Пока Запад держит в лакейской. Чиновная Москва - идейный вождь для России?

В России регулярно пытаются подобрать формулу "национальной идеи", забывая ответить на главный вопрос: а что мы строим и куда мы, собственно, идем?

ДМИТРИЙ БУЯНОВ, 4 августа 2017,

Патриотизм как "надпартийная идеология", не являющаяся при этом "государственной". Этой странной формулой (родом с "Территории смыслов") пополнилась 3 августа копилка размышлений российских государственных деятелей, ищущих новую национальную идею, способную сплотить общество. Когда такие странности высказываются властью со все нарастающим напором и регулярностью, нельзя не задаться вопросом, что является их источником? Стоит ли за ними какая-нибудь действительная проблема, заставляющая чиновников повторять магические эпитеты вроде "традиционного" и "духовного", а также выделять бюджет на занятия "патриотизмом"? Ответить на эти вопросы несложно - нужно только обратиться к недавней российской истории.

Политолог о протесте Теффта: США не ожидали от нас таких ответных мер
В Украине начали появляться пустыни из-за перекрытия воды в Крым
Эксперт: "44 американских перехватчика могут уничтожить 11 российских ракет"
НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ
15 лет назад, вскоре после развала СССР, западные элиты устами философа Фрэнсиса Фукуямы объявили о "конце истории". Имелось в виду, что с падением Советского Союза в мире остается лишь одна идеология, одно видение мира - условно называемое "либеральным". Все страны, хотели они того или нет, должны были стать частью мирового рынка, принять "общечеловеческие" ценности (которые, по словам Горбачева, стоят выше классовых) и зажить нормальной, понятной жизнью - без "отклонений" вправо или влево, в коммунизм или куда-либо еще.

Термин "глобализм" тогда еще не вошел в моду, однако всякий советский гражданин, читавший работу Ленина про империализм, знал (или должен был бы знать), что капитал легко выходит за национальные рамки и в новом буржуазном мире национальные интересы не являются высшей ценностью. По крайней мере Россия, возжелавшая слиться в едином экстазе с западным миром, быстро отбросила все мешающие этому черты: идеологию, патриотизм…

Олицетворением этого стал тогдашний министр иностранных дел Андрей Козырев. Бывшему президенту США Никсону он отчитывался, что Россия (в советское время) "слишком заклинилась на национальных интересах", и теперь должна перейти на общечеловеческие (т.е. капиталистические) ценности. С другой стороны, национальной идеей он решил объявить деньги - очевидно, как идею, наиболее соответствующую настроениям свободного рынка и либерализма. Всякая иная идеология, как утверждали либеральные же теоретики, приводит к диктатуре или тоталитаризму, говоря по-человечески, - к созданию иной системы, альтернативной западной.

Чем дальше шло дело, тем очевиднее становилось, что любовь России с Западом не получилась. Нашу страну решили не пускать в дом западной цивилизации - даже на самых низших ролях вроде пресловутого сырьевого придатка. В одной-единственной, воцарившейся над всем миром либеральной системе имени Фукуямы России места не нашлось. Встал вопрос: нужно ли и дальше сдавать позиции, ломать собственную культуру, территориальную целостность и т.д. - в надежде, что Запад сжалится и примет российские старания? Или же необходимо если и не создавать свою систему, то хотя бы как-то дистанцироваться от "цивилизованного мира" с его "общечеловеческими ценностями"?

Четкого ответа на этот вопрос не последовало до сих пор. В умах (или сердцах?) наших элит все еще жива вера в единение с Западом, зачарованность этим комфортным и продуманным миром. По крайней мере родственные и экономические связи с "заграницей" точно оборваны не были. Отсутствие этого внятного ответа и задает все попытки последних лет нащупать формулу чего-нибудь национально-российского, позволяющего продержаться "трудные года", одновременно и отмежевавшись от Запада, и не удалившись от него безвозвратно.

Такова, например, история "традиционных ценностей". Понятно, что они суть антипод "загнивающего Запада" с его толерантностью, бородатыми певицами и всяческими иными извращениями. Но вот "позитивное" содержание этого понятия вызывает вопросы: традиционная семья - это семья феодальная? Буржуазная?.. С высших этажей власти заявляется странная формула: российские консервативные ценности - это патриотизм, традиции, частная собственность, свобода предпринимательства. Сравните с энгельсовской триадой: семья, частная собственность, капитал. В предыдущие века отечественная интеллигенция адресовалась к традиционным российским ценностям как к антиподу "частной собственности и предпринимательства": корни неприятия буржуазности искали в крестьянской общине, в православии, в русском духе… О каких же традициях идет речь теперь?

Похоже, что о западно-буржуазных - изложенных упомянутым выше Энгельсом. Власть метит как бы в "традиционный капитализм", капитализм с человеческим лицом: без ЛГБТ, финансового капитала, глобализации, с национальными государствами и христианской моралью. Не совсем понятно, как это сочетается с существующей в России криминальной системой, занимающейся не развитием производства, а спекуляциями и распилами, но это вопрос отдельный. Гораздо менее понятно, можно ли (и зачем?) строить такой капитализм не в рамках мировой системы (из которой Россию прогнали), а "в отдельно взятой стране"? Ясно, что расчет идет не на это.

Уже через 5 лет за эти услуги начнут платить в 10 раз больше
Музеи Крыма сделали заявление по скифскому золоту
Путина прямо спросили про разруху в Крыму. Реакция президента сбила с ног
НОВОСТИ ПАРТНЕРОВ
Подобные полумеры: "мы капиталисты, но традиционные", "мы либералы, но консервативные", "мы западники, но классические" - следуют из основного принципа - "мы хотим на Запад, но нас туда пока не принимают". Мы и враждуем с "заграницей", и в любой момент готовы туда влиться. Общая формула - "мы такие же, но не совсем".

Философ с "Территории смыслов" говорит: "У нас нет государственной идеологии". Читаем: "Мы не претендуем на альтернативную систему". Философ продолжает: "Но у нас есть надпартийная идеология - служение стране". Читаем: "Но мы должны объединить общество против ударов Запада, нас не принявшего". Мы удерживаем страну, ПОКА Запад нас не принял.

Итак, странные формулировки "русской идеи" рождаются из необходимости отделиться от Запада тогда, когда отделяться от него не хочется. Касаются они вопросов поверхностных, неопределенных, ‑ и не ставят под вопрос основы западного общества. Нам не нужно сильно отделяться от "мейнстрима".

Поэтому не стоит особо вдумываться в содержание теперешних слов о "служении стране", "патриотизме" или "духовных скрепах". В них не вкладывается ничего, что могло бы отдалить Россию от "общечеловеческих ценностей". Формально они дистанцируют нас от Запада - но только формально, на первый взгляд; в любой момент они могут лопнуть, как воздушный пузырь.

Нельзя служить стране "вообще". Можно служить стране, идущей по конкретному историческому курсу: например, строящей альтернативный Запад, Третий Рим, коммунизм и т.п. Конечно, она может идти также в капитализм, буржуазное существование - но и "патриотизм" тогда будет совсем другой. Например, население России понадобится бросить в топку "свободного рынка", в которой умрут все "не вписавшиеся" в новое общество. Элите нужно будет стать "прогрессорами", перестраивающими русское культурное ядро на новый лад - во имя того, чтобы встать на правильный путь.

Нельзя всерьез говорить про "служение", не пояснив, чему придется служить. Нельзя ссылаться на "страну", не оговаривая, в чем ее историческая миссия: стать оплотом православия, щитом угнетаемых "буржуями" пролетариев всех стран, центром халифата, плавильным котлом "неизвращенного" капитализма?

Российской элите не хочется поднимать этот вопрос. Страшно и думать о том, что придется не вливаться во что-то существующее (да еще и победившее), а создавать нечто самому. Хочется зайти если не через Европу - то через Китай (который, конечно, бьется за гегемонию с США - но ведь за гегемонию над все тем же миром!).

Но пока этой определенности нет, вся наша патриотическая риторика будет отдавать даже не неискренностью, а просто какой-то болезненной странностью, неопределенностью. Ее будут повторять как магическое заклинание, загораживаться ею от реальности. Вероятно, что конец этому положит первый же сильный толчок - изнутри или извне. Однако выдержит ли его элита и общество, скрепленные пустыми словами про "патриотизм"? Не положит ли этот самый толчок конец еще и существованию самой России?

Нет желания проверять подобные теории. Но альтернативный путь - это лишь появление иного, не из актуальной элиты, политического субъекта, который сделает внятную заявку на альтернативный западному путь России. Надежда эта не безосновательна, но и не более того. Пока же надо хотя бы не обольщаться "поворотом" власти к "патриотизму", и всматриваться не в ее начинания, а в то, что формируется в недрах нашего общества. Вероятно, именно от его активности зависит теперь судьба Отечества.

Дмитрий Буянов