Люди с открытыми глазами

Захар Прилепин о таких разных русских

Мне написала женщина из Донецка. Спросила приеду ли я еще на Донбасс. Я говорю: конечно, приеду.
И еще написал ей: простите всех нас и держитесь. До встречи.
Она мне ответила, вот цитата:
"Да какое там „простите", о чем Вы, Захар? Да, эта война наша уже всем осточертела. Но Богу так угодно, чтобы мы это все пережили. Конечно, другими людьми стали, и дети у нас другие. Зимой, помню, была поражена, как две моих коллеги буднично и привычно обсуждали в учительской, что теперь нужно особенно тщательно подходить к выбору одежды и белья, когда выходишь из дома. Мало ли, где сможешь оказаться: в морге, больнице, госпитале - попав под обстрел. Мой старший сын, студент последнего курса университета, ушел воевать в Первую Славянскую бригаду…".

И дальше:
"В жизни так все сложилось, что мины над головой летали, во дворе осколков после зимы полведра намели, а теперь еще и ребенок на войне, уже солдат, воин. И мысль в моей голове, чем бы я ни занималась, постоянно одна: только бы с ним ничего не случилось. Но мы победим, я точно это знаю".
Она преподает русский язык и литературу, и я никогда не видел этой женщины.

Но я совершенно спокойно понимаю, что все сделанное мной, а сделано очень мало, и все, что еще сделаю, и все мои переживания, и все, написанное здесь, и написанное ранее - для них, для этой женщины и ее сына, для тех, кто чувствует и мыслит так же. И так же живет.
А есть огромная группа людей - здесь в России, для которых эта женщина, преподающая русский язык, и ее сын, пошедший в Славянский батальон - в лучшем случае никто, чужие.
Они о них не думают никогда.
И если в их дворе упадет очередная бомба - они пожмут плечами, они же знают, что их "зомбировали".

Они все знают. Ребята из "Парнас", и почти все симпатизанты "Парнаса", и всенародные певуны и певуньи, и певуны андеграундные, вырастившие за годы прозябания в подвалах тонкие белые картофельные хронопьи ножки, или рожки, не поймешь, и наши любимые писательницы, и наши гламурные, в шоколаде и без, телеведущие, и наш демонические и языческие поэтессы, и прочие орлуши и капуши, и преподавательские составы целых ВУЗов, и все жюри премии "Нос" поголовно, и редакции многих "толстых" журналов тоже почти поголовно, и театральная общественность в огромном количестве, и кинематографическая, и половина националистов, и дюжина "левых" фриков, и, увы и ах, многие министры, и так далее, и так далее.
Это еще хорошо, если пожмут плечами, на самом деле многие настроены куда более радикально.

Одно из светил прогрессивной мысли - публицист Анатолий Стреляный, торжественно объявляет: "Украинизация теперь будет подразумевать не просто разрыв с Россией, а с русскостью. Дерусификация станет синонимом украинизации. Одно искореняем, другое вкореняем. Так и только так, если не болтать, а делать дело с открытыми глазами".
В России и за пределами России существует огромный класс людей, которые не просто говорят на русском языке - они зарабатывают себе на жизнь при помощи русского языка, используют его, составляя из него слова, или строки, или сценарии, или статьи, или сериалы - и при этом они не будут против, и даже будут "за", активно и агрессивно "за", если миллионы людей, тоже говорящих на том же самом языке, дерусифицируют.

Тут не важно, почему это случится - потому что "сами виноваты", потому что "Стрелков", потому что "Путин", потому что "а нечего было на чужое зариться", или еще по сотне других крайне убедительных причин.
Тут важно, что дерусифицируют, и все. Заодно заставят учить чужую, дурацкую, ряженую, в дурацком колпаке историю. И нашим товарищам и друзьям, которые нам показывают на русском языке кино, поют и пляшут, и руками машут, и пишут, пишут, пишут - им будет в радость.

И когда я хочу уложить осознание этого простого факта в голове - он у меня все равно никак не помещается, все время какой-то угол мешает, какой-то хлястик торчит, сквозняком леденит затылок из невидимой щели, и я чувствую, что заболеваю от этого.
Где-то в Донецке живет учительница русского языка, которая во дворе может ведро осколков собрать, а сын ее, студент, взял автомат и ушел на войну. И мать говорит: "Мы победим".
Где-то в Москве сидят юные или перезрелые поганцы с рыбьими глазами, которые рассказывают нам про морлоков и зомби, про наш "ссаный фашизм", про наше убогое православие, и про рабскую натуру нашего народа.

Наверное, все на своих местах. Наверное, так и должно быть. Наверное, в этом есть смысл.
Но когда я говорю, что он мне ясен, я вру.