Новый вектор капитализма

Последний день буржуя все никак не приходит, но последние дни капитализма с нечеловеческим лицом - это вполне реальная перспектива. Бывшие рабочие не находят себе места в цифровом будущем, дети бывших рабочих самоустраняются от политики. Великие мыслители? - Их капиталистическая система не производит. Но для всех здравомыслящих стратегов уже давно стало понятно, что новый концепт находить нужно. Нужно понять, как преобразовать все лучшее, что дал капитализм, связать это с человеческими потребностями, с социальной политикой и понять, куда двигаться дальше.

Например, новая статья, опубликованная одним из лондонских религиозных мозговых центров, задает вопросы как правым, так и левым: "Просто деньги: как католическое социальное учение может спасти капитализм". Защитники капитализма, конечно же, возразят, что их система не нуждается в спасении. Ее поборники считают, что капитализму просто нужно дать нормально работать. С другой стороны, критики слева возмущаются, что капитализм настолько ужасен, что его нельзя спасти ничем, особенно католическими догмами.

Тем не менее статью Клиффорда Лонгли стоит прочитать, хотя бы потому, что она написана на читабельном языке, далеком от глубоко аргументированных папских энциклик и других умнописаний. Лонгли объясняет некоторые из ключевых концепций в мысли, которая появилась в 1891 году с документа под названием Rerum Novarum, который объяснил идею сосуществования свободного рынка, капитала и труда. Это не просто "солидарность" - идея о том, что все члены общества должны следить за благополучием друг друга, но "субсидиарность" или распределение власти. Католическое социальное учение стремится наметить средний путь между безудержным капитализмом и дирижистским социализмом, подчеркивая жизненно важную роль гражданского общества: это все те учреждения, от семьи до добровольных ассоциаций и церквей, которые стоят между индивидуумом и государством.

Лонгли также подчеркивает необходимость развивать добродетели и отвергает идею, которая была модной всего десятилетие назад, - о том, что у рынка есть свои механизмы для изгнания ненадежных участников. Он упоминает католическое учение, которое принимает идею частной собственности, но с поправкой на то, что хороший хозяин должен быть еще и социально ответственным управляющим.

Большая часть его статьи посвящена критике финансового и экономического бума, который предшествовал катастрофе 2008 года. Подразумевается, что если бы "рыночный фундаментализм" и "неолиберализм" этой бурной поры были бы смягчены порцией католической социальной критики, то можно было бы избежать катастрофы. А католический социализм, в принципе, может предотвратить подобные трагедии в будущем.

"Никто из тех, кто пережил бум первого десятилетия текущего века, не может отрицать, что он по-прежнему заслуживает особого изучения… Анализ был бы более интересным, если бы он обратил свой взор и на то, как до 2008 года сталкивались либеральные и нелиберальные импульсы. Например, в случае ипотечного фиаско роль играли поддерживаемые правительством ипотечные агентства Fannie Mae и Freddie Mac, а также дилеры с Уолл-стрит. Эти дилеры изобретали способы, как минимизировать риск, в первую очередь для себя, подвергая риску уязвимых мелких заемщиков. Но не обязательно быть сторонником соц. католицизма, чтобы проследить опасный тренд; у нас нет согласованной рыночной стратегии, которая не позволила бы распространять ложную и рискованную информацию.

В условиях кризиса еврозоны крайняя жесткость с одной стороны и специфика южно-европейских обществ, их экономик и политических систем с другой, несомненно, сыграли столь же важную роль, как и любой "неолиберальный" крестовый поход. Действительно, само слово "неолиберализм" почти у всех на устах уже приобретает оттенок чего-то крамольного и неприятного. Пессимизм и массовая безработица среди молодежи - тоже результат антилиберализма, но это еще и отказ вступать в ряды геронтократов - акул капитализма с их бюрократией и системой принуждения. Это, кстати, одна из причин, почему испанская, итальянская и греческая молодежь противопоставляет себя либеральному Лондону. Понятное дело, что рыночный капитализм в чистой форме - дело опасное, но католицизм, как мы помним, тоже", - пишет издание The Economist.

"Мы привыкли видеть, что капитализм состоит в идеологическом браке-битве с социализмом, но мы вряд ли увидим капитализм побежденным своим собственным ребенком - технологией", - пишет издание The Vox.

Эрик Вайнштейн, математик и управляющий директор инвестиционной фирмы Thiel Capital, утверждает, что технология настолько изменила наш мир, что "в будущем нам может понадобиться гибридная модель, которая, как это ни парадоксально, будет более капиталистична, чем капитализм сегодня, и, возможно, даже более социалистична, чем коммунизм прошлых лет".

Это еще один способ сказать, что социалистические принципы могут стать единственным, что может спасти капитализм. Мысль Вайнштейна отражает растущее осознание в Силиконовой долине тех проблем, с которыми сталкивается капиталистическое общество. Технология будет продолжать развиваться, рабочие в разных областях будут все больше смещаться, и, вероятно, многие потеряют рабочие места, которые им ничем не возместят. Поэтому многие технологи и предприниматели в Силиконовой долине сходятся в таких идеях, как универсальный базовый доход как способ смягчить неблагоприятные последствия технологических инноваций.

Вайнштейн думает, что неспособность действовать может привести к обрушению общества. Его главное опасение заключается в том, что класс миллиардеров слишком медленно осознавал необходимость радикальных изменений. Он предупреждает, что "они, вероятно, не предвидят многих изменений, и мы увидим начальные волнения - предвестники революции как плату на эту нечувствительность", - пишет издание The Vox.

Vox: "В наши дни в моде фраза "поздний капитализм". Вы находите ее аналитически полезной?"

Эрик Вайнштейн: "Я нахожу ее лингвистически точной и политически провокационной. Я не думаю, что рынки исчезнут. Я не думаю, что последствия будут заключаться в том, что капитализм потерпит неудачу и будет заменен анархией или социализмом. Я думаю, что, возможно, это всего лишь конец начала капитализма, и что его следующий этап продолжит многие из его основных принципов, но в иной - почти неузнаваемой - форме".

V: "Я хочу спросить вас о том, как может выглядеть следующий этап, но сначала мне интересно, считаете ли вы, что рыночный капитализм изжил себя и свою "полезность"?"

Э. В.: "Я считаю, что рыночный капитализм, как мы его понимали, фактически был привязан к определенному периоду времени, когда имели место определенные закономерности… Кроме того, существует также другая закономерность - способность быстро обучаться в молодости, чтобы получить добротную профессию, которой можно заниматься на протяжении всей жизни, - то, что мы обычно называем карьерой или профессией; я считаю, что многие из этих закономерностей сейчас ломаются, потому что они фактически никогда не были связаны с каким-либо фундаментальным законом.

V: "Возможно ли, что ребенок капитализма может стать его убийцей?"

Э.В.: "Это важный вопрос. В индустриальной революции технология была полезным приложением, помогая рабочим от производительности с наименьшей ценностью до гораздо более высокой ценности. Проблема же с компьютерными технологиями заключается в том, что они, по-видимому, нацелены на уничтожение повторяющегося поведения. Если вы разложите всю человеческую деятельность на поведение, которое происходит только один раз и не перезагружается, вместе с циклами, которые повторяются ежедневно, еженедельно, ежемесячно или ежегодно, вы увидите, что технология рискует уничтожить циклическое поведение, считая его не важным, стремясь к новым высоким смыслам".

V.: "Эта тенденция кажется объективно неподходящей для большинства людей, чья работа состоит в основном из рутинных действий".

Э.В.: "Я думаю, что мы имеем преимущество над компьютерами, особенно в сфере экономики, основанной на разовых возможностях. Как правило, это парафия менеджеров хедж-фондов, креативщиков, инженеров - всех, кто на самом деле пытается сделать то, чего они никогда не делали раньше. То, что мы никогда не рассматривали, это то, как привести целое общество, в котором доминирует рутина, к одному знаменателю. Перевести на единую экономику, в которой мы конкурируем, где у нас есть определенное преимущество над машинами, но сохраняется способность делать нечто, чего не было до нас".

V.: "Это вызывает вопрос: навыки, которые требует эта новая технологическая экономическая пора, - это не те навыки, которыми обладает большинство населения. Возможно, значительное количество людей просто не может процветать в этом пространстве, независимо от того, сколько образования мы им дадим".

Э.В.: "Я думаю, что это интересный вопрос, и это зависит от вашего взгляда на образование. Бакминстер Фуллер (известный американский автор и архитектор, который умер в 1983 году) сказал что-то в духе: "Мы все рождены гениями, но жизнь упрощает нас". Я думаю, что уже через несколько лет мы сможем понять очевидное: то, что упрощает нас, на самом деле - это и есть наше образование. Проблема в том, что наша образовательная система, основанная на том, что мы берем нашу естественную склонность к познанию и приспосабливаем ее к стремлению заняться нашей привычной рутиной. Это связано с тем, что наша образовательная система была разработана для создания человеко-продуктов, пригодных для работы, но эти рабочие места точно будут уступать место экономике, все более основанной на разовых возможностях…

…Горничная отеля, которая застилает нашу кровать, может быть на самом деле художником-любителем. У бухгалтера, который занимается нашими налогами, вполне может быть сценарий, над которым он работает после полуночи. Я думаю, что многие наши бюрократы в Вашингтоне не понимают, насколько талант и творчество сосуществуют во всех сферах жизни. Мы еще не знаем, как платить людям за это, потому что многие из этих сценариев, книг и изобретений не смогут обладать достаточно высокой рыночной стоимостью, но именно здесь возникает вопрос о какой-то гибридизации гиперкапитализма, и гиперсоциализм должен войти в дискуссию".

V.: "Как выглядит гибрид капитализма и социализма?"

Э.В.: "Я не думаю, что мы знаем, как это выглядит. Я считаю, что капитализм должен быть гораздо более свободным. Некоторым областям необходимо будет пройти процесс радикального дерегулирования, чтобы дать возможность меньшинству умов, способных на величайшие креативные подвиги, способные экспериментировать и играть, поскольку они явят нам чудеса, на которых будет основываться наша будущая экономика.

Точно так же мы должны понимать, что наше население - это не совокупность рабочих, которые должны работать на машину капитализма, а скорее нация душ, чье достоинство, благополучие и здоровье должны зиждиться на независимых, гуманитарных основах. Это не означает, что мы можем позволить себе заниматься национальным благосостоянием, которое лишило бы наших самых уязвимых лиц достоинства, которое ранее было гарантировано рабочим местом. Людям придется заниматься общественно-позитивной деятельностью, но не все эти общественно позитивные действия могут дать достаточную долю рынка для потребления на соответствующем уровне, и поэтому я думаю, что нам нужно будет видоизменить гиперкапитализм, который обеспечит рост гиперсоциализма, основанного как на достоинстве, так и на необходимости".

V.: "Я согласен с большинством из этого, но я не уверен, что мы готовы адаптироваться к этим новым обстоятельствам достаточно быстро… То, что вы описываете, - это почти революционный сдвиг в политике и культуре, и это не то, что мы можем сделать по команде".

Э.В.: "Я считаю, что, как только наш творческий класс снимет кандалы социально-негативных факторов, он сможет выбрать, как будет развиваться капитализм: эволюцией или революцией. И я надеюсь, что просвещенный класс миллиардеров быстро заставит их сделать выбор, и они изберут просветленный путь - поиск переосмысления работы, которая обеспечит почет подавляющему большинству сограждан - людей, от которых зависит их страна".

V.: "Вы уверены, что класс миллиардеров настолько просвещен? Потому что я - нет. Все эти изменения были заметны много лет назад, и тем не менее класс миллиардеров не воспринял это достаточно серьезно…"

Э.В.: "Это любопытно. Но буквально несколько лет назад произошел тихий сдвиг, когда в комнатах, заполненных дымом, перестали смеяться над проблемами неравенства и начали воспринимать их как свои собственные, даже наедине с собой. Хотел бы я сказать, что это опосредованно связано с сердечностью самых успешных, но я думаю, что это просто фактическое признание того, что мы больше уже не живем в мире, в котором люди жаловались на неравенство.

Я думаю, что это сочетание - как стыда, так и "просвещенного" личного интереса; этот класс пытается убедить себя в том, что это не он посеял семена раздора и социального краха, и я считаю, что видел реальную личную трансформацию многих ведущих мыслителей среди технологов, которые теперь глубоко обеспокоены последствиями своей работы. Немногие из них хотят, чтобы их помнили как убийц, как тех, кто обесценил завоевания, накопленные после промышленной революции.

Поэтому я считаю, что с точки зрения желания оставить социально позитивное наследие многие из них нацелены на социальные инновации с помощью таких моделей, как универсальный базовый доход. Они обнаружили, что Вашингтон лишен новых идей в социальном плане - так же, как и технологических… Как мы позволили, чтобы все стало настолько плохо? Мы давно знаем, что политические системы, как правило, рушатся без надежного среднего класса, выступающего в качестве буфера между бедными и богатыми, и все же мы бросились во все тяжкие…

Мне кажется, что наибольшая опасность состоит в том, что по-настоящему богатые, я говорю об очень богатых, все больше отделяются от жизни остальных, так что они становятся нечувствительными к проблемам тех, кто все еще зарабатывает себе на кусок хлеба. Таким образом, они, вероятно, не способны предвидеть многие изменения, и мы еще увидим начальные революционные волнения - плату за эту нечувствительность.

Однако я надеюсь, что по мере роста социальных волнений нынешняя политическая система, когда верхушка среднего класса и буржуазия противостоят низшему среднему классу и бедным, придет к концу, если не осознает и не избежит реальной угрозы стабильности, от которой она зависит, - социальной стабильности".

V.: "Полагаю, это моя точка зрения, что люди, обладающие способностью влиять на вещи, находятся в коконе и не способны осознать чрезвычайную ситуацию, пока еще есть время действовать. Но когда момент будет упущен?"

Э.В.: "Ну, как говорится, не будет никаких предупреждающих выстрелов. Я гарантирую вам, что, если бы демонстранты "Завоюй Уолл-стрит" покинули бы пределы парка Зуккотти и посетили дома на Манхэттене в Верхнем Ист-Сайде, вопрос был бы немедленно заострен. К счастью, эти протестующие были достаточно умны, чтобы понять, что мирная демонстрация - лучший способ разрекламировать потенциал нестабильности для тех, кто еще не выполнил расчет последствий".

V.: "Но если вы один из протестующих "Займи Уолл-стрит" - тот, кто "выстрелил" шесть лет назад, и вы задумываетесь о том, что произошло с тех пор… есть ли основания думать, что сообщение дошло до адресата? Разве вы не смотрите вокруг и не говорите: "Ничего не изменилось"? Казиноподобная экономика Уолл-стрит все еще гудит… Какой урок извлечен в этом случае?"

Э.В.: "Ну, это слишком много для банкиров. Все считают, что банкиры более сильны в истории, чем есть на самом деле. Реальная проблема, против которой еще предстоит противостоять нашему обществу, заключается в том, что примерно в 1970 году мы закончили несколько периодов логичного экспоненциального роста в науке, технике и экономике. С того времени мы боролись с тем фактом, что почти все наши институты, которые процветали во время периода роста после Второй мировой войны, включили гипотезы роста в концепцию своего развития".

V.: "Что именно это значит?"

Э.В.: "Это означает, что все эти учреждения, будь то юридические фирмы или университеты, или военные, должны считаться устойчивыми [что означает экономику мягких колебаний роста], но понимая, что рост не может быть устойчивым, они запускают что-то вроде схемы Понци [итальянский "пирамидостроитель"] или пытаются людоедствовать на других, чтобы достичь своего рода поддельного роста и поддерживать эти конкретные учреждения на плаву. Это большое дело, о котором никто не говорит. Но у нас есть общесистемная проблема со встроенными гипотезами роста, которая превращает нас всех в негодяев и лжецов… Скажем, например, у меня есть растущая юридическая фирма, в которой есть пять партнеров, и эти партнеры надеются тоже нанять по очереди пять партнеров. Эта формула иерархического труда работает хорошо, юридическая фирма растет, но на самом деле, как только юридическая фирма достигает устойчивого состояния, каждый партнер может на самом деле нанять только одного сотрудника, который должен ждать много лет, прежде чем стать партнером, когда его коллега уйдет на пенсию. Эта экономическая модель не работает… Это повторяется с профессорами и их аспирантами. Это часто повторяется в военных иерархиях. Это происходит практически везде, и когда экспоненциальный рост кончился, каждому из этих учреждений пришлось найти способ либо освоить новую бизнес-модель, либо продолжить старое и людоедствовать уже на чужих источниках дохода".

V.: "Таким образом, вся наша экономика - это, по сути, карточный домик, построенный на устаревших предположениях и держащийся на трюках, таких как количественное смягчение. Кажется, до сих пор мы неплохо избегали противоречий нашей цивилизации".

Э.В.: "Ну, в этом и проблема. Я иногда называю это эффектом хитрого койота [мультфильм "Хитрый койот и Дорожный бегун", потому что, пока койот не смотрит вниз, он остается висеть в воздухе, даже если он уже спрыгнул с утеса. Но именно осознание того, что все перевернуто с ног на голову, - большая опасность. Во время кризиса 2008 года многие комментаторы заявляли, что рынки просто внезапно сошли с ума, и все было хорошо. Так называемая большая умеренность, которая была выдвинута Аланом Гринспеном, Тимоти Гайтнером и другими, сама была по сути своей безумием. Кризис 2008 года представлял собой редкий пример этого безумия, когда рынок внезапно проснулся, чтобы посмотреть, что на самом деле происходит. Поэтому осознание реальной опасности - это не безумие, а здравомыслие. Проблема в том, что это длительное "безумие" просто откладывает катастрофу, пока не придет здравый смысл".

Елена Ханенкова