Россия и Центральная Азия. Конец XIX - начало XX века : сборник документов и материалов
сост. Д. А. Аманжолова, Т. Т. Далаева, Г. С. Султангалиева
Издательство: Новый хронограф
Год издания: 2017
Количество страниц: 591
Тираж: 1000

В сборнике на основе редких и ранее не опубликованных документов освещаются актуальные и мало исследованные аспекты национальной политики России и межэтнических отношений в Центральной Азии, особенности и историческое значение цивилизационных, политических, межконфессиональных и иных исторических взаимосвязей России и Центральной Азии с начала XX века до середины 1920-х гг.

http://www.mdk-arbat.ru/bookcard?book_id=954176

*****

Империя зла? Нет, прагматична. Об особенностях российско-советской политики в Центральной Азии

Максим Горюнов

В российском научном издательстве "Новый Хронограф" вышел сборник документов и материалов, посвященный присутствию России в Центральной Азии в конце XIX – начале XX веков.

У сборника солидный по нынешним временам тираж – тысяча экземпляров. Редактор сборника, доктор исторических наук Дина Аманжолова отобрала 198 документов в архивах Москвы, Санкт-Петербурга, Семипалатинска, Ташкента и Алма-Аты, условно разбив их на три раздела: Россия Романовых, Временное правительство и Советская Россия.

Как рассказала редактор на презентации книги в Московском культурном центре "Дар", большая часть материалов собрана была еще в начале девяностых годов. С той поры было предпринято несколько неудачных попыток издания и только в прошлом году сборник был опубликован при поддержке фонда "История Отечества".

За исключением предисловия, в котором редактор кратко рассказывает историю национальных движений в регионе, книга содержит только архивные документы. Сюда вошли записки, телеграммы, отчеты специальных служб и прочее в том же роде. Материалы эти по преимуществу имели рабочий характер и предназначались высшему руководству страны.

Не раздражать народы

Можно сказать, что составители сборника предлагают читателю реконструкцию рабочего стола крупного имперского управленца, уполномоченного принимать административные решения на территориях Центральной Азии. Доклад военного губернатора Акмолинской волости соседствует тут со "Всеподданнейшим отчетом губернатора Самаркандской волости", постановлениями Политбюро ЦК РКП(б) и шифротелеграммами председателя Туркестанской комиссии ВЦИК. Предполагается, что именно эти документы и материалы наиболее наглядно демонстрируют логику действий империи в Центральной Азии.

Судя по подборке, редактор исходит из презумпции прагматики. Империя в меру своего разумения извлекала из региона экономические и геополитические выгоды, стараясь при этом не слишком раздражать местные народы. Опубликованные документы также проливают свет на ранние этапы формирования национальных движений Центральной Азии и показывают, как нынешние Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Кыргызстан и Туркменистан зрели сначала внутри российской, а потом и советской империй.

По сведениям Аманжоловой, предыдущая подборка такого рода выходила пятьдесят лет назад – еще в СССР. Понятно, что та подборка была ангажирована идеологически и политически: советские ученые выбирали документы с оглядкой на марксистско-ленинскую догму. Помимо прочего, публикуемые документы должны были показать гуманизм и прогрессивность коммунистической Москвы на фоне "жестокости и самодурства" Романовых. Пятьдесят лет назад советская империя была еще живее всех живых и пытаться установить ее преемственность по отношению к монархии было опасно.

Сборник Аманжоловой очевидно претендует на объективность. Редактор полагает, что у эмоциональных споров о заслугах и преступлениях империи нет будущего. Обе позиции представляются ей неверными. Вместо "истории преступлений" и "истории безвозмездного меценатства" читателю предлагают увидеть чистую политическую прагматику. Метрополию интересуют дальнейшее расширение, стабильный сбор налогов и новые пашни для безземельных крестьян из бедных российских губерний. Местным националистам нужны культурная автономия, политический суверенитет и модернизация. В зависимости от баланса сил инициатива оказывается то на одной, то на другой стороне. В связи с этим особенный интерес представляют найденные Аманжоловой доклады специальных служб. Сухие и информативные, они наглядно показывают, как работала старая и новая метрополия, стремясь сохранить контроль над своими центральноазиатскими колониями.

Среди прочего, редактор приводит документы, касающиеся ареста лидера казахского националистического движения "Алаш-Орда" Алихана Букейханова. Советская власть не без оснований опасалась популярности Букейханова и его соратников среди образованной казахской молодежи. Из вошедшего в сборник доклада Якову Петерсу от ГПУ по Калмыцкой Советской Социалистической Республике следует, что казахская молодежь с удовольствием слушала выступления активистов "Алаш-Орды". Во время Гражданской войны Букейханов и его партия вступали в переговоры с Колчаком. Говоря в тот момент от лица всех казахов, они претендовали на роль правительства.

К концу Гражданской войны баланс сил ожидаемо изменился, и "Алаш-Орда" уступила советской власти. На первых порах влияние Москвы было настолько слабым, а положение – настолько шатким, что она не могла позволить себе "роскоши" окончательно избавиться от конкурентов. Как следует из того же доклада Петерсу, даже через два года после победы в Гражданской войне большевикам катастрофически не хватало квалифицированных кадров. Местное образованное сословие симпатизировало буржуазному национализму и в этом смысле ничем не отличалось от финской, эстонской или украинской интеллигенции. Таким образом, чтобы, не раздражая национальные чувства, удержать колонии и в то же время утолить кадровый голод, большевикам пришлось нанимать высокообразованных однопартийцев Букейханова. Да и сам Букейханов, отказавшись от политической борьбы, согласился работать в советских учреждениях. Похожая история произошла на Украине, где видный теоретик украинского национализма Михаил Грушевский был приглашен советской властью в украинскую Академию Наук.

Когда власть Москвы достаточно укрепилась, бывшие члены казахской национальной партии, включая лидера, были репрессированы. При этом многие пункты программы казахских националистов, несмотря на их явные противоречия с "Капиталом", были взяты на вооружение Советами. Политический прагматизм, таким образом, оказался важнее верности идеям.

Европейский костюм азиата

Аманжолова приводит две телеграммы, показывающие, насколько далеки были мотивы советских управленцев от идеологии.

В октябре 1922 года, несмотря на договоренности о переходе на сторону советской власти, был арестован Алихан Букейханов. Председатель совета народных комиссаров Туркестана Турар Рыскулов шлет в Москву телеграмму, в которой просит отпустить Букейханова. Аргументы Рыскулова следующие: слабая власть Москвы в регионе и высокая вероятность недовольства населения, симпатизирующего арестованному, могут стать причиной волнений. Через две недели телеграмму Рыскулова рассматривают на заседании Секретариата ЦК ВКП(б), после чего посылают запрос в ГПУ о причинах ареста. В начале ноября Рыскулов получает ответную телеграмму, в которой причины ареста выглядят примерно так: Букейханов систематически не подчинялся распоряжениям местных властей и намеревался бежать в Туркестан.

При этом редактор сборника стремится показать нам, что тон и аргументы обеих сторон начисто лишены идеологических мотивов. Букейханова арестовывают не как поклонника националистических или буржуазных концепций, а как реальную политическую фигуру. Он мог помешать советской власти в ее стремлении подчинить себе всю Центральную Азию. А его скепсис по отношению к идеям Маркса никого не волнует. Рыскулов, исходя из практических соображений, считал, что арест был преждевременным и мог помешать решению общей задачи. Автор ответной телеграммы Георгий Коростелев, исходя из тех же практических резонов, полагал, что ситуация настолько опасна, что Букейханов должен быть арестован. Это не было разговором об идеях – говорили о власти и только о ней.

Переписка вокруг ареста лидера "Алаш-Орды" ставит под сомнение позиции как "националистов", так и "имперцев". Авторы, утверждающие, что Москва в Центральной Азии противостояла "темному азиатскому средневековью", не могут объяснить, почему советская власть арестовала человека, умевшего носить европейский костюм и пить кофе не хуже чиновников романовской администрации. Те же, кто считает, что Москва в своих азиатских владениях действовала как посредственный хозяин, но жестокий феодал, вряд ли смогут растолковать, почему советские чиновники так долго терпели на свой территории буржуазного националиста.

Гуманный режим большевиков

Документы, представленные в сборнике, ясно свидетельствуют о том, что Москву в Центральной Азии интересовала исключительно власть. И в этом пункте она ничем не отличалась от любых других империй.

Когда Москва допускала националистов к управлению, она делала это, чтобы безусловно главенствовать в регионе. Когда она арестовывала националистов, она преследовала ту же цель. Если идеологические мотивы иногда побеждали прагматику, с точки зрения самой Москвы это становилось ошибкой, которую следовало исправить.

При таком подходе естественным образом встает вопрос о том, насколько этичен взгляд на историю, игнорирующий само понятие справедливости? Ведь по сути, Дина Аманжолова предлагает именно это – забыть от справедливости в отношениях между политическими субъектами. Россия как империя ни в чем не виновата. Ее действия были рациональны и прагматичны. Кто угодно, оказавшись в ситуации России, поступил бы так же. Или даже хуже.

Более того, на презентации Аманжолова подчеркнула, что считает режим, установленный советской империей в Центральной Азии, более гуманным, чем режим, установленный британской империей в соседних Индии и Пакистане.

Националисты, в свою очередь, также не виноваты. Они искали компромисс или шли на риск – исходя из ситуации. А если обе стороны в чем-то и виноваты, то вина распределяется между ними одинаково. Таким образом, ни одна из сторон не может провозгласить себя жертвой.

Насколько все-таки корректен подобный подход?

Предположим, мы отказываемся от этической оценки, оставляя лишь прагматику, к которой как будто не может быть претензий. Однако не стоит забывать, что описанная Ханной Арендт карьера одного из самых кровавых гитлеровских палачей Адольфа Эйхмана была абсолютно прагматичной. Но чем прагматичность Эйхмана отличается от прагматичности работников ГПУ, обсуждающих в телеграммах, пора или не пора казнить Алихана Букейханова? Только тем, что Эйхман был осужден персонально, а они нет? Но это ведь можно посчитать случайностью. Там прагматики, тут прагматики, там преступления, тут преступления. Так почему одних преступных прагматиков мы осуждаем, а других – не хотим? Чем один прагматизм лучше другого? Размахом преступлений, чем-то еще?

Как писала та же самая Ханна Арендт, зло может быть и банальным. Однако банальность зла не означает, что зло перестает быть злом, какими бы соображениями – просвещение, медицинское обеспечение, борьба с племенной жестокостью и религиозным экстремизмом – оно себя не оправдывало.

Это не значит, конечно, что прагматизм никуда не годится. Он, безусловно, важен – хотя бы как альтернатива постсоветскому валу взаимных эмоциональных претензий одних народов к другим. Однако все же хорошо бы понимать, где именно кончается прагматизм и начинается беспринципность.