В конце октября 1606 года Болотникова, осадившего Москву, отвлекли хитростью – переговорами о якобы готовящейся сдаче города. Тем временем правительственные силы перегруппировались и нанесли ощутимый удар "восставшим крестьянам"...

"Профиль" завершает рассказ об одном из самых драматических периодов нашей истории, который чуть не закончился разрушением страны

Явление Тушинского вора

В конце октября 1606 года Болотникова, осадившего Москву, отвлекли хитростью – переговорами о якобы готовящейся сдаче города. Тем временем правительственные силы перегруппировались и нанесли ощутимый удар "восставшим крестьянам". Их ахиллесовой пятой стало отсутствие "царя Дмитрия" при войске и вообще где-либо, что само по себе вызывало подозрение.

Москвичи требовали показать им "царя", в очередной раз чудесно спасенного, но исполнить этого Болотников не мог. Сюда же добавилась и личная вражда вождей в лагере. Некоторые решили принять сторону Шуйского. Характерно, что это были уроженцы Московии типа Прокопия Ляпунова, Истомы Пашкова, присоединившиеся к украинскому воинству в силу различных обстоятельств. Они каялись, получили прощение, став думными дворянами и внеся весомый вклад в разгром Болотникова, после чего тот вынужденно ушел в Калугу. Вскоре украинскую рать вышибли и оттуда: последним ее рубежом стала Тула. Силам Шуйского удалось подтопить город, прежде всего подвалы и погреба, что сразу сказалось на продовольственном снабжении. Последовала капитуляция, Ивана Болотникова пленили и ликвидировали. Победу праздновали так, будто свершилось нечто эпохальное. Уверовав, что все худшее позади, Василий Шуйский 17 января 1608 года женился, твердо намереваясь основать свою династию.

Однако все сложилось иначе. Поняв, что вести боевые действия в отсутствие "царя" весьма неудобно, желающие пограбить нашу землю озаботились этой проблемой. К тому же их ряды теперь пополнились поляками: потерпевшие поражение в конфликте с королем спасались от наказаний, победившие искали применение силам. Между тем Сигизмунд III, одержав верх во внутренних передрягах, вновь подтвердил отказ от участия в подобных предприятиях. А потому "династические" заботы легли на плечи тех, кто рвался в бой. Они подыскали нового претендента, и с октября 1607 года разнеслась весть: в Московию идет сам "царь". В его окружении главную роль играли поляк Ружинский и казак из Тернополя Заруцкий, взявшие на себя организацию войска.

Долгожданное появление "царя Дмитрия" всколыхнуло Украину: в его стан слетелось около 15–20 тыс. человек. Среди них солировали А. Лисовский и Ян Сапега (родной брат польского канцлера), которые жаждали грабежей и разбоев московских уездов. Вся эта рать двинулась по проторенному Лжедмитрием I и Болотниковым маршруту – с Украины на Москву. И на этот раз "благодетель" щедро обещал участникам "великое жалованье, чего у вас и на разуме нет".
Кто же принял на себя роль вновь спасенного царевича Дмитрия, доподлинно неизвестно. Это был уже не Молчанов, но и точно не тот, кого в мае 1606 года убили в Москве. Новый кандидат на царство отличался заметной для окружающих неуверенностью в себе: он явно не сиживал на московском золотом троне с алмазными и жемчужными кистями. К тому же он не столько возглавлял события, сколько следовал за ними. Его личность не была окружена почетом, как предыдущего "венценосца".

Однако надежды на легкую победу не оправдались: Шуйский сумел организовать оборону, затянулась позиционная борьба. Штурмовать столицу польско-украинское воинство не решилось, а разбило лагерь недалеко от Москвы, у Тушино на реке Сходня, из-за чего за Лжедмитрием II закрепилось прозвище Тушинский вор. Отсюда начались рейды во все концы страны, "воровские" отряды буквально рыскали по богатым областям, крестьянство подвергалось террору. Некоторые города сами "целовали крест Дмитрию", другие вынужденно подчинялись. Набегам подверглись Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологда, Тотьма, Кострома и др.
Особенно памятной стала осада знаменитого Троице-Сергиева монастыря – весьма укрепленного, с каменными башнями и двумя с половиной тысячами оборонявшихся. Его осадили Сапега и Лисовский с запорожскими казаками, они беспрестанно палили из орудий по мощным стенам. Как писали очевидцы, ядра попадали в Троицкий собор даже во время праздничных служб. Оборонявшиеся понесли большие потери. Все окружавшие монастырь деревни и слободы были сожжены дотла.

Несмотря на все усилия, агрессоры так и не сумели сокрушить обитель и не сломили духа ее защитников. Другим центрам повезло меньше, как, например, городу Ростову, где ворвавшиеся "тушинцы" вырезали около двух тысяч жителей, разграбив имущество. Полк Щучинского разорил Даниловский монастырь, дикими расправами над мирным населением прославились атаманы Заруцкий, Наливайко, Будила. Причем в самом тушинском лагере даже не пытались координировать разбои, что иногда приводило к недоразумениям между предводителями отрядов.

Тем временем в Тушино начали концентрироваться представители боярства, которые проявили себя во всей красе. К Лжедмитрию перебежали Д. Трубецкой, Д. Черкасский, Сицкие, Салтыковы, а возглавил эту компанию возведенный в ранг патриарха Филарет (Романов). Последний объединил вокруг себя мятежную аристократию и образовал нечто подобное Боярской думе. В элитах предательство становилось обыденностью. Многие знатные семьи уговаривались между собой, кому оставаться в Москве, кто едет в Тушино, чтобы пользоваться выгодами той и другой стороны. Однако дело не ограничивалось лишь изменами, последовали попытки убийства царя. Было раскрыто несколько заговоров, а зачинщики казнены. Правительственная власть таяла на глазах, а страна погрузилась в хаос.

Ну куда без поляков?

Пытаясь выправить ситуацию, Шуйский вступил в переговоры с Сигизмундом III об отзыве польских подданных из лагеря мятежников. В итоге заключили мир на четыре года на условиях: не помогать врагам друг друга, обменяться пленными, впредь самозванцам не верить, не признавать Тушинского вора. Шуйский, со своей стороны, отпустил из Москвы ляхов, удерживаемых со времени свержения Лжедмитрия I, включая Марину Мнишек, коей запрещено называться государыней. На деле все вышло совсем иначе. Практически никто из поляков не отреагировал на соглашение – оно осталось для них пустой бумажкой, а освобожденная Марина Мнишек оказалась в лагере у нового самозванца, где неплохо справилась с ролью "законной" супруги Лжедмитрия II.

Шуйский все яснее понимал, что совладать с агрессорами собственными силами уже нереально, и решил прибегнуть к помощи шведского короля. Это выглядело вполне логичным, так как Польша уже несколько лет находилась в состоянии войны со Швецией; последняя никак не могла допустить усиления своего давнего противника. Шведы располагали тогда подготовленной армией, чье вмешательство в боевые действия выглядело весомо. В Россию направлялся восьмитысячный корпус, составленный преимущественно из наемников, коих фактически передавали нам на содержание. Однако за эту помощь, которая, по сути, ничего не стоила, пришлось расплачиваться территорией, а именно: уступить Карелу (ныне Петрозаводск) с уездом. В свою очередь, союз со шведами дал отменный повод Сигизмунду III для открытой интервенции, от чего Шуйский тщетно надеялся прикрыться вышеуказанным договором.

Очень любопытно, какие доводы использовали для прямого вторжения поляки. Они апеллировали к Киевской Руси, чью карту с ХVI века разыгрывала Москва, обосновывая права на литовско-украинские земли. Теперь же ей напомнили эпизод из прошлого, когда на киевский княжеский престол Изяслава – сына Ярослава Мудрого – посадил польский король Болеслав. Получалось, раз московские князья действительно происходят от киевских, то, значит, они являются вассалами польских королей. Теперь же род вассалов пресекся и права на московские владения перешли к Польше, которая вольна распорядиться ими по своему усмотрению.
Особо подчеркнем: этот аргумент Сигизмунд III адресовал исключительно элите, т. е. тем, кто хорошо понимал, о чем идет речь. К народам же Московии король обратился с другим воззванием: дескать, узнав о беде соседей, он идет как спаситель – остановить войну, водворить мир и спокойствие. Очевидно, король, в отличие от романовских историков ХIХ–ХХ веков, полностью отдавал себе отчет, что население огромной страны ни о какой Киевской Руси понятия не имеет и все эти родословные – достояние узкой прослойки в верхах. Перед нами наглядный пример того, как создавались исторические конструкции, замешанные исключительно на прагматике.

Появление польских войск на территории страны резко изменило расстановку сил. Кроме понятного неудовольствия шведов, возмущение охватило "тушинский лагерь", т. е. поляков и украинцев из Речи Посполитой. Здесь завопили о том, что король хочет украсть у них заслуженное и воспользоваться выгодами, которые они приобрели своей кровью. Решили ни в какие переговоры с королевскими послами не вступать, продолжая свое дело, т. е. грабежи и разбои. Зато "тушинские бояре" во главе с Филаретом отреагировали иначе: они сразу же начали контактировать с Сигизмундом III, быстро предложив вариант для взаимодействия. Покончить с неуправляемым хаосом и избавиться от Шуйского предлагалось призванием на московское царство сына короля – Владислава. Были выработаны условия из 18 пунктов, где оговаривались территориальная целостность, незыблемость православной веры, обязанность советоваться с Боярской думой и т. д.

Перед нами не просто компромиссный документ, а воплощение давних чаяний "пятой колонны", вынашиваемых еще в ХVI столетии. Однако дореволюционный официоз воспринимал это иначе. Более либеральные круги видели в польско-боярском соглашении, копирующем порядки Речи Посполитой, некий прообраз первой отечественной конституции, что являлось плодом воображения. Монархисты же усматривали в нем твердое отстаивание "национально-охранительных" начал. Позабыв, что требование о целостности страны при владычестве королевича оборачивалось пустой формальностью. Забота же о незыблемости православной веры была не более чем фикцией; спустя несколько десятилетий Романовы с соратниками во всей красе продемонстрируют эту "заботу о незыблемости".

Польские "гости" в Кремле

Посольство во главе с Салтыковым и Андроновым в начале 1610 года посетило Сигизмунда III, достигнув взаимопонимания. Королевские отряды двинулись на Москву: Шуйский, чья персона вызывала уже всеобщее раздражение, был не в состоянии дать отпор. В этой обстановке "пятой колонне" не составило большого труда низложить деморализованного царя. 17 июля 1610 года его "свели" из дворца и постригли в монахи, заточив в Чудов монастырь. Власть, если о таковой вообще можно говорить применительно к данной ситуации, перешла к так называемой Семибоярщине.

Ее обязанностью объявлен созыв Земского собора для избрания нового монарха. Одновременно к Москве подошло 25‑тысячное польское войско, выглядевшее предпочтительнее полубандитских отрядов Лжедмитрия II. Позиции же последнего оказались подорваны: его "рати" разбегались, даже несмотря на то, что тот отверг предложение гетмана Жолкевского признать себя вассалом Сигизмунда III. Путь несостоявшегося царя прервался под Калугой, где он погиб от рук татар. Тем самым все препятствия были устранены: сотрудничеству "пятой колонны" и короля ничего не мешало.

Польские отряды, вошедшие в Кремль, озаботились государственным обустройством страны, начав с введения комендантского часа для жителей города. По-хозяйски приступили к печатанию денег с изображением Владислава Жигимонтовича. Снова затащили в патриархи Игнатия – любимца Лжедмитрия I, поскольку на Гермогена рассчитывать не могли. Кроме того, у себя поляки устроили триумф по образцу римских императоров. Сигизмунд торжественно въезжал в Вильно, где его чествовали как победителя Московии. За ним в коляске следовал низложенный царь Василий Шуйский с братьями, специально вывезенными для унижения из Москвы. Причем шляхта намеревалась растерзать их за погибших в ходе свержения Лжедмитрия I сородичей; великодушный король не дал свершиться расправе.

Вместе с тем разношерстные сторонники Лжедмитрия II не желали мириться с возникающей реальностью и стремились продолжить борьбу за место под солнцем. Так родилось первое ополчение, выступившее против польско-боярской власти, где первую скрипку играл начальник гарнизона А. Гонсевский. В противовес им образовался "Совет всей земли", также требовавший собора и избрания на нем царя. Не будет ошибкой сказать, что за броским названием скрывались преимущественно те же, кто ранее осел в Тушино. Теперь их возглавлял триумвират Заруцкий–Трубецкой–Ляпунов. Причем последний явно выглядел белой вороной в этой украинско-польской компании, продержался там недолго и был зарезан казаками.

На истинное лицо "народного ополчения" проливает свет такой эпизод: в это время из Казани доставили список иконы Казанской Божьей Матери, высоко чтимый населением. Икону возили по стране, молясь о прекращении Смуты. Когда ее привезли в Подмосковье и жители вышли к святыне, то прискакавшие с Заруцким казаки даже не спешились. Вдобавок они начали насмехаться над верующими и оскорблять их, возникла стычка, которую с трудом погасили. Здесь уместно спросить: насколько вера этих украинских хлопцев была совместима с нашей? Романовские историки ответа не дают, потому как никаких вопросов у них по этому поводу не возникает.
Распалось это "православное ополчение" из-за того, что Заруцкий, к которому после гибели Лжедмитрия II перешла Мария Мнишек, выдвинул очередную идею самозванства – на сей раз с сыном Марины Иваном Дмитриевичем, родившимся в Калуге в конце 1610 года. Понравилось это немногим, и "Совет всей земли" посыпался. Часть его членов склонялась к объявившемуся в Пскове Лжедмитрию III, но тот так же быстро исчез на горизонте истории, как и появился.

Народ устал безмолвствовать

Тем временем события в России развивались по своей внутренней логике. Как известно, в Поволжье в сентябре 1611 года сформировалось второе ополчение, в отличие от первого (украинско-польского), его можно с полным правом называть народным. Здесь следует отметить, что на самом деле реакция населения на Смуту проявилась раньше, еще до составления отрядов по призыву нижегородского человека Козьмы Минина. Уже с конца 1608 года земские силы Верхнего и Среднего Поволжья начали оказывать активное сопротивление Лжедмитрию II; в борьбу включились местное дворянство, крестьяне и посадский люд.

Документы сохранили имена тех, кто встал на защиту родины от незваного украинско-польского воинства. Среди них – исключительно русские фамилии, а вожаком стал второй воевода Нижнего Новгорода Андрей Алябьев. Просто его соединения не получили всероссийской известности, поскольку действовали преимущественно на местном уровне, защищая свои города и деревни от разграбления. Перед нами свидетельство того, что центр противостояния захватчикам неизменно находился на Волге. Именно она выступила в роли "матери городов российских" – матери, спасающей в труднейший период жизни.

Ополчение образца 1611 года было уже намного сильнее, и его влияние распространяется на Суздаль, Пошехонье, Углич, Ростов, а также на большую часть других городов центра страны. С начала весны 1612 года оно базируется в Ярославле, где ключевую роль играет князь Дмитрий Пожарский, чья яркая личность недооценена до сих пор. Его популярность среди населения была чрезвычайно высока. Не случайно казаки даже предпринимали попытку убийства Пожарского. В Ярославле образовались органы власти – приказы. Примечательно, что среди тех, кто возглавлял эти управленческие структуры, мы также не находим ни одной украинской или польской фамилии. Тогда как в тушинском лагере наблюдалась ситуация с точностью до наоборот.

Ярославские приказы вели дипломатическую переписку, чеканили свою монету, т. е. начали выполнять государственные функции. Родовой герб Пожарского – два рыкающих льва – утвердили в качестве официального символа движения. Здесь с большим почетом встретили икону Казанской Божьей Матери, ту самую, над которой насмехалась тушинская публика. Духовную власть представлял бывший Ростовский митрополит Кирилл, смещенный с кафедры Лжедмитрием I, чтобы усадить туда Филарета, которого в ополчении никто ни митрополитом, ни патриархом не считал.
Собранное Пожарским войско теснило казачьи банды, а в конце августа 1612 года состоялась знаменитая битва под Москвой, где королевские отряды потерпели сокрушительное поражение. Такой неожиданный поворот событий буквально привел в ступор "пятую колонну", сидевшую в Кремле вкупе с поляками. Кстати, там же находился юный Михаил Романов, в числе других "радетелей за нашу землю" целовавший крест королевичу Владиславу. Его папа в это время отбыл с "великим посольством" к Сигизмунду III утрясать детали по сдаче страны.

Остававшийся в Кремле польский гарнизон был выбит оттуда 22 октября 1612 года. В штурме приняли участие куски "первого ополчения": у этих "тушинских" вояк были свои счеты с королевскими отрядами. Весть о случившемся, о созыве Земского собора и о нежелании многих видеть своим царем Владислава потрясла польского короля, который почувствовал себя обманутым. Очевидно, что инициатива стремительно уходила из его рук.
Теперь судьба страны решалась представителями второго ополчения. На чьей стороне выступит "пятая колонна", было достаточно предсказуемо. Эта полонизированная элита не могла быть с народом, поскольку люди Московии всегда оставались для нее чужими, поэтому, видя, что произошло с королевскими войсками, эти "патриоты" вновь развернулись к украинско-польскому сброду. С помощью него надеялись нейтрализовать людей типа Минина и Пожарского, с которыми им было явно не по пути. Те желали строить могучую державу, а украинско-польский контингент мечтал соорудить на нашей земле, по сути, колониальный режим, превратив население в "дойную корову" для себя и своих отпрысков.

Как "продавили" кандидатуру Романова

В феврале 1613 года состоялся Земский собор, избравший Михаила Романова на царский престол. Считается, что в нем участвовало 700–800 человек, хотя подписей под грамотой об избрании – только 235–238. К тому же, как выяснила источниковедческая экспертиза, имеющиеся подписи ставились не сразу, а собирались довольно длительное время. Как известно, претендентами на царствование были королевич Владислав, шведский королевич Карл-Филип, сын Марины Мнишек, бояре Трубецкой, Черкасский, Голицын, а также Дмитрий Пожарский. Причем избрание последнего, учитывая его роль в событиях минувших двух лет, выглядело наиболее естественным. Однако маститые дореволюционные историки уверяют: тот сам отказался, сославшись на свою неподготовленность к такому делу. Вероятно, нам предлагают поверить, что 16‑летний юноша оказался гораздо более подготовленным.

Уход в тень Пожарского произошел не по доброй воле, а через оказываемое на него давление. Главным действующим лицом собора и околособорной жизни стало все то же украинское казачество. В разных частях Подмосковья бродило, по разным оценкам, от 10 до 40 тысяч подобной публики. Даже в Москве за Яузой возник целый городок, именуемый Казачьей слободой.
Участники второго ополчения, составленного из местных людей, после окончания боевых действий с поляками к зиме 1612–1613 годов разъехались по своим городам и деревням. Тогда как бывшим "тушинцам" – главным образом пришлым украинцам – идти, по большому счету, было некуда. Они заявились сюда не обрабатывать землю, не поднимать мануфактуры, а грабить и властвовать. Кто обеспечит им это на постоянной основе, тому они проложат дорогу к трону. В этом смысле такой кандидат, как Пожарский, не мог пользоваться у них симпатиями.

Поэтому украинское казачество с польской прожилкой решило вмешаться в ход Земского собора. Их тревожило, что участники собираются узнать мнение областей и земель относительно того или иного претендента. Упреждая события, более 500 подобных лиц вломились к Крутицкому митрополиту Ионе, потребовав ускорить избрание царя.

Затем они ворвались в Кремль с воплями: "Михаила на царство!", взывая при этом к авторитету его отца Филарета. Согласие Пожарского на такой исход собора было вырвано несколькими сотнями казаков после осады двора, где тот проживал в Москве.
Бывшие "тушинцы" фактически обеспечили избрание Михаила, поэтому фраза, что романовская династия вылетела из украинско-польского лагеря Тушинского вора, наиболее точно отражает ту реальность.

Александр Пыжиков, 15 мая 18