То, что Сирия – авторитарная диктатура, не более чем пропагандистский миф

В пятницу главы МИД России и США обсудили политическое урегулирование в Сирии. Вашингтон продолжает настаивать на том, что Башар Асад должен уйти, о том же говорит и часть сирийской оппозиции. Впрочем, с другой ее частью Москве как посреднику удалось наладить контакт. Словом, процесс идет. Самое время развенчать ряд устойчивых мифов – и об Асаде, и об оппозиции, и о Сирии вообще.

Комментируя любые новости о том, что "Свободная сирийская армия" хочет переговоров с Россией, прежде всего следует понять, кого все-таки и Москва, и Дамаск считают за террористов. Это очень важный вопрос, но он, как правило, скрыт за истерикой западной прессы, которая некритично воспроизводится как российскими средствами массовой информации, так и "экспертным сообществом".

"Армия en masse осталась верной присяге. В ответ мятежники раздали оружие уже гражданским членам своих кланов, а также недовольным своим положением и безнадежностью жизненных перспектив городским маргиналам"

Ответ на этот вопрос прост и внутренне непротиворечив. Нетеррористы – это те, кто вне зависимости от их отношения к правительству в Дамаске согласен принимать участие в свободных и демократичных выборах в Сирии (очередные парламентские выборы намечены на март 2016 года). А те, кто предпочитает стрельбу и подрывы предвыборной агитации, и есть террористы, которые пытаются добиться своих политических целей с помощью убийств и запугивания населения.

Миф первый: Сирия – авторитарная диктатура, и революция была неминуема

Действующее правительство Сирии и президент Башар Асад поддерживают национальное примирение и демократию – и это абсолютно естественно для той политической силы, за которой стоит большинство и которая уверена в успехе на свободных выборах. Напротив, мятежники борются за возможность силой заткнуть голоса сторонников правительства – именно отсюда и проистекает их ультимативное требование отставки президента. Они буквально настаивают на том, что право избирать и быть избранным должно быть только у их единомышленников, а демократические права оппонентов необходимо как минимум ограничить (а то и вовсе лишить).

Наше некритичное повторение инсинуаций западных СМИ приводит к тому, что россияне перестали понимать саму природу происходящего в Сирии. А эта страна – вовсе не диктатура, не тирания и даже не автократия, как нас пытаются уверить. Это вполне себе демократия (пусть и в условиях военных действий) со всеми ее как положительными, так и отрицательными сторонами. В парламенте Сирии представлена дюжина партий. Да, создание партий по религиозному или национальному принципу запрещено, но именно поэтому из 250 депутатов почти 80 "независимые" (а есть еще исламисты, курды, армяне, ассирийцы, другие меньшинства, которые идут и по партийным спискам тоже). Баасистов – членов правящей партии – до войны было два миллиона, сейчас осталось около одного, но и другие партии – от коммунистов до националистов из "Хизб-уль-Кауми", от либералов до "Объединенных социалистов" – могут насчитывать сотни тысяч человек.

В Дамаске парламентарии ведут активную деятельность, принимают бюджет и законы, пытаются обеспечить синекуры своим сторонникам, делят министерства и госкомпании, грызутся за бюджетные деньги, устраивают друг другу мелкие пакости, лоббируют интересы промышленников и торговцев, готовятся к следующим выборам, пытаются расколоть партии соперников. В общем, политическая жизнь бьет ключом. Что до СМИ, в стране издаются многочисленные газеты и журналы как оппозиционной, так и проправительственной направленности. Правда, с телевидением сложнее, а в условиях экономического кризиса цены на интернет кусаются, но еще до войны Асад построил завод по производству спутниковых антенн и приемников, так что сирийцы смотрят телеканалы всех арабских стран, как правило, критично настроенных к официальному Дамаску.

Вообще левантийский (Сирия и Ливан) политический класс – это очень занятный феномен. В больших городах Леванта – Дамаске, Бейруте, Алеппо – гражданское общество сложилось давно, появившись еще при османах за счет торгового капитализма. При этом – не сочтите за игру слов – левантийский политический класс был отлучен как от формальной власти (она принадлежала захватчикам – османам, египтянам, французам, англичанам), так и от реальных политических сил в стране. Хозяева жизни – крупнейшие феодалы (шейхи, князья, монастыри), в отличие от большинства стран мира, не стремились в крупные города, подконтрольные иностранцам, предпочитая оставаться в своих замках. Разрыв между быстроразвивающимися Дамаском, Бейрутом, Алеппо и остальным Левантом увеличивался – и горожане уже во втором поколении переставали ощущать себя частью клана, общины или племени. Они становились просто горожанами. Будучи отлучены от власти и реальных политических сил, они формировали общественное мнение и создали гражданское общество, от которого изрядно страдали и османы, и французы, и вожди уже независимой Сирии.

Совсем не случайно, что то, что востоковеды назвали "мусульманским ренессансом", в арабском мире шло именно из Сирии, а не, скажем, из Каира. Именно сирийцы-горожане с их гражданским обществом, газетами и публичными дискуссиями начали возрождение арабской нации.

Миф второй: Против Асада как представителя алавитов борется национальное большинство – мусульмане-сунниты

Верно, что левантийские социальные структуры все еще несут в себе элемент клановости – как верно и то, что члены клана, как правило, принадлежат к одному вероисповеданию. Но неверно то, что клановая и конфессиональная структуры совпадают, как нас пытаются убедить западные СМИ. Более того, часто встречаются случаи, когда в клан входят (или поддерживаются кланом) политики-иноверцы. Это еще не норма, но уже не редкое исключение. Религия вторична по отношению к социальным, а в современных условиях Сирии – и экономическим отношениям. При этом в каждой религиозной группе существует несколько кланов, и нередко внутриконфессиональные противоречия оказываются намного острее межконфессиональных. Особенно это касается больших групп – например, мусульман-суннитов. И только некоторые (и не самые большие, хотя и влиятельные) суннитские кланы решили поддержать мятеж, тогда как подавляющее большинство мусульман-суннитов осталось на стороне законного правительства.
Кланы – это общественная реальность. Но кланы – не та реальность, которая нравится простым людям. Асад, говоря о необходимости демократизации общества и политических реформ, использовал их именно для сокрушения остатков власти кланов, во многом средневековой по самой своей природе.

Но на волне "арабской весны" некоторые влиятельные кланы решили, что пришло их время. Сперва они попытались захватить власть относительно мирным путем – по египетскому или тунисскому образцу. Но Асад выиграл темп, приняв новые законы о партиях, выборах, местном самоуправлении, СМИ, внеся изменения в конституцию, отменив чрезвычайное положение и проведя по-настоящему демократические выборы в парламент, где, к удивлению абсолютно всех (включая и самого Асада), оппозиция потерпела поражение. Сирийские хозяева жизни, используя в том числе серые политтехнологии, просто "купили выборы".

Тогда недовольные своим положением кланы пошли ва-банк: ввезя в страну огромное количество оружия и иностранных наемников, подняли вооруженный мятеж. Но и эта ставка провалилась. Армия en masse осталась верной присяге. В ответ мятежники раздали оружие уже гражданским членам своих кланов, а также недовольным своим положением и безнадежностью жизненных перспектив городским маргиналам, лишенным будущего младшим сыновьям феллахов, а также уголовным элементам. Но и это не помогло.

И вот тогда пришли исламисты.

Миф третий: Под предлогом борьбы с ИГИЛ Асад хочет разгромить оппозицию при помощи России, тогда как оппозиция – тоже враг ИГИЛ

Не все понимают, что борьба умеренных мятежников против исламизма вызвана глубинными противоречиями между ними. Дело в том, что традиционно, с самого своего возникновения, политический ислам ориентирован на уничтожение политической власти кланов – они за единство уммы. И нынешний террористический псевдоислам не отказывается от этого принципа.
Если Башар готов договариваться с кланами (средневековые пережитки будут разгромлены на выборах; ведь даже из пережившего многолетнюю гражданскую войну Ливана система на клановой основе скоро уйдет – ее просто невозможно сохранить в XXI веке, и это понимают даже вожди кланов), то ваххабиты, ориентированные как раз на средневековые порядки – просто из другой части учебника по истории Средних веков, эти кланы просто уничтожат. Уничтожат физически вместе с их вождями. Так уж у ИГИЛ и ан-Нусры принято.

В официальном Дамаске даже разница между сторонниками жесткого и мягкого подхода не столь велика. И те и другие понимают, что политическое решение конфликта – единственно приемлемое, нужно не убить всех мятежников, а заставить их отложить автомат в пользу политической агитации (для чего им, разумеется, нужны гарантии как личной безопасности, так и политических прав). Разница состоит разве что в понимании соотношения цели и средств ее достижения. Голуби считают политический процесс, национальный диалог и средством, и целью урегулирования ситуации. Для ястребов же политическое урегулирование – главная цель, но необходимым средством его достижения является силовое урегулирование ситуации (трудно реализовывать права политических активистов на избрание в парламент, когда кандидата могут просто убить).

Есть ли смысл договариваться с умеренными мятежниками России и Асаду? Безусловно, есть. Карл фон Клаузевиц, рассуждая о соотношении политики и войны, говорил: "Первоначальные политические намерения подвергаются в течение войны значительным изменениям и в конце концов могут сделаться совершенно иными именно потому, что они определяются достигнутыми успехами и их вероятными последствиями". Мятежники рассчитывали захватить власть нахрапом в очень короткие сроки. Но у них не получилось – большинство (пусть и не абсолютное) сирийских кланов поддержало все-таки баасистов, а города с течением времени перешли на сторону Асада, потому что он хочет закончить войну примирением, тогда как мятежники требовали "все или ничего".

Асад не сражается за власть per se. Ему нужны общенациональный мир и демократия с возможным переходом от президентской к парламентской республике (как в Ливане). Говорят, что даже живой собаке лучше, чем мертвому льву, а живому льву ("Асад" по-русски и означает "лев") еще лучше, чем мертвому. Действующий президент имеет устойчивую и активную поддержку более чем половины населения Сирии, а многие критики считают его "меньшим злом" просто потому, что знают, что собой представляют его противники.

То, что в условиях демократии баасисты выиграют и президентские, и парламентские выборы, хорошо понимают и мятежники – оттого-то и выставляют непременным условием мира отставку избранного народом президента. Но за этими выборами придут следующие, а сам смысл существования политической оппозиции состоит в том, чтобы пересидеть поражение в креслах парламентской оппозиции и в конце концов сформировать правительство.

С другой стороны, создается впечатление, что Асаду выгодно поражение на мартовских выборах (чтобы переходное правительство возглавляла оппозиция) в условиях постепенной трансформации республики в парламентскую. Ведь, когда следующие парламентские выборы "Баас" и партии Народного патриотического фронта практически с гарантией выиграют, главой страны уже будет премьер. Но тут трудно что-либо предсказывать – мастерство сирийцев в закулисных политических играх превзойти невозможно, их 5000 лет цивилизации научили.

6 ноября 2015,
Текст: Саид Гафуров