"10 лет назад вспыхнуло то, что специалисты-компьютерщики называют "первой сетевой войной". Российские хакеры атаковали Эстонию, парализовав правительственные сайты и электронную почту, так что страна не могла противодействовать бурану кремлевской пропаганды, изображавшей это государство в Балтии как ужасающую страну под властью фашистов", - пишет в The Times обозреватель Эдвард Лукас, отмечая, что атака также затронула банковские и государственные услуги в онлайн-режиме.

"Спустя 10 лет мы все еще пытаемся приспособиться к новой эре все более изощренных цифровых вооружений", - продолжает автор.

Интуиция подсказывает, что решение проблемы нужно искать в атомной эре, когда человечество создало разрушительные вооружения, но выработало дипломатические, правовые и стратегические механизмы их сдерживания.

Но автор тут же перечисляет отличия кибероружия от ядерного. Ракеты и ядерные боеголовки, системы ПРО - все это можно четко измерить и вычислить.

"Но цифровые вооружения незримы, а об их возможностях остается лишь догадываться", - пишет автор. "Если вы в силах, манипулируя на расстоянии программным обеспечением аккумулятора, сделать так, чтобы мобильник Путина загорелся в его кармане, вы определенно не станете разглашать, что можете это сделать. Он сменит телефон, а вам придется изобретать другое оружие. Если российские киберсолдаты могут проделать то же самое с телефоном Трампа, они тоже не станут об этом сообщать", - приводит он примеры.

Второе отличие: если "в реале", при "кинетической", как выражаются военные, атаке вы примерно знаете, кто в вас стреляет, то в киберпространстве это может быть загадкой. "Хотя НАТО полагает, что за атакой на Эстонию в 2007 году стояла Россия, Кремль это оспаривает", - пишет автор, поясняя, что подобную грубую атаку можно организовать быстро, потратив несколько сотен фунтов на аренду ботнета.

При более изощренных атаках, возможно, остается больше улик, но все эти улики можно фальсифицировать.

Третье различие: мотивы того, кто наносит кибератаку, могут оставаться неясными. "Грани между шпионажем, политическим соперничеством и открытой войной размыты. Для чего вы взламываете телефон Путина: чтобы прослушать его или чтобы взломать? Или в обеих целях?" - поясняет автор.

Четвертое: "Цифровые вооружения могут ударить по системам в сферах энергетики, финансов и транспорта, над которыми военные имеют - если вообще имеют - минимальный контроль", - говорится в статье.

"Грань между политическим влиянием и принуждением чрезвычайно расплывчатая. Многие американцы взбешены российской пропагандой и другими атаками в период президентских выборов в прошлом году. Но россияне возразят, что в 90-е годы Америка неоднократно оказывала поддержку предпочтительным кандидатам на российских выборах. Возможно, неприятно, когда на тебя обрушивается такая тактика, но трудно включить ее в одну категорию с ракетным ударом", - говорится в статье.

Автор заключает: "Коварство и размах цифровых вооружений означают, что они больше похожи на терроризм, чем на войну в старинном стиле: мы, гражданские лица, волей-неволей оказываемся на линии фронта".

23 июня 2017 г.

Эдвард Лукас | The Times