Юрий Поляков. Шабаш непослушания
"Сегодня, спустя четверть века после обвала Советского Союза, мне трудно даже передать отчаянье, охватившее мою душу при виде происходившего"

Начинаем публиковать отрывки из публицистической книги "По ту сторону вдохновения" Юрия Михайловича Полякова, рассказывающую о страшных и странных событиях 90-х в России.

Шабаш непослушания
Сегодня, спустя четверть века после обвала Советского Союза, мне трудно даже передать отчаянье, охватившее мою душу при виде происходившего. Великая страна, Родина, держава, огромное, местами обветшалое, где-то торопливо и невпопад нагроможденное, но в целом величественное и устойчивое историческое сооружение, пережившее самую страшную за всю историю войну, дрогнуло, качнулось и осело, превращаясь в пыль, подобно старому небоскребу, в самые уязвимые точки которого по всем правилам взрывотехники заложили заряды. Бу-ух – и груда щебня. Толпящиеся вокруг зеваки, журналисты, международная публика щелкают вспышками, цокают языками, восклицают "вау!", весело обсуждая геополитическую сенсацию. Мол, еще вчера, казалось, не обойти, не объехать эту громадину, а теперь осталось лишь убрать мусор.
Отречение жалкого Горбачева и триумф хмельного, надувшегося, как индюк, Ельцина, – все это, показанное по телевизору, вызывало отчаянье и тоску. Вокруг нового начальника обкромсанной по краям страны суетились непонятные люди. В телевизор набилось на удивление много радостных евреев, как будто шел бесконечный репортаж с веселого национального праздника. Любой разговор они обязательно сворачивали на свою тематику вызывая раздражение у всех, кому не повезло с "пятым пунктом". Даже меня, воспитанного в духе непререкаемого советского интернационализма, переходящего в родовое бесчувствие, это злило и озадачивало. Известный советский критик Михаил Синельников, с которым я дружил, кипел: "Не понимаю! Такое впечатление, что им поручили разжечь антисемитизм в стране!" Вскоре Михаил Хананович умер, убитый происходящим.
Когда в Кремле спустили флаг СССР, я напился.
Страна превратилась в огромную кунсткамеру, уродцы, сидевшие при советской власти в спирту, повыскакивали из банок и устроили шабаш непослушания. Телевизор без конца показывал мордатого Егора Гайдара, он, закатывая белесые поросячьи глазки, хрюкал что-то про умный рынок и про удочку, которую реформаторы дадут народу вместо рыбы. На прилавках было шаром покати, с витрин исчезли даже пыльные пирамиды банок с несъедобным "Завтраком туриста". За водку бились в очередях насмерть. Сизый дымок всенародного самогоноварения подернул Отечество. А вот удочкой, точнее, навороченным спиннингом, стала Останкинская башня, с ее помощью в мутное море перемен забрасывались пустые блесны, и за ними гонялось сбитое с толку народонаселение.
Постоянно по ТВ показывали правительство "молодых реформаторов". У некоторых в глазах еще стоял испуг валютного спекулянта, взятого возле "Метрополя" за перекупку долларов у интуристов. Парни, кажется, до конца не поняли, что на самом деле победили и вся страна в их жадных неумелых руках. Во власть полезли странные типы, вроде кучерявого эмигрантского вьюноши Бревнова. Он, кажется, учился вместе с Авеном в одной спецшколе и вдруг возглавил Газпром или Роснефть – не помню точно. Помню лишь, когда теледиктор назвал его зарплату, моя жена резала хлеб и чуть не отхватила себе ножом палец. Жил Бревнов в Нью-Йорке, летая на рабочую пятидневку в Москву особым самолетом. Следом за ним на другом казенном лайнере следовала его теща: она просыпалась позже. Похмельному гаранту наябедничали, что личный самолет есть не только у президента, случился скандал, и Бревнов с тещей исчезли. Сколько таких бревновых, озолотившихся на обломках страны, вернулись потом в свои манхэттены и Палестины, никто не знает…
Постоянно с какими-то вздорными идеями возникали в эфире Лифшиц, Чубайс, Авен, Бурбулис, Шахрай, Немцов, Борис Федоров, Гавриил Попов, Починок, Сосковец и Носовец, а также Станкевич, похожий на увеличенного в человеческий рост целлулоидного Кена – друга куклы Барби. Все они были, по сути, персонажами комическими, если бы не жуткий результат их косорукой деловитости. Страну растаскивали, как горящий склад дефицитов, – жуткий сюжет, напророченный Распутиным в повести "Пожар". Если когда-нибудь решат подсчитать, сколько в те годы всего сперли и сплавили за рубеж, к аудиторам надо бы приставить психиатров, иначе счетоводы просто спятят от масштабов украденного.
Всех реформаторов объединяло общее хитрованское выражение лиц, словно они знали про нас всех что-то очень забавное, но пока не говорили вслух. Замелькало вороватое словечко "ваучер". Министр обороны почему-то тоже всегда ухмылялся, и офицеры, которых тысячами гнали из армии, звали его "человек, который смеется". Иногда транслировали по телевизору мстительную физиономию Руслана Хасбулатова, председателя Верховного Совета, решившего, кажется, поквитаться за все обиды чеченского, а заодно и ингушского народов. От занудных лекторских интонаций Имрановича хотелось впасть в летаргический сон. Зато кипели депутаты, сообразившие, что они натворили, поддержав роспуск СССР. Задиристо крутил бретерские усы вице-президент Руцкой, грозя открыть свои чемоданы с компроматом на младореформаторов. Так и не открыл: украли. Олигархов словно специально подбирали по фамилиям: Гусинский, Смоленский, Березовский, Ходорковский… Огонек неприязни к оборотистым инородцам загорался в обиженных сердцах, к тому же вели они себя с комиссарской развязностью и нэпманской кичливостью, выставляя напоказ свое внезапное богатство.
В Доме правительства целый этаж отдали американским консультантам, помогавшим нам проводить реформы. Как нарочно, постоянно показывали по ТВ мрачного низколобого генерала Стерлигова. С людоедским блеском в глазах он грозил вскоре покончить с антинародным и антинациональным режимом. Интересно, сколько ему за это платили? Эфир заполонили проповедники самых затейливых сект, а также колдуны и знахарки, на расстоянии лечившие народ мановением рук. Ельцин, пугая граждан тяжелым набрякшим лицом, обещал, если что не так, лечь на рельсы. Но верили ему только те, кто страдал провалами в памяти. На Северном Кавказе начали грабить пассажирские и товарные поезда. С помощью фальшивых авизо туда уходили огромные средства, потраченные потом "повстанцами" на войну с "федералами", именно так именовало сражавшиеся стороны российское телевидение. Телевизионные говоруны в эфире откровенно веселились, разительно отличаясь развязностью от похоронной степенности советских дикторов. Сначала это забавляло, но бесконечные шуточки, приколы, хохмы, перемигивания вскоре осточертели, и я бы дорого дал, чтобы услышать державный бас Балашова, читающего доклад генсека.
Мои друзья-журналисты, еще недавно бившиеся за свободу слова, менялись на глазах. В 1988 году я летал в Америку на встречу "Восходящих лидеров". В делегацию тогда включили всех "взглядовцев" во главе с Владом Листьевым. В самолете во время долгого пути мы выпивали, спорили, обсуждали новости. Они были очень горды тем, что, несмотря на запрет Горбачева, пустили в эфир сюжет про Шеварднадзе. Тот, объявив о возможности фашистского переворота в стране, пригрозил отставкой. Не знаю, где уж он нашел у нас фашистов? Впрочем, красно-коричневой угрозой тогда все пугали друг друга, как в пионерском лагере мы стращали сами себя сказкой про гроб на колесиках. Все политики не дружат с правдой, но Шеварднадзе был уникальным, эпическим интриганом и лжецом, что потом и подтвердил, став президентом Грузии. Я тогда ответил "взглядовцам", мол, бывают ситуации, о которых в эфире надо рассказывать осторожно, иногда и умалчивать в интересах самого же общества. Они набросились на меня с хмельной принципиальностью:
– Ты понимаешь, что сказал?! Да если нас заставят хоть на йоту поступиться правдой, мы швырнем заявление об уходе! Мы пришли в эфир ради правды! А ты хочешь цензуры?
– Я не хочу, чтобы с помощью телевидения разрушали страну!
– А мы, значит, разрушаем?!
В общем, поссорились. Прошло четыре года. Меня после большого перерыва снова позвали во "Взгляд". Там я и вывалил все в эфир: про развал СССР, про ураганное обнищание, про бессовестных нуворишей, про новое очернение русской истории в духе пресловутого академика Покровского. Его имя, если кто не знает, почти 10 лет носил Московский государственный университет, потом, слава богу, одумались и вспомнили про Ломоносова. Листьев слушал меня с какой-то ветхозаветной грустью, но не перебивал, лишь тонко улыбался, когда я горячился, разоблачая антинародный курс Гайдара. Отговорив свое в эфире, я отправился к знакомым девушкам в редакцию "До и после полуночи" и вышел из телецентра часа через три. Долго бродил, разыскивая брошенный в спешке на обширной стоянке мой темно-синий "Москвич-2141", которым страшно гордился. Потом я понял, почему не сразу нашел свою гордость: ее загородил огромный никелированный джип "Мерседес". Такой и сейчас-то мало кому доступен, а тогда внедорожник производил впечатление инопланетного средства передвижения. У джипа стоял Листьев. Увидав меня, он немного смутился, потом спросил:
– Как тебе тачка?
– Фантастика!
– На ней даже по болоту ездить можно.
– А как тебе мое выступление?
– Молодец. Ты знаешь, что мы теперь в записи выходим?
– Не-ет…
– Теперь так… Ну давай, не забывай нас!
Мы разъехались. Все мои филиппики против антинародного режима, конечно, вырезали. Во "Взгляд" меня больше не приглашали. А Влада вскоре убили. Из-за денег.
Тем временем пенсия в переводе на доллары составила что-то около пяти баксов, дикая инфляция сожрала все отложенное на черный день. Даже мне, по прежним меркам хорошо зарабатывавшему писателю, трудно было сводить концы с концами. Жена начала "челночить". Но тут молодой нефтяник Валерий Белоусов, возмущенный происходящим в стране, решил издавать оппозиционную газету "Гражданин России" и пригласил меня в сотрудники. Платил он в месяц сто долларов, и я чувствовал себя богатым, даже немного стеснялся своей обеспеченности, ведь по помойкам рылись пенсионеры и ветераны. Впрочем, вот вам для сравнения: Сорос платил сотрудникам либеральных изданий вроде журнала "Знамя" жалованье от тысячи долларов в месяц, сумма в ту пору невообразимая. Понятно, почему эта общечеловеческая ватага сегодня вспоминает 1990-е как золотой век. Еще бы!

31 марта 18