Политолог Виктор Милитарев - о рождении нации из "духа Крыма" и великой державы из ударов по ИГИЛ

В ельцинские годы было модно обсуждать "национальную идею" России. Обсуждения эти ни к чему не привели. Участники дискуссий либо говорили банальности, либо договаривались до таких "идей", которые с ельцинским правлением были явно несовместимы. После Ельцина заговорили о "политической нации". Но и эти разговоры долго оставались безрезультатными. Все участники обсуждения чувствовали, что для сложившейся политической нации у нас "чего-то не хватает".

Вроде есть все что нужно. Есть русский народ и другие народы России. Определенно есть какая-то гражданская общность. Недаром за границей всех граждан России называют "русскими". А вот, как я уже говорил, чего-то не хватает. И это относилось и к размышлениям одних специалистов о "российской нации", и к рассуждениям других о "нации русской". Я думаю, все мы чувствовали, что нам не хватает национальной солидарности.

И вот уже больше года, как, полагаю, не у меня одного, возникло чувство, что нация, наконец, "сложилась". Я совершенно согласен с Максимом Соколовым, что это произошло за счет консолидации пресловутого "восьмидесятишестипроцентного" большинства. Тут, разумеется, очень важно то, о чем по преимуществу говорит Соколов. То есть негативное отталкивание этих 86% от, если очень мягко выразиться, чрезвычайно сильной неприязни у тех, кто относит себя к "прогрессивному 14-процентному меньшинству", ко всему тому, что мы привыкли считать русским или российским.

Но дело тут, разумеется, отнюдь не только в негативном отталкивании от русофобского меньшинства. Национальная солидарность возникла не просто в результате негодования на тех, кто считает, что "Крым - не наш". Гораздо важнее именно солидарность в том, что Крым - наш.

После распада Советского Союза и самопровозглашения независимости России и других бывших республик СССР у большинства из нас сложилось впечатление, что постсоветский миропорядок прочен и неизменяем. То есть мы были уверены в том, что легитимность провозглашения того или иного суверенитета или государственной границы зависит исключительно от, как выражался булгаковский Шариков, "признания Америки".

Мы были уверены, например, что героическому Приднестровью помочь по-настоящему невозможно. Мы искренне поверили, что суверенитет Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии является "самопровозглашенным", а суверенитет Украины, Молдавии или, предположим, Латвии является суверенитетом "легитимным" и "полностью соответствующим международному праву".

Конечно, "воздух свободы", который мы все почувствовали 8 августа 2008 года, нас всех воодушевил. И все же "08.08.08" было недостаточно. Это было первым в нашей постсоветской истории "предотвращенным поражением", но еще не было полной победой.
И только после воссоединения Крыма и Севастополя мы всем народом почувствовали, наконец, что победили. Что "мнение русских что-то значит". Что 25-летняя уверенность жителей Крыма в том, что они русские, а не украинцы, и в том, что Крым был отторгнут от России незаконно, это не какие-то "сепаратистские бредни", к тому же "уголовно наказуемые, согласно законодательству Украины", а выраженное волеизъявление народа Крыма. Мы почувствовали, наконец, что русские своих не бросают.


И каким-то непонятным, но явно всеми ощущаемым способом мы увидели единство воссоединения Крыма с Россией и нашей памяти о Великой Победе. Шествия "Бессмертного полка" каким-то странным образом соединились с нашей радостью от того, что "Крым - снова наш". Символически это было видно в Параде Победы в Севастополе. А точнее - в каком-то странном единстве Парадов Победы в Севастополе и в Москве.

Я не зря использовал здесь несколько раз слово "странный". Потому что лично я переживал все это как-то "почти религиозно". То есть чувства, о которых я выше говорил, были родственны тем чувствам, которые я, например, ощущаю во время Пасхального и Рождественского богослужений. Конечно, можно возразить, что все это всего лишь мои субъективные чувства. Но, насколько мне известно, такие чувства сейчас испытывают миллионы. Если угодно, враги России и русского народа могут говорить о том, что "русских охватило коллективное безумие". Потому что, насколько я понимаю, эти чувства в той или иной степени испытывают практически все 85%.

Так что национальная солидарность, о которой я говорил, переживается вполне "социально-объективным" образом. Конечно, становление нации - процесс не простой и не быстрый. Но начало ему положено - это факт.

Наше участие в войне в Сирии с ИГИЛ, разумеется, явление иного порядка, чем воссоединение Крыма. Здесь речь идет не о нашей национальной консолидации, а о том, что наша страна возвращается в большую мировую политику. Конечно, до восстановления статуса сверхдержавы нам очень далеко. Но, в конце концов, раз мы в международной политике придерживаемся примаковской концепции "многополярного мира", то, может быть, понятие сверхдержавы здесь и неприменимо. Многополярный мир, скорее, ассоциируется со старой идеей "великой державы" и, может быть, даже со столь же старой идеей "концерта держав", а не с пришедшей из времен холодной войны идеей "сверхдержав" и их "противоборства".

И в нашей "сирийской операции" важны несколько аспектов. И идеалистические - борьба с терроризмом и защита законных и легитимных режимов. И прагматические - то, что мы мало того что сохранили базу в Севастополе, но и обзавелись базой в Восточном Средиземноморье. Это большой геополитический успех. Надо сказать, что если очистить старую идею "Константинополя и проливов" от всяческого "славянофильского" и "византийского" романтизмов, то в ней имелось в виду приблизительно то же самое, что мы сейчас делаем.

И это наше движение к возвращению статуса великой державы, равно как и наши внутренние процессы национальной консолидации "в связи с Крымом", имеет нечто общее. И то, и другое есть преодоление "постсоветского миропорядка", преодоление навязанной нам лживой идеи о том, что мы якобы "проиграли холодную войну". И в этом смысле и "дух Крыма", и "дух Латакии" объединяет то, что они являются в равной степени практическими реализациями той заявки на справедливый миропорядок, которая была продекларирована Путиным еще в Мюнхенской речи.

Конечно, у нас еще очень много проблем. Нашей внутренней консолидации препятствует то, что мы пока не смогли преодолеть негативных последствий ельцинского правления. Хотя возникновение у нас "после Крыма" национальной солидарности может способствовать и нахождению условий "национального консенсуса" и национального мира по вопросам о приватизации и экономической власти олигархов.

Нашему движению к державности препятствуют как неразрешенные внутренние проблемы, о которых я говорил выше, так и отсутствие явно выраженной идеологии, которую мы могли бы сегодня предложить миру. Впрочем, наши действия говорят за нас. И если мы будем продолжать их в правильном направлении и при этом будем правильно решать наши внутренние проблемы, то идеология сформируется естественным образом. Так, как сформировалась национальная солидарность.

23 ноября 2015,