Дети каганата. Освободиться от магии Европы Россия мечтала со времен декабристов

Среди мыслителей, видевших геополитическое развитие страны вне рамок пагубного для нее политического европоцентризма, был Михаил Венюков, увы, мало известный широкому кругу читателей.

Крушение Российской империи имело под собой множество причин, одна из них – европоцентризм значительной части военно-политической элиты, начиная с XVIII столетия с неизменным упорством втягивавшей страну в сотрясавшие Старый Свет войны. Результат печален: Запад так и не признал Россию частью своего мира, мы для них – и надо сказать, справедливо – остались чужими.

" В преддверии Русско-турецкой войны Лондон потребовал от Петербурга гарантий ненападения на Египет "

Напомню, что Гегель не вносил русских в число исторических народов, в чем с ним солидаризировалась часть российских интеллектуалов – Петр Чаадаев прежде всего. А Наполеон как-то изрек, если ему эту фразу не приписывают, разумеется: "Поскреби русского – увидишь татарина". Прав был Бонапарт, если мыслить татарина не в этническом, а в социально-культурном смысле как зримый символ, являющий собой смесь некогда наводившей ужас на латинский мир созданной Чингисханом империи и классической восточной деспотии. Недаром тот же Гегель сравнивал монголов – точнее, всех кочевников с опустошительным потоком: внезапно накатывавшим, разрушавшим, как он писал, "культурные страны", а потом столь же внезапно куда-то исчезавшим. В этом, собственно, отличие "культурных" европейцев от "диких" степняков: первые, завоевывая и гораздо более жестоко опустошая иные государства, никуда не исчезали, а оставались грабить захваченные земли всерьез и надолго. Впрочем, в сравнение России с первой мировой трансконтинентальной сверхдержавой – Монгольской империей, равно как и древней восточной деспотией, я лично не вкладываю отрицательный смысл, памятуя некогда произнесенные Иваном Ильным слова о бремени, выпавшем на долю наших предков: земли, природы и народности. Вне имперского сознания и централизованной формы правления реализовать обозначенные философом задачи невозможно. А монголы продемонстрировали оптимальную модель государственности, выраженную в жесткой вертикали власти – царь и подданные, позволяющую эффективно управлять огромными пространствами и мобилизовать потенциал народа на завоевание и освоение оных да и на выживание тоже. Мы данную модель переняли, как говорил, кажется, философ Георгий Федотов, иго закончилось перенесением ставки хана из Сарая в Кремль. А историк Игорь Данилевский, рассказывая о "Задонщине", обратил внимание на то, что в данном произведении Московская Русь называется "Ордой Залесской", и Иван III, по словам этого исследователя, завершил процесс, начатый ханом Ахматом, – объединил улус Джучи. При этом важно отметить, что в значительной степени восприняв азиатскую модель государственности, Россия сохранила византийскую религиозно-культурную матрицу, которую и распространяла на Восток.

Другое дело, что я весьма далек от сколь глупых, столь же и елейных рассуждений о "мирном характере" расширения Русского царства от волжских рубежей до сопок Дальнего Востока, от сентенций типа: мы, мол, только и делаем, что защищаемся, а инкорпорированные в нашу цивилизацию народы, кроме благоденствия и культурного подъема, ничего не испытали. Истина такова, что любая империя создается железом и кровью. И мы не исключение.

Это вступление понадобилось, чтобы предварить разговор об альтернативе прозападным устремлениям властей предержащих в Российской империи второй половины XIX столетия. Какие бы то ни было разговоры о прошлом, настоящем и будущем отечественной геополитики бессмысленны без обращения к наследию Вадима Цымбурского. В его незащищенной из-за смерти диссертации "Морфология российской геополитики" воззрениям Венюкова уделено много места. На этот труд я и буду опираться.

Михаил Иванович родился в 1832 году на Рязанщине, в родном мне селе Никитино Пронского уезда. На дворе царила эпоха Священного союза, охарактеризованная Цымбурским как достигнутый Россией "европейский максимум", когда Петербург играл – во всяком случае так ему казалось – первенствующую роль среди ведущих западных держав. Другое дело, что сам фундамент рожденного на Венском конгрессе союза был маложизнеспособным, ибо строился на идеалистических принципах, сформулированных Александром I. Недаром Генри Киссинджер подчеркивал в своей "Дипломатии": "Австрийский император шутил, что не знал, как обсуждать эти идеи: или на совете министров, или в исповедальне". Неудивительно, что претензия России играть главенствующую роль в концерте европейских держав привела ее в конечном счете к Крымской войне, "ибо… – писал Цымбурский – 1830-е и 1840-е отмечены на Западе как приливом русофобии, так и появлением там сочинений, пропагандирующих восхождение новой универсальной Империи", точнее – подлинную реанимацию некогда созданной Карлом Великим. В ней, разумеется, не было места России. Мы виделись Европе скорее наводившими на нее ужас в эпоху раннего Средневековья аварами, сокрушенными создателем Священной Римской империи.

Английский вопрос

Больно ударившее по самолюбию интеллектуальной элиты поражение заставило многих ее представителей переосмыслить пути развития страны. В "Морфологии российской геополитики" по этому поводу сказано: "Рухнувшее "похищение Европы" переосмысляется в борьбу континентальной силы с морским разбойником, что позволяет провозгласить решительную перефокусировку ориентальных взглядов на Россию, обязанность руководствоваться не европейскими, но всемирными интересами. Мотив всемирных интересов – предлог к перестройке стратегической картины, освобождение от "магии Европы", европейское прибрежье – лишь часть пространства, на котором предлагается игра".

Дети каганата

Под морским разбойником подразумевалась Великобритания, а перефокусировка взглядов осуществлялась в сторону Средней Азии – региона, непосредственно затрагивавшего сферу геополитических интересов Англии и Дальнего Востока. В числе первых об освобождении от "магии Европы" заговорил декабрист Павел Пестель ("Закон рикошета"). Приблизительно в том же направлении мыслил и Венюков. В год подписания Парижского мирного договора он окончил Академию Генерального штаба и отправился в Восточную Сибирь, никогда не имевшую своей государственности, но начиная с эпохи раннего Средневековья в той или иной степени испытывавшей влияние со стороны каганатов: Тюркского, Жужаньского, Уйгурского и, наконец, Монгольской империи, осколок которой – Золотая Орда в значительной степени повлияла на формирование как Российской державы в целом, так и менталитета ее военно-политической элиты в частности. Что более важно: осуществленное Иваном Грозным завоевание ханств распавшегося улуса Джучи определило вектор геополитического развития страны – на Восток: от контроля над Волжским торговым путем до освоения бассейна великих сибирских рек с дальнейшим выходом к Камчатке и Амуру. Поэтому постепенное движение Русского царства "встреч солнца" и вбирание в себя тюркского мира стало вполне естественным процессом, прерванным Петром I. Нет, он не остановил освоение дальневосточных и сибирских пространств, но придал этому процессу второстепенный характер, перенаправив интеллектуальные и духовные силы подданных на Запад, куда звал императора сугубый прагматизм, но никак не архетип народного сознания или, если угодно, цивилизационный код. Преувеличиваю ли относительно последнего? Вряд ли, если вспомнить экспансию Андрея Боголюбского против Волжской Булгарии, движение новгородцев в направлении Северного Урала и Зауралья, еще ранее создание скандинавами Русского каганата в бассейне Дона и верхней Оки и несколько позже образование Тмутараканского княжества.

И только, повторю, Крымская война заставила часть интеллектуальной, в том числе и властной, элиты задуматься: а нужно ли нам навязчивое участие в концерте ведущих западных держав и не стоит ли обратить более пристальное внимание на Восток? Это не прошло незамеченным на берегах Туманного Альбиона и вызвало его серьезное и обоснованное беспокойство. Опираясь на рассуждения Венюкова, Цымбурский писал: "Англичане и в 1830-х, и после Крымской войны рассматривали Иран с его афганскими претензиями как естественного агента России". По поводу последних: в 1842-м завершилась англо-афганская война, не принесшая колонизаторам победы, и прошло чуть больше десяти лет, как восстание сипаев едва не поставило британское господство в Индии на грань краха. Здесь трудно удержаться от ироничной аналогии с нашим днем – не видел ли Лондон в выступлении сипаев "руку Петербурга"? Хотя нельзя не признать, что англичане имели некоторые основания опасаться России: "Несомненно, – отмечал Цымбурский, – что в военных и политических кругах России после Крымской войны крепнет течение, рассматривающее Англию как главного противника, а Восточный вопрос, подобно П. А. Вяземскому, – как "английский вопрос". Уже в 1857 году военное командование в Петербурге и Тифлисе думает над планами "возмездия англичанам в Индии" (курсив мой. – И. Х.)".

Сам Венюков скептически относился даже к гипотетическим планам войны на территории "Жемчужины британской короны", справедливо полагая, что с крушением английского владычества в Индостане обитающие на севере полуострова орды варварских племен могут хлынуть в Среднюю Азию, хотя в целом войну с Великобританией считал только вопросом времени. Что касается устремлений на Восток, то Цымбурский по этому поводу писал, ссылаясь на мнение генерал-лейтенанта Виктора Кочубея: "Россия вынуждена приступить к разрешению роковой задачи – открыто сделаться азиатской державой, чтобы властвовать над Востоком, или, отказываясь от него в пользу влияний в Европе, рано или поздно стать ее жертвой". Позволю себе ремарку к приведенной цитате: восприняв византийскую религиозно-культурную матрицу и являясь частью древней средиземноморской цивилизации, Россия никогда не сможет стать подлинно азиатской державой, и помянутый Гегель всегда будет ближе и понятнее отечественной интеллектуальной элите, нежели Лао-цзы.

Бремя белого человека

Венюков безоговорочно примыкал ко второй группе мыслителей, полагая для арийской, как он писал, расы необходимым восстановление контроля над землями, долгое время находившимися под властью тюрок и монгол, и которые, с точки зрения Михаила Ивановича, пребывали в "застывшем состоянии". Подобные, довольно распространенные в XIX веке взгляды недвусмысленно оправдывали колониальную экспансию западных держав, включая Россию. Венюков это понимал и писал о "вынужденном завоевании", причем здесь он видел, несмотря на все противоречия, союзницей России Англию, ибо, с его точки зрения, вместе они должны были цивилизовать Дальний Восток, при этом мыслитель, повторю, полагал неизбежной в будущем войну с Великобританией. Как здесь не вспомнить распространенные на Западе благодаря стихотворению Киплинга представления о "бремени белого человека". Кроме того, сама идея восстановления "господства арийской расы" кажется странной, ибо ученый не мог не знать, что Восточная Сибирь издревле была заселена именно тюркскими народами: не случайно я выше перечислил каганаты, представлявшие собой единую и самодостаточную цивилизацию. Арийскую тему, затронутую в трудах Михаила Ивановича, не обошел вниманием и Цымбурский: "Венюков предложил интересную, хотя и несколько мистифицирующую трактовку русского наползания на Среднюю Азию до встречи с ираноязычными народами Персии и Афганистана как возрождение в Азии единого "арийского пространства", некогда разорванного тюркским напором". Тут взгляды исследователя были не столько мистифирующими, сколько утопичными и неисторичными, ибо, повторю, арии слишком давно заселяли данный регион, уже в Средние века представлявший собой тюркско-исламскую ойкумену.

" Япония виделась естественным союзником России "

Интересно, что с Венюковым солидаризировался и его начальник – генерал-губернатор Восточной Сибири генерал-адъютант Николай Муравьев, мечтавший, по словам современного геополитика Владимира Дергачева, "об успехах на Дальнем Востоке, чтобы взять реванш за проигранную войну с Западом в Крыму". Муравьев и предложил молодому офицеру совершить поездку на Амур. Михаил Иванович поставленную задачу выполнил, составив топографическую карту и анализ военной статистики изученного им региона. Далее последовали исследование берегов Уссури и подробный отчет об этом. Какие выводы сделал офицер и ученый из своих путешествий? На Дальнем Востоке он полагал важным, осуществив контроль над бассейном Амура, выйти к Тихому океану. Но взгляды Венюкова трудно назвать исключительно колонизаторскими, поскольку он, например, соглашался с продажей Аляски, выходившей за пределы мыслимых им естественных границ России.

Примерно таким же было представление ученого относительно продвижения в Средней Азии. С одной стороны, он считал необходимым обезопасить с юга границы России от набегов кочевников, с другой, писал Цымбурский, Венюков видел причины "затягивания" России в Среднюю Азию в "ошибке", совершенной ранней Империей, когда первые группы дахов были при Анне приняты из-за имперского тщеславия в российское подданство. По Венюкову, в конце XVII столетия мы имели в Азиатской России совершенно естественную границу на юге, лучше которой во многих отношениях у нас нет и не было никогда. Казаки и промышленники остановились на Иртыше, на Алтайских и Саянских горах, на Аргуни и на Амуре, но ни киргизские степи, ни Туркестан, ни Джунгария и Монголия "их, представителей жизни оседлой, совсем не пленили". На его взгляд, границы "по рекам Уралу, Миасу, на Курган к Омску, отсюда по Иртышу, потом по предгорьям Алтая южнее Бийска… были в некотором смысле естественным пределом для нашей территории в северной Азии, ибо охватывали собою одни бассейны рек, текущих в северные моря, ни более ни менее".

Континентальный альянс

Венюков выступал за присоединение Кавказа, ибо зажатый между двумя империями – Российской и Османской, он неизбежно должен был оказаться под властью одной из них. Некогда Блистательная Порта к середине рассматриваемого столетия превратилась в "больного человека" Европы, и прояви Россия в данном регионе пассивность, он вполне мог стать сферой влияния Великобритании, каковой являлся Египет, формально находившийся под властью султана. Недаром в преддверии Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Лондон в лице министра иностранных дел лорда Дерби потребовал от Петербурга гарантий, что русские войска не собираются угрожать османским владениям на берегах Нила.

Несколько слов о том, какими Венюков видел отношения с Поднебесной. Посетив страну во время кругосветного путешествия, он был сторонником сильного Китая, хотя его встреча во время одного из путешествий с китайцами в Приморье оказалась далеко не самой дружественной. Но исследователь полагал, что в противном случае России самой придется держать в узде "варварские" племена. Под ними, по всей вероятности, Михаил Иванович подразумевал кочевников. Не думаю, что они представляли реальную угрозу для Российской империи и даже слабого во второй половине XIX века Китая, но Венюков был исследователем, мыслившим отнюдь не сиюминутными категориями, и оказался прав именно в исторической перспективе. Ибо военно-экономическую угрозу для уже современных Поднебесной и России представляют Соединенные Штаты. При этом, рассуждая о необходимости поддержать слабый на рубеже XIX–XX веков Китай, Михаил Иванович рассчитывал, что придет время и Срединная империя поможет нам. Наивно ошибался? На мой взгляд, нет. Сегодня Пекин отстаивает собственные геополитические интересы, но объективно Россия и Китай заинтересованы в сотрудничестве на почве противостояния США и борьбы с радикальным исламом, который представляет угрозу как для Кавказа с Поволжьем, так и для Синьцзян-Уйгурского автономного района. Кроме того, полагаю, что рассуждая о возможном в будущем альянсе России и Китая, Венюков имел в виду противостояние, условно говоря, "континента" и "моря". Ибо уже в то время было очевидно, что сильный Китай – естественный противник экспансионистских устремлений Великобритании в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Понимали это и англичане, беспощадно травившие китайцев опиумом, иными словами – устроившие геноцид.

Серьезное внимание ученый уделял выстраиванию отношений с поднимавшейся на исходе XIX столетия Японией, видя в ней естественного союзника России и тем самым в определенной степени предвосхитив идеи Карла Хаусхофера, который, напомню, писал об альянсе Германии, СССР и Японии – "цивилизации суши" как об антитезе англосаксонскому миру, основанному на морском могуществе.

Бесспорно здравые взгляды Венюкова, увы, не были реализованы власть предержащими, хотя его исследования получили достойную оценку в научном мире, а сам он удостоился чина генерал-майора. Однако вектор развития российской геополитики вновь оказался развернут в сторону Европы во многом благодаря министру иностранных дел Сергею Сазонову. В этой связи Цымбурский писал: "Николай II, мечтавший быть азиатским правителем, грезивший о титулах "богдыхана китайского" и "микадо японского", теперь благодарил Сазонова за "самый счастливый день в своей жизни" – обозначившееся благоприятное решение вопроса о Константинополе (который, по итогам Первой мировой, предполагалось передать России, что на практике, на мой взгляд, вряд ли бы осуществилось. – И. Х.)".

Может быть, поэтому Ванюков завершил свои дни в Париже в 1901-м, в последние годы сотрудничая с оппозиционным "Колоколом", – в культурном плане он оставался человеком западного мира. Согласно завещанию Михаила Ивановича его похоронили в Ницце рядом с могилой Герцена. Предчувствовал учены в наступившем XX столетии, что оно последнее для Империи, выбравшей взамен естественного пути развития на Восток гибельную европейскую рулетку, которая вкупе с острейшими нерешенными внутренними проблемами привела ее к краху, который Венюков как глубокий мыслитель и патриот пытался предотвратить.

Игорь Ходаков,
кандидат исторических наук
№ 3 (716) за 23 января 2018