Сегодня на мировом нефтяном рынке происходят важные события. Добывающие страны наконец решили совместно бороться с ценовым кризисом, нефтяные котировки вновь пытаются расти, все чаще слышны призывы отказаться от нефтедоллара, а западные аналитики предсказывают создание нового картеля под предводительством России – ROPEC. Мы продолжаем наш разговор о хитросплетениях мирового нефтяного рынка с заместителем генерального директора АО "Казахский институт нефти и газа" Акбаром Тукаевым.

– Какие настроения сегодня царят на мировом нефтяном рынке?

– В последнее время мы видим эмоциональные всплески вокруг отдельных факторов. Например, вдруг решили, что существует модельный рынок, где предложение ни в коем случае не должно превышать спрос, и всем скопом ринулись развивать эту тему. Затем сверхпристальное внимание было уделено Ирану и началось оперирование весьма абстрактными цифрами. Сейчас активно муссируется вопрос сотрудничества России и стран ОПЕК и т. д.

Конечно, доля истины во всех подобных рассуждениях есть. Вместе с тем глобальная нефтяная отрасль – это более сложный механизм, который необходимо оценивать комплексно. Я уже неоднократно отмечал, что движущей силой событий 2014–2015 годов являлся "коктейль" из геополитических, экономических и биржевых ингредиентов. А обобщенный рефрен текущей ситуации – конфликт двух крайностей поведения: чрезмерного увлечения долгосрочными стратегиями и погони за сиюминутными интересами.

Стратегический уклон ряда ключевых игроков был характерен для нефтяного рынка с июля 2014-го по январь 2016 года. США и ЕС создавали задел для развития обеспеченности углеводородами вкупе с решением геополитических и макроэкономических задач. Китай понимал, что собственных нефтяных ресурсов стране хватит только на 12 лет, и для него чрезвычайно важны долгосрочные импортные контракты по максимально низким ценам. Саудовская Аравия решила демонстрировать свои стратегические амбиции в части стран-соседей, загодя организовав масштабную работу по развитию нефтепереработки и нефтехимии, а также аккумулированию нефтяных доходов и маскировке резервных нефтяных мощностей. Россия, поддавшись прогнозам 2012–2013 годов о туманности перспектив роста добычи в ОПЕК и незыблемости своих нефтяных позиций, достала из "закромов" планы планетарного масштаба.

Сейчас же произошел отскок в сторону насущных реалий. Почему это произошло? Потому что основные представители "домов нефтяных Старков, Баратеонов и Ланнистеров" в качестве нижнего порога рассчитывали на уровень котировок нефти марки Brent в 40–50 долларов за баррель, что коррелирует с высшей планкой в 100 пунктов для индекса доллара США, а также близко к себестоимости для сланцевой нефти. А падение ниже 30 долларов за баррель и его болезненные последствия рассматривалось только в форс-мажорных сценариях.

Между тем беспрецедентно теплая зима на 10% снизила потребности в отдельных нефтепродуктах и газе. Страны ОПЕК потеряли половину своих экспортных доходов и сильно задумались о сопоставимости затрат и выгод. Фактор Ирана "без санкций" активизировал дополнительные экономические и политические разногласия. Ни одна из значимых нефтедобывающих стран не "сложила лапки", в знак покорности судьбе. Список можно продолжать, но самое главное – этот клубок факторов сейчас создал предпосылки к объединению усилий отдельных государств для достижения результатов уже в ближайшем будущем.

– Акбар Куанышбаевич, неужели нефтедобывающие страны готовы преодолеть свои противоречия и бороться против низких цен единым фронтом?

– Такая вероятность есть, но важно разделять нефтепроизводителей по весовым категориям. Например, есть страны первого "нефтяного эшелона" с объемами добычи свыше 4 млн баррелей в сутки (б/с), есть "второй эшелон" – около дюжины стран с параметрами от 1 до 3 млн б/с и есть группа из двух десятков стран – до 1 млн б/с.

Возьмем лидирующую шестерку добывающих государств, которые обеспечили 49% мирового предложения нефти в 2015 году. Это Россия, США, Саудовская Аравия, Китай, Канада и Ирак.

Россия сейчас демонстрирует высокую выживаемость отрасли, но это – работа на износ, и пришло осознание высоких рисков затягивания периода низких цен и отсутствия необходимых инвестиций для долгосрочного развития.

США, добившись в прошлом году рекордного прироста добычи в 930 тысяч б/с и дав импульс другим отраслям, сейчас откатились назад в вопросе снижения импорта нефти. Сегодня доля задолженности в доходах добывающих компаний свыше 80%, и даже лучшая в мире технологическая база может не спасти от проблем 4 000 предприятий нефтегазового профиля.

Саудовская Аравия, нарастив в 2015 году добычу на 600 тысяч б/с, потеряла порядка 200 млрд долларов экспортного дохода и поняла, что конкуренты не собираются сдаваться, а таких навыков выживания, как в странах бывшего СССР, у Эр-Рияда не наблюдается.

Китай, получая сверхвыгоду от импорта углеводородов по низким ценам и увеличив (вопреки снижению роста ВВП!) потребление на 500 тысяч б/с, параллельно начал испытывать проблемы в национальной нефтедобыче.

Канада, благодаря ранее сделанным масштабным инвестициям в развитие сектора нефтяных песков, успешно компенсирует падающую добычу традиционной нефти, но вынуждена продавать каждый баррель своей тяжелой нефти на 15–20 долларов ниже, чем бенчмарк WTI, т. к. это меньшие потери по сравнению с 0,5–1 млрд долларов затрат на консервацию каждого значимого проекта.

Ирак в прошлом году установил рекорд национальной отрасли, добыв 4 млн б/с нефти, но вот уровень экспортных доходов снизился до 50 млрд долларов против 90 млрд годом ранее, что очень важно в условиях, когда общеэкономическая и политическая ситуация в стране далека от стабильности.

Это краткое резюме показывает, что ценовая конъюнктура играет важную роль, но вот готовность к решению вопроса в отдельных странах может быть разной. Россия и лидеры ОПЕК наконец-то открыто признают свои проблемы. Северная Америка за счет уже сделанных инвестиций и финансовых возможностей готова продолжать производить нефть из сланцев и песков, невзирая на цены. Китай выжидает и отслеживает ситуацию.

Исходя из этого, вероятность четких совместных действий на нефтяном рынке нефтяной элиты не превышает нескольких процентов. Более реальной представляется координация отдельных стран из разных эшелонов. И вот здесь, на мой взгляд, основная заслуга в подготовке достижения определенного консенсуса России и стран ОПЕК принадлежит Венесуэле. Только это государство в течение 2015 года постоянно курсировало между континентами в поиске стартовых взаимоприемлемых позиций. Считаю, что именно Каракас способствовал сближению подходов Москвы и Эр-Рияда. Также надо отметить вклад Катара, представителя третьего эшелона, который выступил эффективным посредником на февральской стадии переговоров.

– Но как конкурирующие нефтяные державы могли найти общий язык?

– Не буду касаться геополитических моментов, хотя они тоже имели место. На мой взгляд, в числе ключевых "нефтяных" аргументов зимних переговоров были следующие.

Во-первых, констатировался факт усилившегося стадного инстинкта биржевых спекулянтов, когда важны не конкретные показатели, а общий посыл. Так, в течение 2015 года на фоне паники в СМИ биржевые настроения на нефтяном рынке распределялись следующим образом: медвежьи (т. е. на понижение цен) – 80%, бычьи (на повышение) – 20%. Естественно, даже сообщение о намерениях способно формировать новый вектор.

Во-вторых, прирост предложения на мировом рынке нефти за год составил 2,6 млн б/с. Такими темпами можно существенно подорвать ценность углеводородов в качестве особо значимого товара, и это уже отражается на доходах. Вместе с тем все ведущие игроки добились солидного роста уровней добычи, и можно устраивать гонку и дальше, а можно зафиксировать стабильность высокой планки.

В-третьих, вне зависимости от чьих-либо предпочтений на рынок выйдет дополнительная иранская нефть в объеме не менее 500 тысяч б/с. Часть нового предложения компенсируется падением добычи в США, но при ценах выше 40 долларов сланцевый сектор способен регенерироваться. Поэтому фиксация текущего уровня добычи по ведущим членам ОПЕК способна в определенной мере сбалансировать "иранский вклад", например, за счет Саудовской Аравии – около 200 тысяч б/с, Венесуэлы – около 100 тысяч, ОАЭ – около 100 тысяч и других стран – около 200 тысяч б/с.

Безусловно, важнейшую роль в этих конкретных переговорах сыграла Россия, экономический блок которой осознал, что никакими физическими объемами не возместить доходы бюджета при заниженной конъюнктуре. Поэтому наш северный сосед продемонстрировал беспрецедентную для себя инициативу по заморозке уровня добычи.

– Действительно ли Россия может сыграть ключевую роль на рынке?

– А вот здесь мы уже частично затрагиваем закулисные игры. Российские переговорщики действуют очень профессионально, тонко играя на амбициях возможных партнеров и умерив свои претензии к конкурентам. В элите современного нефтяного рынка нельзя ни в коем случае действовать с позиции силы или громогласно заявлять себя в качестве "примы нефтяного театра".

Та же Саудовская Аравия всегда очень болезненно относится к этому вопросу и не согласится с второстепенным статусом. В то же время не забываем, что именно участие Эр-Рияда в потенциальной заморозке добычи придало такой позитивный резонанс данным событиям и позволило нарастить число сторонников.

В целом позиция России представляется очень конструктивной и действительно придающей более яркие тона глобальной нефтяной отрасли.

– Видимо, с этими факторами связан мартовский рост цен на нефть?

– Совершенно верно. В конце февраля совпали несколько параметров.

Во-первых, нефтяной мир был сильно удивлен реальным сотрудничеством России, Саудовской Аравии и ОАЭ. Если в январе среднее число коротких (спекулятивных) позиций по фьючерсам и опционам Brent на Лондонской бирже было 118,4 тысячи, то в феврале уже 84,1 тысячи б/с. Таким образом "медвежьи" настроения уменьшились почти на 30%.

Во-вторых, сформировался возможный тренд снижения добычи нефти в США – с 5 по 26 февраля показатели производства снизились на 110 тысяч б/с.

В-третьих, продолжается снижение числа действующих буровых установок. За последний месяц их число в мире сократилось на 7%, или на 130 единиц, причем помимо США существенно уменьшились параметры Азии, Африки и Латинской Америки.

В-четвертых, индекс доллара США в феврале опустился с уровня 99,5 пунктов до 97, а это существенно для глобальной экономики.

В-пятых, рост добычи Ирана идет постепенно, опровергая "страшилки" о разовом вбросе 1 млн б/с и больше.

Сейчас остро стоит вопрос, что будет дальше. Нюансов на нефтяном рынке хватает. В конце прошлого года я предположил, что с позиции спроса-предложения в 2016-м тяжелыми месяцами будут январь и май. Январь подтвердил тот прогноз падением цен до отметки ниже 30 долларов, сейчас произошел определенный отыгрыш. Теперь мировому рынку надо еще пережить сезонное весеннее снижение потребления нефти в Японии и отдельных странах ЕС. К сожалению, только этими моментами будущий событийный ряд не ограничивается. Но есть и группа позитивных факторов, которая может минимизировать влияние негативных. Поэтому доминирует вероятность того, что среднегодовая цена Brent будет существенно выше заявленного нашим правительством уровня в 30 долларов.

– Как ситуация может повлиять на Казахстан? Повысится ли значимость нашей страны?

– Не секрет, что начало прошедшей зимы активизировало самые пессимистичные мнения о казахстанской нефтегазовой отрасли. И надо отдать должное нашим нефтяникам, которые выдерживают этот прессинг.

Я уже говорил и буду говорить: у нашего нефтегазового комплекса есть возможности и перспективы.

К примеру, бытует мнение, что вся казахстанская нефть имеет низкие качественные характеристики. Открываем последние международные справочники по параметрам экспортируемых бенчмарков. В мире наибольшее признание имеют около четырех десятков нефтяных марок, сортов и смесей. В числе самых котируемых, элитных и пользующихся спросом – тенгизская нефть. Для сравнения: за "черное золото" из канадских песков дают цены не на доллар-два меньше, а в два раза ниже.

Или вопрос Кашагана. Конечно, можно критиковать за невыполнение первоначальных планов. Но новейшая нефтяная история демонстрирует, что у Казахстана появляется дополнительный потенциал в будущем, когда ценовая конъюнктура восстановится на высоком уровне.

А вот возвращаясь к теме сотрудничества России и ОПЕК, считаю, что Казахстан упустил возможность получения более высокого статуса в мировой нефтяной иерархии. Все последнее десятилетие отечественная нефтянка работала в первую очередь на макроэкономические задачи страны, содействуя росту ВВП, накоплению Национального фонда, создавая финансовые возможности для развития других отраслей и имея высокую социальную нагрузку.

Вместе с тем, во второй половине 2015 года стало ясно, что средняя цена будет ниже 100 долларов за баррель. Этот период можно было использовать для пересмотра планов по добыче и использованию факта сознательного снижения планов в глобальных целях, позиционируя страну в качестве медиатора глобального рынка и лично показывающей пример.

Более того, в октябре прошлого года на форуме "Казэнерджи" в Астане первый вице-министр энергетики Узакбай Карабалин обнародовал инициативу по формированию новых форм сотрудничества первой двадцатки государств-производителей – для урегулирования дисбалансов нефтяного рынка. К тому же мы предлагали подключиться к процессу и крупных потребителей, что по факту происходит сейчас.

Если бы продолжили развивать это направление, вполне реальной могла быть ситуация, когда Венесуэла искала бы конструктивные предложения в странах ОПЕК, а Казахстан – в государствах, не входящих в нее.

Тогда, считаю, тот же альянс нефтепроизводителей возник бы не в феврале, а на месяц-другой раньше. А Казахстан вполне мог бы примерять на себя лавровый венок нефтяного миротворца и не так печально смотреть на собственный бюджет.
от 15 Марта 2016 | Виктор САПОЖНИКОВ | Алматы