Российский кинорежиссер дал эксклюзивное интервью кинообозревателю КП на Венецианском кинофестивале

У фильма Сокурова "Франкофония" сейчас наивысшие оценки обоих рейтингов - и зрительского, и критического. Это редчайший случай, такого единения я просто не помню. "Франкофония" - это странный лирико-философский гибрид, кинематографическое эссе на стыке документального и игрового. Картина не похожа на все, что делал Сокуров в последние годы, даже на знаменитый "Русский ковчег". Хотя со снятым в Эрмитаже фильмом о русской истории у посвященной Лувру "Франкофонии", несомненно, много общего. Эти фильмы объединяет прежде всего преклонение автора перед гуманитарными ценностями. А также незаемная интимность отношений Сокурова с историей, культурой и их творцами, среди которых сам Наполеон.

- Что для вас культура Франции?

- Культура Франции для меня – это такая большая иллюзия. Если бы вы спросили меня, как я представляю себе культуру Японии, то я бы сказал, что она вся уместится у меня в ладошке - знаете, горстка песка. А французская культура настолько взаимосвязана с пространством, даже не со временем, а с пространством, и в огромной степени с амбициями – поэтому это что-то необъятное. Но, конечно, главное качество культуры - то, что носителями ее являются люди с совершенно уникальными характерами. Французов вы ни с кем никогда не спутаете. Вот он будет сидеть с вами рядом за столом, ни слова не скажет, но вы немедленно определите, что это француз. Все могут мигрировать, переходить из одного качества в другое, а французы – нет. Они умеют воздвигать горы… Лувр – это гора. Причем рукотворная! Многие культурные постаменты у других народов - нерукотворные. А у французов все рукотворное. Все они создали из достоинств и недостатков своих.

- Почему вы сделали этот фильм именно сейчас?

- По-моему, Антониони как-то сказал, что его фильм такой, какой он есть, потому что "я в этот момент такой". У меня ничего не зависит от внешних обстоятельств. Мои проблемы все внутри меня, и я редко от них завишу. В советский период все было совсем тяжело, а я все равно делал то, что мог и хотел. И если вдруг кажется, что "Франкофония" совпала с каким-то "текущим моментом", то могу сказать, что все, что касается гуманитарной жизни принадлежит "настоящему продолженному времени". Проблемы, которых мы касаемся в фильме, - это не проблемы 1940 или 2015 года, они сопровождают нас очень давно. Ясно, что Европа инфицирована, эта инфекция передалась и России, как самой младшей сестре. Правда, Россия, может быть, в чем-то более устойчива, потому что ее искусство моложе, чем европейское.

REUTERS
Съемочная группа фильма "Франкофония" на Красной ковровой дорожке Венецианского кинофестиваля.
Фото: REUTERS

"Франкофония" - это не актуальное кино. Не документальное кино, не историческое кино, не публицистика, это просто попытка каким-то художественным способом рассказать о своих переживаниях. Сегодня мы очень много знаем, в отличие от наших предшественников. Поэтому моральное позиционирование современного человека очень мучительное, тяжелое. Мы всему свидетели, современники и при этом ни за что не отвечаем. Спросите американцев несут ли они ответственность за багдадскую акцию их армии, когда разграбляли багдадские музеи, вводили войска против Хуссейна? Они скажут: "Ну что вы, это правительство!". Или европейцев спросите, несут ли они ответственность за то, что разворошили весь этот муравейник на Ближнем Востоке - они скажут тоже самое. А сегодня, когда выходцы из этих муравейников разбежались в разные стороны и режут головы, уничтожают культуру, европейцы разводят руками: "Почему это произошло?". А причиной всему - фамильярные отношения с историей. Политики дегуманизированы, меры не знают, партийная система парализуют всякую рассудочность...

- На этой картине вы работали только с зарубежными продюсерами. Вы - единственный российский режиссер, которому они дают такую свободу действий.

- Продюсеров выбираю я сам! Не они меня выбирают, а я их. Я стараюсь выполнять все данные им гарантии. Я дисциплинирован с точки зрения производства и расходования средств. Нарушения сроков и смет у меня не бывает. Я открыт перед продюсерами, они знают, что я собираюсь делать, у меня нет скелета в шкафу. В этом смысле со мной очень просто работать. Выполняю и контрактное обещание участия в фестивалях, хотя это представляет для меня большую проблему. Я не люблю эту практику, не считаю, что в конкурсной программе есть режиссеры хуже меня... Каждый делает только то, что может, поэтому всякий конкурс парадоксален. Представьте себе, что на старт вывели тех, кто бегает 100 метров, 500 метров, километр, полтора километра, дали сигнал, они побежали. И что? Как-то все это очень неловко выглядит. Особенно в России, где эти истории очень подогреваются, и все следят за тем, выиграешь ты или не выиграешь. Не выиграешь - в Россию лучше не возвращаться...

- Вы обладаете даром предвидения: предсказали украинский кризис за пять лет до того, как он случился. Что будет сейчас происходить? Третья мировая уже идет или она будет? Как вы видите исторический процесс?

- Мне кажется, что противостояния внутри самого европейского континента, не будет. Есть гораздо более существенная проблема – неизбежное крупномасштабное столкновение на религиозной почве. Под словом "крупномасштабное" я имею в виду постепенное видоизменение европейской культуры под натиском мусульманских анклавов. Европейские институты не в состоянии будут противодействовать этому. А вооруженные силы Северо-Атлантического блока просто не заметят, что произойдет. Да это уже произошло! Генералы НАТО будут четыре раза в день стелить коврик и молиться на восток… Лично для меня это будет конец света. Я не представляю себе жизнь без Старого Света, без христианского принципа, без европейских культур. Надо понимать, что мусульманский мир несет чрезвычайную напряженность. Это мир, где до предела натянуты все нити, они просто звенят. Основных гуманитарных вопросов, общих для человечества, допустим, всего десять, и мы, например, отвечаем на все вопросы "да", а они - "нет". Это совершенно другой культурный и психофизиологический код. И вот это является для меня огромной тайной, мистикой просто. Почему приобщенность к мусульманству порождает другого человека? Другого человека, я настаиваю на этом. Это катастрофическая разница вообще. Как это происходит? Почему? Если кто-то решится создать фильм, который поможет это понять, то мы с вами содрогнемся от открытия, сделанного этим человеком. Но он, конечно же, сразу будет уничтожен. Немедленно. Это очень тяжелая внутренняя наша проблема. Вы задали вопрос просто страшный по драматизму.

- Искусство может быть средством противостояния этому напряжению?

- Оплотом противостояния может быть только просвещение. Не образование, а просвещенность. Это первое, а второе, конечно, - дистанция. Надо немедленно договариваться о дистанции между этими религиозными силами. Нужно менять политические принципы, международные системы договоров. И, конечно, создавать мировой совет церквей, договариваться о невмешательстве церквей в политическую жизнь общества. Вообще говорить о светском характере общества человеческого. Кто способен это сделать, это осмыслить? Где эти политики с гуманитарным сознанием, когда они появятся? В России таких людей нет. Я их, по крайней мере, не вижу. Если бы меня спросили, кого надо разбудить, я бы сказал – Толстого, Томаса Манна. Разбудите хотя бы на короткое время Гете, чтобы он на все это посмотрел, чтобы хоть одну фразу от него услышать, а потом пусть спит дальше. Не хватает людей такого масштаба, которые могли бы заглянуть в будущее! Старый Свет нуждается, как мне кажется, в сложных больших романистах. Смотрите, "Фауста" я, как режиссер, снял за 36 смен. А писатель пишет свой роман годы! Каждое слово выверяет, высматривает. Я сидел рядом с Солженицыным и видел, как он пишет. Это просто строительство какое-то. Разве можно на фильмы, на кинематограф возлагать такие же надежды? Кино - это подросток, высокомерный, неграмотный, с плохим желудком. Он постоянно хамит, все время портит воздух... Потом, знаете, у литератора есть одна удивительная способность – он может сходить в будущее, вернуться и продолжать быть нашим современником. Что сделал Толстой в "Войне и мире"? Он сходил вперед, назад и вернулся. А Данте в "Божественной комедии", тот просто в ад сошел! В этом смысле я могу сказать – вперед, к литературе! Остальных всех, как в армии, расставить в соответствии с их рангами. Кино - где-то внизу. Кинематографист – это рядовой. Солдат, который что-то куда-то подносит. Но, поскольку никакой системы ценностей сейчас нет, кино обрело мощь и власть, совершенно не пропорциональные его истинному значению.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Александр Сокуров родился 14 июня 1951 года в деревне Подорвиха Иркутской области. В 1974-м окончил исторический факультет Горьковского университета, а в 1979-м мастерскую документального кино во ВГИКе. Работает и в документальном, и в игровом кино. Поставил картины "Одинокий голос человека", "Дни затмения", "Круг второй", "Молох", "Телец" и др. Постоянный участник крупнейших международных фестивалей – в Каннах, Берлине, Венеции, Локарно. Картина "Русский ковчег" стала хитом мирового арт-хаусного проката, заработав около 10 миллионов долларов. Фильм "Фауст" завоевал "Золотого льва" Венецианского кинофестиваля.