У семьи последнего императора был шанс на спасение

Алексей Оверчук

Ровно сто лет назад была расстреляна семья последнего российского императора. Палачи не пощадили ни слуг, ни собачку. События той страшной ночи восстановлены практически поминутно, и их описание по-прежнему вызывает оторопь. Тем более что всего этого могло и не быть – у царской семьи был шанс на спасение, причем этот шанс предоставили ей большевики.

В ноябре 1924 года во французском городе Сальбри во время работы в саду внезапно скончался бывший судебный следователь по особо важным делам Омского окружного суда Николай Соколов. Покойного никто толком не осматривал, но в свидетельстве уверенно записали – "скончался от паралича сердца". Местный кюре прочел над Соколовым первую молитву, а на второй день светлейший князь Горчаков привез из Парижа православного священника.

Судебного следователя хоронил буквально весь город во главе с мэром – многие знали, чем занимался Соколов. Благодаря стараниям именно этого человека до нас дошло все то, о чем рассказано ниже.

Как спасти императора

После Февральской революции императорская семья жила под арестом в Александровском дворце Царского Села. На въезде туда автомобиль Николая остановили. Дежурный офицер с красным бантом и папиросой во рту крикнул караульному: "Открыть ворота бывшему царю!". Привалившись к стене, с рукою в кармане он насмешливо смотрел, как Николай Романов шествует мимо. Государь невозмутимо отдал офицеру честь.

Некогда плотный и блестящий от мундиров двор стремительно редел. Из свиты бежали самые, казалось, преданные: командир железнодорожного батальона Цабель, начальник походной канцелярии Нарышкин, флигель-адъютант Мордвинов, флигель-адъютант Саблин, начальник конвоя граф Граббе, флигель-адъютант герцог Лейхтенбергский, секретарь-распорядитель императрицы гофмейстер граф Апраксин. Даже дядька наследника цесаревича – боцман Деревенко – оказался большевиком и вором.

Многие из окружения Николая II стали добровольно шпионить за царской семьей и доносить обо всем Временному правительству. В конце концов шпиономания достигла таких масштабов, что испугался даже глава Александр Керенский. Именно он потребовал сослать царскую семью в Тобольск. Причина такого выбора очевидна: на протяжении столетий в этот далекий, холодный, заповедный край Романовы ссылали всех своих противников.

Семью поселили в удобном губернаторском доме. Население города ее жалело. Если видели кого в окнах, снимали шапки, крестились. Многие присылали продукты. Сильно помогал Ивановский женский монастырь. А вот солдатская охрана наоборот – день ото дня становилась только злее. Керенский обещал им платить повышенное денежное довольствие, одевать в лучшее сукно, выдавать суточные, но слова своего не сдержал.

Постепенно деньги кончились у всех. Начальник караула полковник Кобылинский даже пошел по городу с шапкой – просить денег на содержание царя и его семьи. Подавали охотно.

С первых же дней тобольской ссылки в соседней Тюмени поселился зять знаменитого Распутина поручик Борис Соловьев – закоренелый большевик и участник Октябрьского переворота. Помимо непомерной наглости, он обладал даром почти что гипнотического воздействия на людей. Все монархисты по пути в Тобольск, как правило, останавливались в Тюмени, поручик перехватывал их и фактически заставлял бездействовать, тратя время на пустые поручения, к царю же не подпускали никого. Если же чары не действовали, Соловьев сдавал гостей в ЧК. Параллельно Соловьев вместе с подругой императрицы и самой преданной ученицей Распутина Анной Вырубовой вел тайную переписку с Александрой Федоровной и морочил ей голову скорым спасением. Императрица искренне считала, что вокруг Тобольска собраны уже несколько дивизий сторонников Николая и Романовых вот-вот освободят.

В апреле 1918-го к царской семье приехал важный комиссар из Москвы Василий Яковлев с отрядом красноармейцев в 150 штыков. В его окружении находился даже личный телеграфист-шифровальщик, через которого шли переговоры со столицей. Для начала важный комиссар польстил солдатам охраны, назвав их доблестными воинами, обругал Временное правительство и пообещал хорошо платить. Выяснилось, что Яковлев прекрасно говорит на французском, английском и немецком, имеет хорошее воспитание и в целом не похож на большевика.

Накануне приезда Яковлева в Тобольске также объявился комиссар Дуцман с отрядом – латыш по национальности. Он совершенно ни во что не вмешивался, казалось, его вообще не существовало. А еще через два дня в город нагрянул отряд красноармейцев под руководством красных офицеров Демьянова и Дегтярева. Оба – люди местные, ранее их знали как ярых монархистов.

В свите возникли подозрения – царя хотят похитить, а Дуцман, Демьянов, Дегтярев и Яковлев действуют заодно. Действительно, за несколько дней общения с Романовыми важный комиссар очень ловко подвел к тому, что Николаю с семьей надо уехать. Но куда и зачем? Яковлев отшучивался, говорил намеками. Государь почему-то решил: его везут для подписания мира с немцами.

Сопровождать Николая вызвались Александра Федоровна, великая княжна Мария Николаевна, врач Евгений Боткин, гофмаршал Василий Долгоруков, камердинер Терентий Чемодуров, лакей Иван Седнев и помощница императрицы Анна Демидова. 26 апреля в четыре часа утра делегация покинула губернаторский дом на нескольких экипажах. Спереди и сзади ехали солдаты отряда Яковлева и восемь человек из прежней охраны. Взяли путь на Тюмень, откуда планировали попасть в европейскую Россию по железной дороге.

До Тюмени добраться удалось, но вскоре выяснилось, что контролируемый большевиками Екатеринбург пропустить отряд с царем отказывается. Яковлев попробовал прорваться через Омск, однако на станции Куломзино поезд остановил большой отряд большевиков, заявив, что за попытку вывезти царя за границу важный комиссар объявлен вне закона. Началась свара, мерились мандатами и полномочиями, дошло до прямых переговоров с ЦИК. В итоге Яковлев срочно уехал в Москву, оттуда передал своему телеграфисту телеграмму: "Собирайте отряд. Уезжайте. Полномочия я сдал. За последствия не отвечаю".

Как выяснилось впоследствии, Яковлев не разделял взгляды большевиков, но сознательно пошел к ним на службу, действуя от имени небольшой фракции, которая считала необходимым переправить Николая на Запад. Благодаря распутинцу Соловьеву и председателю ВЦИК Якову Свердлову этот план ожидаемо сорвался – через своих агентов они неусыпно следили за царской семьей, которая теперь оказалась под красным арестом.

"Вы жертвою пали в борьбе роковой"

Владельца дома Ипатьева большевики попросту выкинули на улицу, заселив туда царскую семью. Вокруг возвели два глухих забора, а охранников подобрали из идейных рабочих с местных заводов. Они безотлучно находились рядом с Романовыми и ели с ними за одним столом. Причем, умяв свою порцию, без обиняков брали "добавку" из тарелки царя, царицы или княжон. Последним приходилось сложнее всего: большевики сопровождали их даже в туалет, сопровождая процесс скабрезными шуточками, а по вечерам заставляли играть на пианино революционный репертуар – "Вы жертвою пали в борьбе роковой" или "Дружно, товарищи, в ногу".

С первых же дней красные охранники воровали царские вещи. Сначала тянули золото и серебро, потом перешли на одежду и обувь. Когда Николай II не выдержал и сделал замечание, ему ответили в духе "не мы одни в этом доме живут", а сам он больше не царь и распоряжаться тут не может.

Затем в доме появились десять человек из ЧК. Половину из них рабочая охрана называла "латышами", в смысле не русскими. Действительно, глава отряда Яков Юровский – близкий друг Свердлова – объяснялся с ними исключительно по-немецки.

В ночь на 17 июля Юровский отобрал у рабочей охраны оружие – всего 11 револьверов, а примерно в час после полуночи разбудил царскую семью, сказав, что в городе неспокойно, на дом ожидается нападение и нужно переместиться на первый этаж, окна которого просели ниже уровня земли. Николай с домочадцами и слугами умылись, оделись и спустились вниз. Юровский провел их в комнату возле прихожей, которая соединялась с глухой кладовкой. Это была западня.

Слуги взяли с собой подушки и три стула. На стульях разместились Николай, Александра Федоровна и царевич Алексей (государь лично перенес его на руках – в последнее время из-за болезни ребенок почти не ходил). Дочери Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия встали позади родителей. Чуть в стороне разместились Боткин, Демидова, камердинер Трупп и повар Харитонов. Мальчика Леонида Сиднева – сына царского лакея и официанта, который возил Алексея в коляске, Юровский еще за два дня до этого посадил под присмотр в казарму рабочей охраны.

Вслед за арестантами в комнату вошли чекисты. Юровский достал бумагу и начал быстро читать: "Николай Александрович, ваши родственники старались вас спасти, но этого им не пришлось. И мы принуждены вас сами расстрелять". Государь переспросил – "Что?" Юровский почти выкрикнул: "Жизнь ваша кончена!" Царица перекрестилась.

Юровский вскинул револьвер и трижды выстрелил в царя. Николая отбросило пулями на спинку стула, умирая, он завалился на бок. После этого латыши открыли ураганный огонь. Вторым умер раненный в живот Боткин, следом царица – пуля попала ей в голову, забрызгав дочерей кровью. Демидова металась, ища спасения и прикрываясь подушкой. Чекисты всадили в эту подушку пять пуль, а потом добили умирающую штыком.

В комнате повис сизый туман от порохового дыма. Чекисты осторожно ступали в темных сгустках крови, выискивая еще живых. Неожиданно застонал царевич Алексей, и Юровский дважды выстрелил ему в голову. Княжна Анастасия пошевелилась, и ее несколько раз проткнули штыком. От этих ударов на деревянном полу остались глубокие следы.

С трупов сняли драгоценности, передав их Юровскому. Сверху принесли простыни, чтобы завернуть трупы и перенести их в кузов только что подъехавшего грузовика. А всем, кто не стоял в карауле, приказали срочно прибраться – в ход пошли метла, мокрые тряпки, песок, опилки. Кровь отмывали с обоев, пока не стирался рисунок, отдирали от досок вместе с краской, шлифовали камни в прихожей.

Кто-то из латышей взял карандаш и написал на обоях: "Belsazar ward in selbiger / Nacht Von seinen Knechten umgebracht" ("БелсАзар в ту ночь был жестоко казнен / Своими растерзан был слугами он"). Эти строки из стихотворения Генриха Гейне (только без слова "aber") впоследствии считали доказательством ритуального характера убийства царской семьи.

По следам царского сундука

Неподалеку от деревни Коптяки есть старый рудник, к шахте которого и свезли тела. С помощью заранее запасенного бензина чекисты разожгли два костра. Одежду на трупах разрезали – из подкладок посыпались камни, жемчуг, золотые украшения. Большую часть из этого в темноте не заметили – работали быстро, втаптывая драгоценности сапогами в грязь.

Тела пытались расчленить ножами – не пошло. Достали топоры. Кости ломались, плоть вминалась в землю, но кое-как разрубили всех. Останки бросили в огонь, туда же полетели куски рваной одежды. Подлили бензина, подкинули дров.

Так наступило утро. В кострище все еще виднелись останки. Фельдшер-недоучка Юровский вспомнил, что тела можно растворить серной кислотой. Послали в аптеку гонца.

По дороге курьер заехал в дом Ипатьева. У дверей в комнаты Романовых ждала собачка княжны Анастасии Джемми, а где-то рядом рыдал мальчик Леонид Сиднев. Рабочие старались не смотреть друг другу в глаза. Чекист забрал с собой собачку и оставшийся гардероб царской семьи, доставив все это к шахте вместе с 190 литрами серной кислоты. Про емкости для нее в спешке забыли.

Матерясь, чекисты начали поливать останки кислотой прямо в кострище – по большей части она уходила в землю, и все 190 литров вскоре вышли. Тут вспомнили о собачке: бедному животному сперва сломали лапу, потом проломили голову палкой и выбросили в шахту. Вновь развели костры. В огонь полетел гардероб царской семьи.

Уже через два дня началось спешное бегство большевиков из Екатеринбурга, а через пять дней чекисты как ни в чем не бывало вернули дом Ипатьева владельцу. Параллельно официальное большевистское "Бюро Печати" сообщило о расстреле "коронованного палача" Николая Романова, заявив, что его семью спрятали в надежном месте.

Уже 25 июля Екатеринбург заняли войска Сибирской армии и подразделения чехов. В тот же день к ипатьевскому дому приставили охрану, а на телеграфе белогвардейцы перехватили архив большевистских шифровок. В них сообщалось о расправе над бывшим императором и предлагалось разыграть историю со спасением его семьи.

Спустя неделю порог ипатьевского дома переступил судебный следователь Наметкин. Впоследствии он откажется от расследования из-за страха за свою жизнь и к делу подключится Николай Соколов. Благодаря помощи командующего французским экспедиционным корпусом генерала Жанена (ранее этот генерал выдал большевикам Колчака), ему удалось вывезти на английском корабле через Владивосток во Францию личные вещи царской семьи, документы следствия и специальный сундучок с женским пальцем на две фаланги, двумя кусочками кожи и разбитыми костями.

Впоследствии царские мощи и ящики с вещами оказались на хранении в одном из Парижских банков под охраной председателя Совещания послов Василия Маклакова и его общества. Во время оккупации Парижа немцы изъяли ящики и ларец с останками, увезя их в Берлин. Там их след теряется, но есть версия, что ларец стал "трофеем" и мог оказаться в одном из хранилищ Москвы, куда свозили культурные ценности, изъятые у нацистов.