бусловым вы ведь уже работали. Я имею в виду фильм "Высоцкий. Спасибо, что живой".
- Буслов успел забыть, что я у него снимался. Хорошо, есть кастинг-директора, они вовремя про меня напомнили. Вы же понимаете, какой колоссальный сейчас рынок монголоидов в Москве. Ко мне иногда подходят: ты наш конкурент! Я у них, получается, хлеб отнимаю. Но есть такое слово: кастинг. Это честная борьба. Конечно, приятно услышать: "Сейдулла, у меня для тебя роль!". С "Домом для русалок", кстати, было именно так. Мне продюсер говорит: "В главной роли мы видим только вас". Да с удовольствием!
- В этом фильме ваш герой снова - "друг степей". И казахская юрта здесь - словно центр мироздания… Кстати, чем запомнилось вам казахстанское детство?
- Беззаботностью. Нас было трое детей. Все одеты, накормлены. В школе я был отличник. Отец - инженер-геофизик, окончил ташкентский политех, в Казахстан попал по распределению. Помню шумные застолья, с песнями, долгими разговорами. Помню одного человека… При мне он ничего о себе не рассказывал, но от родителей я узнал его историю. В первый же день войны он попал в плен и провел там четыре года - до самой Победы. По возвращении оказался в другом лагере, а после - на поселении в нашем "Руднике". Андижанский узбек. Раз в два года он приезжал на родину в Узбекистан - и снова возвращался в наш поселок. Трудяга и пахарь, на своем кусочке земли он выращивал все, что только можно: черешню, картошку, огурцы… Продавал на базаре, этим жил. Крепкий мужик: в восемьдесят лет имел фигуру тридцатилетнего парня. Однажды его спросили: чего, мол, не переедешь окончательно в Андижан? "Мне до сих пор, - отвечает, - страшно. А вдруг я переселюсь - и все повторится, меня опять куда-нибудь… переселят?"
…Уже в десять лет я мечтал о ВГИКе - дядя подсказал. Знаете, как бывает: "Кем хочешь стать?" - "Хочу сниматься в кино". - "Ну, тогда тебе во ВГИК надо".
- А книжки какие читали?
- Да ничего я не читал и в художественной самодеятельности ни разу не участвовал. Кроме дикого желания поступить, у меня не было в загашнике ничего. В семнадцать лет поехал в Москву, пришел в ГИТИС, на первом же туре провалился, вернулся в Ташкент, благополучно провалился в Институте культуры, попытался поступить в театральную студию при ТЮЗе, провалился и там, пошел работать на тракторный завод… И вдруг увидел объявление: набор молодежи в агитбригаду. При каждом заводе были такие агитбригады…
- За что агитировали?
- Не столько агитировали, сколько осуждали - в жанре скетча, или сценки - отдельные пороки социалистического общества: пьянство, тунеядство и т.д. Скажем, токарь загубил болванку, потому что выпил лишнего или проспал.
- Театральная версия киножурнала "Фитиль"?
- Да-да. Но дело было серьезное. Устраивались конкурсы, районные, областные, всесоюзные смотры агитбригад. Наша команда была лучшей в Узбекистане. Мы ездили на гастроли: Байкало-Амурская магистраль, Москва, Уфа, Самарканд… Руководил нами Михаил Семенович Альтмарк, кандидат геолого-минералогических наук, впоследствии - режиссер крупных площадных шоу в Израиле.
Благодаря полученному опыту я сумел-таки поступить на подготовительный курс режиссерского отделения Института культуры, где проучился в сумме три года. И тут на мое счастье - набор в национальную группу ВГИКа. Малик Каюмов и Шараф Рашидов обратились с предложением к московским властям о наборе такого специального курса, им пошли навстречу. С огромным трудом я поступил на этот курс. Первый тур прошел, но на втором меня не стали слушать. Председатель комиссии Учкун Назаров вынес вердикт: "Из вас получится хороший режиссер, возвращайтесь-ка в свой Институт культуры". Я вышел, хлопнув дверью, и ТАК их отматерил!.. Как именно - не помню, но кричал я громко…
И тут мне объявляют, что я поступил. Спустя два года, я узнал, как было дело. Одним из приехавших набирать курс педагогов был Ардов Борис Викторович. Услыхав мой вопль, он повернулся к комиссии и сказал: "Слышите? Вот из таких получаются артисты". Выходит, если б я их тогда не послал, так и учился бы до сих пор в Институте культуры! (смеется)
Мне повезло: мастером курса был Борис Петрович Чирков, действующий актер не самого слабого по тем временам Театра имени Н.В.Гоголя. Он говорил своим студентам: "Если вы не будете работать в театре, у вас и кина никакого не будет". Поэтому я уже тридцать лет работаю в одном из лучших театров мира - и я счастлив.
- Вам не хотелось после ВГИКа остаться в Москве?
- Что вы! Мы мечтали создать в Ташкенте новый театр. Всем курсом мечтали. У нас было семь дипломных спектаклей - для ВГИКа это нонсенс: обычно один, максимум два. Ну, потом мальчиков позабирали в армию, девочек, как водится, поразбирали замуж… Но курс был уникальный. Вы, наверно, всех знаете: Джаник Файзиев, Бахтик Закиров, Саша Азизбаева, которая по всему миру ставит спектакли; продюсер и режиссер Рано Кубаева; Фарида Муминова, актриса театра Армена Джигарханяна… Все четырнадцать человек сегодня в профессии. Так не бывает! Обычно полкурса можно сразу выбросить.
- Немножечко о ваших театральных ролях. В замечательном спектакле "Белый белый черный аист" вы играете неприятную во всех смыслах персону, чьи действия становятся причиной трагедии…
- Мне очень дорога эта роль.
- Отрицательных героев интересней играть?
- Конечно.
- Ваш персонаж - ортодоксальный мусульманин, "воинствующий исламист", как сказали бы сегодня, - образец нетерпимости и жестокости. Похож ли он в чем-нибудь на вас?
- Вряд ли. И потом, он-то как раз не ортодокс. Он из тех, кто Бога трактует неверно; ему не столько важна религия, сколько традиции: калым, "домострой" и прочее. Ничего этого в исламе нет. В спектакле есть другой человек, джадид; он говорит, что для обряда ничего не нужно, кроме пьялушки воды. Мой же обуян жаждой наживы; задорого продать свою дочь - вот что ему надо. И он менее всего верит в Бога.
- А был ли такой персонаж, чьи черты вы подсмотрели в реальной жизни?
- Наверняка. Быть может, не целиком, а частями… Я преподаю в нашем театре пластику. Любое положение актера в пространстве - это пластическое решение. Если он сидит убедительно, ему верят. Другой сядет вроде бы в ту же позу - и уже не то. Поэтому я, конечно, наблюдаю, высматриваю... Едет, скажем, человек в транспорте и ногой дрыгает. Подрыгает и перестанет, потом забудется - и все по новой. Кто-то часто моргает. У кого-то походка интересная. Вот такие вещи потом вспоминаешь, развиваешь… Но, честно говоря, мне больше нравится фантазировать, а после уже анализировать: может такое быть или не может, правда это не правда. То есть, скорее - по Михаилу Чехову, нежели по Станиславскому. Помните этот их вечный спор? Станиславский говорил, что нужно все чувства пережить самому, а Чехов - что можно и нафантазировать.
- А вот наблюдение в вашу коллекцию. В московском метро люди не шевелят пальцами ног. Совсем. Это видно летом, когда народ облачается в босоножки и сандалии. А в ташкентском метро люди молчат. Сосредоточенно так пережидают поездку. Нет, полностью выключаются, словно перестают существовать. В киевском же - напротив, оживленно болтают: лица открыты и расслаблены.
- Я живу в подмосковном Раменском, часто пользуюсь электропоездами. Электричка в России - это такой культурно-развлекательный центр на колесах. Там поют, торгуют, рекламируют. Пассажиры при этом все больше смотрят в свои смартфоны, на головах наушники…
Недавно моя беременная дочь сорок минут ехала в метро (машина сломалась), ни один пассажир не уступил ей место. В Ташкенте бы тут же встали скопом несколько человек, включая женщин… Многое, конечно, меняется - даже там. Но так и должно быть. Наши соотечественники, живущие в Москве, Лондоне, Нью-Йорке, не видят того, что все вокруг них рушится и заново строится. Зато подавай им старый Ташкент, старый Сквер и так далее. Да он помойкой был, этот Сквер! Бомжи, проститутки и попрошайки. Теперь его вычистили и реконструировали. Ко мне приехала одноклассница из Германии. "Как они могли так поступить!" - "Пойдем, - говорю, - посмотрим". Пошли, прогулялись. "Все, - говорит, - теперь я успокоилась: чисто и цивильно; а деревья - вырастут, тень - будет".
На мой взгляд, все должно перестраиваться, выравниваться, расширяться. Я не хочу, например, чтобы в Ташкенте были пробки, как в Москве! Да, прошлого жалко. Но время, время другое. Или не будем выпускать новые автомобили, а будем на ишаках ездить, согласны? Нет, давайте смотреть вперед.
Беседовал Санджар Янышев
|