Когда заходит речь о китайском присутствии в Киргизии, некоторые наблюдатели утверждают, будто Китай республику уже захватил, причем без единого выстрела. Есть также и те, кто утверждает, будто Поднебесная Киргизию еще не захватила, но непременно захватит.

Основанием для таких заявлений считается то, что самый большой внешний долг из страновых в Киргизии приходится на Экспортно-импортный банк КНР (Эксимбанк) – более 1,5 млрд долл. Такими же общими стали вопросы: "Зачем Китай дал Киргизии столько денег?", "Что он хочет получить взамен?", "Как быстро Поднебесная потребует свои деньги назад?", "Как скоро собирается Китай захватить Киргизию?"

Сумма неизвестных слагаемых

В мае 2016 года в Бишкеке встречались спикер Жогорку Кенеша (парламента) Киргизии Чыныбай Турсунбеков и посол КНР в этой стране Ци Даюй. На встрече спикер заявил: "За последние годы в стране проделана огромная работа для достижения реальной экономической независимости, реализован и реализуется ряд крупных проектов в сфере энергетики, горнорудной промышленности и транспортной инфраструктуры. С помощью китайских инвестиций нам удалось успешно завершить возведение линии электропередачи 500 кВ Датка – Кемин и подстанции 500 кВ Кемин. Продолжаются строительство альтернативной дороги Север–Юг и модернизация столичной ТЭЦ. Хочу сказать, что Кыргызстан ждет и заинтересован в новых китайских капиталовложениях".

У тех, кто это слышал или читал, создалось впечатление, что Турсунбекова либо крупно подставил его спичрайтер, либо подставился он сам. Потому что все перечисленное спикером киргизского парламента построено за счет кредитных, а не инвестиционных средств. Инвестиции – это то, что некто вкладывает куда-то на свой страх и риск, чтобы получить прибыль. Если же инвестор прогорит, то никто ему эти деньги не вернет. Кредиты же – это долг, который тот, кто его взял, обязан вернуть, и, как в случае с Китаем, да и всеми кредиторами в мире, с процентами.

Чтобы не быть голословным, цитата из соглашения о строительстве подстанции Датка, которую упомянул спикер Турсунбеков: "В соответствии с условиями данного Договора Кредитор настоящим согласен предоставить Заемщику кредитную линию (именуемую далее "Кредитная линия") на совокупную основную сумму, не превышающую 208 000 000,00 (двести восемь миллионов) долларов США". Эксимбанк Китая выделил Киргизии эти деньги на 20 лет под 2% годовых и со льготным периодом в семь лет. Все остальные объекты тоже построены или строятся за счет кредитов, взятых на разных условиях. Поэтому экономическая независимость республики, о которой говорил спикер Турсунбеков, при таких раскладах – большой вопрос.

Главная особенность этих кредитов – их "связанность". То есть деньги даны на строго определенные цели, а строят эти объекты исключительно китайские рабочие. Подобным положением вещей народ в Киргизии, где безработица выдавливает граждан из страны на поиски заработка в Россию и Казахстан, очень недоволен.

Как бы там ни было, огромный внешний долг Китаю существует, и его надо возвращать, хоть проценты по ним и небольшие – от 1,5 до 2%. Сроки погашения кредитов варьируются от 20 лет до 25 лет со льготным периодом 7–11 лет. Общая особенность всех соглашений с китайцами – слишком размытая ответственность китайской стороны. Если для воспитанного на западной модели бизнеса постсоветского пространства договор должен соблюдаться свято, то для китайца контракт стоит не дороже бумаги, на которой составлен. Контракт китайцу нужен, чтобы избежать лишних споров. Если обстоятельства меняются, китаец всегда может договор изменить, дополнить, а то и вовсе разорвать.

Кстати, выгоду китайцев от того или иного контракта можно определить достаточно просто – по скорости его составления. Как правило, китайцы быстро подписывают только те контракты, где их ответственность выглядит неопределенной. Ну а подпись для китайца означает не то, что договор обязателен к исполнению – ему просто надо с чем-то идти потом в международный арбитраж. Если же вдруг китайская сторона тянет с подписанием договора, это, в свою очередь, означает, что их уровень ответственности, прописанный в договоре, китайцам не нравится. Вообще те, кто работает с китайцами давно, отмечают одну интересную особенность: что в бизнесе, что в политике главная их особенность – проводить любой ценой свои интересы.

Поэтому лучше всего работать с китайцами не с позиции их выгоды, а с точки зрения того, что они могут потерять. Однако для этого нужны высокопрофессиональные переговорщики, которых, судя по всему, у Киргизии не оказалось в нужный момент. Создается впечатление, что во властных кругах Бишкека отсутствует понимание того, что с китайцами лучше всего работать по их же системе: "Мы сами, наши враги и наши союзники". Причем последние для КНР – это те, кем можно пожертвовать в любой момент.

На перекрестке трех дорог

Как известно, два года назад президент России Владимир Путин и председатель КНР Си Цзиньпин подписали совместное заявление о сопряжении строительства Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП). С тех пор в лексиконе политологов слово "сопряжение" заняло довольно прочное место.

Наблюдатели отметили одну особенность: заявление подписывала только Россия, а не все страны ЕАЭС в совокупности, хотя их лидеры и были в тот момент в Москве. Евразийская экономическая комиссия в подписании заявления также не участвовала. Хорошо или плохо то, что страны ЕАЭС просто поставили перед фактом, сказать сложно. Тем не менее надо понимать, что либеральная ("и – и") и государственническая ("или – или") точки зрения в последнее время резко поменялись местами. Теперь либералы ратуют за одновекторность, а государственники – за многовекторность: что в политике, что в экономике.

Как бы там ни было, вопрос экспансии Китая в сопредельные страны с повестки дня не сошел. Объяснения этому самые разные. Наблюдатели отмечают: поскольку экономика Китая растет, ему необходимо все больше и больше ресурсов. Демографических и социальных проблем также хватает. Поэтому ряд экспертов полагают, что эти проблемы разрешит только полноценная внешняя экспансия КНР в Центральную Азию, Сибирь и Дальний Восток. Все это вместе взятое способствует росту синофобии в России и Центральной Азии и порождает у простого населения вопрос: неужели в Москве (Бишкеке, Астане, Душанбе) этого не видят?

Вообще же практика показывает, что синофобия на всем постсоветском пространстве, а не только в Киргизии управляется извне. В настоящий момент идет так называемая третья волна синофобии. Первая и самая длинная имела место в 1960–1980-х годах; вторая – в начале 2000-х годов, которая началась после образования Шанхайской организации сотрудничества и закончилась после Олимпиады 2008 года в Пекине. Даже самый поверхностный анализ показывает, что "китайская угроза" существует только у нас и в западных СМИ, ориентированных на внешнего читателя. В тех изданиях, которые направлены на внутреннего потребителя, никакой "китайской угрозы" не существует.

Что же касается миграции китайцев в страны бывшего СССР и периодических требований в связи с этим ужесточить миграционный режим, то существует страна с самым жестким паспортно-визовым режимом в мире – США. Однако китайцев там насчитывается 13 млн человек. На сегодня это самая большая китайская община в мире. И ни одно американское СМИ не пишет о том, что китайцы захватят или уже захватили США.

В качестве примера стоит привести Монголию. В отличие от Киргизии она граничит еще и с Россией. Что вроде бы должно сильно влиять на их политику. В свое время Монголия входила в состав китайской империи Цин, поэтому после того, как Москва прекратила помогать Улан-Батору, КНР пыталась вернуть монголов под свое влияние. Но официальные потомки Чингисхана сумели каким-то образом сохранить свою независимость. Причем настолько, что ВВП Монголии 2016 года – 11,6 млрд долл. (3660 долл. на душу населения), а Киргизии – 6,551 млрд (1073 долл.). Никакой "китайской экспансии" монголы тоже не боятся.

Поэтому вопрос тут надо ставить в несколько иной плоскости: может ли Киргизия выплатить внешний долг Китаю в условиях безответственности правящих элит?

Бишкек
02.10.2017

Об авторе: Дмитрий Геннадьевич Орлов – генеральный директор аналитического центра "Стратегия Восток–Запад".