Предпоследний день октября, в самом конце существования СССР, был утвержден как День памяти жертв политических репрессий. Их самое бесчеловечное проявление датировано 30-ми годами прошлого века, тогда политические репрессии коснулись всех народов Советского Союза. Таджикистан не стал исключением. В этот день журналисты "АП" решили вспомнить истории своих репрессированных родственников.

Хайдар Шодиев: потерянное счастье

О ТЯЖЕЛОЙ судьбе семьи моего деда по материнской линии Рустама Амина (1885–1937) рассказывала моя бабушка, Хадича-биби (1889–1993). По ее рассказам, дед служил в одном из государственных ведомств эмира Бухары, которое занималось водным хозяйством. Жили они в пригороде Бухары и, в общем, ни на что не жаловались. "Что и говорить, жили мы в достатке. У нас был большой дом, сад, домашний скот. Муж получал хорошее жалование, мы были счастливы, - вспоминала бабушка. – Много времени он отдавал работе, хорошо знал свое дело, под его руководством в окрестностях Бухары были проведены сотни метров каналов, арыков, многие пустынные земли превратились в сады. Сам он не брезговал работой в саду, в свободное время также ухаживал за лошадьми. Помогал нуждающимся соседям – кому помогал деньгами, кому дарил барашка на свадьбу или поминки. В годы неурожая делился хлебом, давал семена на посев".

Люди это добро не забыли, и когда в 1920 году эмират пал, пришли большевики, а потом начались репрессии, именно они встали на защиту деда. Но, несмотря на их поддержку, его все же забрали на допрос, а затем выслали в Сибирь на лесоповал. Спустя 4 года после высылки тяжелораненого и еле живого деда вернули домой.

"Не успев отойти от падающего дерева, он чуть было не погиб, сильно повредил ногу, потерял много крови, - рассказывала бабушка далее. - Его в Бухаре выходил местный знахарь. Поправившись, муж занялся хозяйством, стали жить лучше, но времена уже были не те. То там, то тут кого-то арестовывали, сажали, расстреливали. В основном это были бывшие военные, чиновники, муллы или просто те, кто жили в достатке. Мы жили в постоянной тревоге, хотя муж всегда успокаивал меня, мол, один раз посадили, не разобравшись. "Не бойся, я ведь ничего против этой власти не сделал; и раньше занимался полезным для народа делом, и сейчас готов работать для людей". Но поздней ночью осенью 37-го в наши двери снова постучали".

Спустя некоторое время пришла весть о том, что деда расстреляли, объявив врагом народа. Но это было не последнее горе для бабушки. Новые власти отобрали у нее не только дом, но и все имущество, включая теплую одежду, утварь, а ее вместе с семерыми детьми переселили в заброшенный сарай.

"Меня на работу никуда не брали, из страха ареста никто к нам не приходил, не помогал. Лишь мой брат по ночам украдкой приносил нам немного лепешек и еды, но и ему самому тогда было нелегко. Вскоре наступила зима, тогда она была суровой. Холод, голод, болезни одного за другим забрали у меня моих детей – за три года адской жизни я лишилась четырех сыновей, - не раз со слезами на глазах вспоминала бабушка. - Девочки – Малика, Дилором и Рухсат, – по природе более выносливые, несмотря на все тяготы и лишения выжили. Но жить дальше в таких условиях было невозможно. Я решилась покинуть эти края, но куда я могла уйти одна с тремя детьми в те времена?"

По настоятельному совету брата бабушка вышла замуж и уехала вместе с супругом и детьми в Душанбе. Здесь, наконец-то, она приобрела покой, посвятив оставшуюся долгую жизнь своим детям, внукам и правнукам. Незадолго до смерти бабушки из Бухары нам отправили вырезку из местной газеты, в которой была опубликована статья о дедушке как об одной из жертв необоснованных репрессий 30-х годов. Бабушка, которой в то время было уже за 100, долго плакала, прижимая к себе этот клочок газеты…

Акмал Маннонов: внук "сына туры и чиновника царского правительства"

ИЗУЧАЯ историю своей семьи, я узнал, что репрессии не обошли стороной и моих родственников. В 37-м году прошлого века семья моего деда Ойтурахона Маннонова была подвергнута гонениям за родственные связи с муллой. Дело в том, что нашим прародителем был видный религиозный авторитет Бобои Шайх-ул-Ислом, один из хранителей мавзолея Ходжи Ахмада Ясави (Пири Туркестон) в городе Туркестане (на территории современного Южного Казахстана), известном как "Вторая Мекка" Центральной Азии. Сын Шайх-ул-Ислома – Бурихон (1855–1916) был мударрисом (руководителем) медресе Мирраджаба Додхо. После его смерти руководство этим крупным медресе перешло к его сыну Убайдуллохону Домулло (1888–1944). А вот бабушка моего деда – Саидахон (1857–1942) обучала местных девочек грамоте у себя дома. В ее доме было немало книг, опубликованных в Казани, Дели и других городах.

Но вернемся к сталинским репрессиям 30-х годов. В 1937 году мой дед преподавал географию в Канибадамском педучилище. В том году журналист Наби Фахри написал статью о его деятельности в газете "Точикистони Сурх". Видимо, этот факт вызвал зависть у его недоброжелателей. 14 октября 1937 года в газете "Коммунист Таджикистана" за подписью Усмонова появилась клеветническая статья о том, что Наби Фахри "защищает сына священнослужителя" и "врага народа". В ответ Наби Фахри написал фельетон и вывел Усмонова на чистую воду. В конечном итоге сам Усмонов был объявлен "врагом народа".

Казалось, опасность сталинских репрессий миновала Манноновых. Однако через несколько месяцев на голову 30-летнего Ойтурахона Маннонова свалилась настоящая беда. В марте 1938 года его старшего брата Ходжахона, который был заведующим магазином в Сталинабаде, органы НКВД арестовали как "сына муллы" и друга "врага народа". Мой дед остался один с престарелой матерью и 17-летней сестренкой.

Следом сам дед был оклеветан повторно. В 1938 году некий Рахим Ахмадов в газете "Большевики Конибодом" опубликовал заметку под названием "Выкормыши буржуазных националистов в педагогическом училище Канибадама". В ней он очернил учителей, в том числе и моего деда. Причем ему досталось больше всех: он был назван "сыном туры и чиновника царского правительства". В итоге четверых преподавателей уволили с работы. Однако они не растерялись и подали иск в суд. Удивительно, но суд восстановил в должности всех уволенных и даже обязал выплатить удержанную зарплату за четыре месяца.

А вот судьба брата моего деда, Ходжахона Маннонова, оказалась более трагичной. До 1941 года он был узником Котласского исправительно-трудового лагеря, который находился в Коми АССР. В семейном архиве даже сохранилось одно из его писем Сталину, в котором он пишет, что без суда и следствия содержится в местах лишения свободы и просит справедливого рассмотрения его дела. В начале войны письма из Котласа перестали приходить. В своем последнем письме Ходжахон писал, что из заключенных формируют военные части для срочной отправки на передовую. На этом связь оборвалась. Семья предполагала, что Ходжахон Маннонов был отправлен на фронт и погиб в первые месяцы войны, хотя официального уведомления получено так и не было.

Ходжахон Маннонов. Репрессирован в 1938 г. Предположительно погиб на фронте в 1941 г.

Клеветническая заметка об Абулхайре Мухаммаджонове, Ойтуре Маннонове и др., опубликованная в газете "Большевики Конибодом" в 1938 г.

"В Средней Азии репрессии против руководящего партийного слоя координировал выехавший туда секретарь ЦК ВКП(б) А.А.Андреев. В сентябре 1937 г. Андреев был в Ташкенте, где громил партийные кадры Узбекистана. 25 сентября в шифротелеграмме Андреев сообщил Сталину: после проведения пленума "ночью выеду к таджикам". (из интервью доктора исторических наук, главного научного сотрудника общества "Мемориал" Никиты Петрова, "АП", 2012 год).

30/10/2015