Нет более оптимистичного, жизнеутверждающего чтения, чем официальные отчеты о состоянии российско-узбекских отношений. Если колонки цифр торговой статистики – то неизменно со знаком плюс, если перечень уже подписанных документов – то каждый из них, разумеется, "важнейший". Остается только теснее углубить, перед этим слегка расширив, и впереди у Москвы и Ташкента – только пики сотрудничества и непрерывная радость от тесного взаимодействия.

При таком положении дел предстоящая встреча Владимира Путина и Шавката Мирзиеева – просто небольшой праздник какой-то, одинаково радостный для обоих. А что? Президенты хозяйским взглядом еще раз проверят выполнение Договора о стратегическом партнерстве – 2004 и Договора о союзнических отношениях – 2005, дадут соответствующие поручения "шерпам" из министерств и ведомств на устранение недостатков. Ну а дальше – торжественная церемония запуска строительства Тудакульской АЭС, обсуждение светлых перспектив и новых проектов, улыбки и аплодисменты.

Если бы отношения России и Узбекистана существовали в вакууме, если бы на международной арене и на постсоветском пространстве не возникли новые для Ташкента и Москвы вызовы и угрозы, возможно, что описанная выше картина визита примерно так и выглядела бы. Но так не бывает. И что российская, что узбекская сторона сегодня оказались в достаточно сложной ситуации. Они по-прежнему нужны друг другу, они по-прежнему заинтересованы в партнерстве, и это совершенно очевидно.

Но вот представления о степени нужности и новом формате этого партнерства – с учетом произошедших в мире и на постсоветском пространстве серьезных изменений – им еще предстоит выработать.

Дипломатическая активность Москвы на центральноазиатском направлении в последние месяцы сводилась по большому счету только к одному – выяснению того, как государства региона отреагировали на эскалацию конфликта между Россией и условным "Западом", США и Европой. И соответственно как они поведут себя в дальнейшем.

Откровенно говоря, провести своеобразную ревизию своего реального, а не самопровозглашенного статуса в регионе Москве следовало гораздо раньше, но то ли все "руки не доходили", то ли уверенность в том, что все там под контролем, была абсолютной. В итоге тревожные звоночки, поступавшие из Центральной Азии, попросту игнорировались.

Странное, мягко говоря, представление о регионе как "заднем дворе", гарантом военно-политической стабильности которого Россия будет оставаться постоянно, совершенно не учитывало одного обстоятельства – у Ташкента, Астаны, Бишкека, Душанбе и Ашхабада было собственное видение путей своего дальнейшего развития. Во многом существенно отличающееся от того, как это виделось в Москве.

Отсюда с неизбежностью следовало, что в столицах центральноазиатских республик совершенно не считали и не считают себя обязанными сохранять лояльность в отношении всех буквально шагов, которые совершала Москва на внешнеполитической арене. И уж тем более не стремятся принять сторону России в ее конфликте с Западом. Отношение стало предельно прагматичным. Звучащая иногда в российских экспертных кругах критика подобного подхода не просто не имеет смысла, но и порождает откровенное недоумение. "Прагматизм" давно уже декларируется Москвой в качестве краеугольного камня ее внешней политики. Но вот когда этот принцип применяется в отношении ее самой – это воспринимается с некоторым недоумением и даже обидой: "А к нам-то, дескать, за что?"

Собственно, это и есть тот самый, постепенно возникший разрыв прежнего формата отношений России с Центральной Азией, четко прослеживающийся в диалоге Москвы с Ташкентом – вежливое, но твердое и постоянное напоминание узбекской стороны российским представителям, что, во-первых, деление на старших и младших ушло в прошлое. А во-вторых, двухстороннее партнерство строится в том числе и на том, насколько эксклюзивные и конкурентоспособные предложения одна сторона делает другой.

Даже для хорошо информированных специалистов по региону та дипломатическая активность, которую за год с небольшим продемонстрировал Ташкент на международной арене, представляется чем-то необычным, явно выпадающим из привычных рамок.

Занять – с практически единодушного одобрения Вашингтона, Пекина, Нью-Дели и Исламабада – ключевые позиции в переговорах по афганскому урегулированию, серьезно заинтересовать в себе ведущих игроков на международной арене, заключить многообещающие соглашения с Анкарой и Парижем – список можно продолжить. И при этом избежать каких-то серьезных политических обременений в виде обязательств, случись что-то, занимать чью-то конкретную сторону. Это высший пилотаж в дипломатии.

Но главным достижением Мирзиеева являются все же не эти договоренности, а то, что он сумел, сформировав "портфель конкурентов", стремящихся по разным причинам к расширению отношений с Ташкентом, и сохранить баланс между ними, и обеспечить контроль над их конкуренцией за партнерство со "звездой Востока".

Китай, Южная Корея, Турция, Индия, а вот теперь еще и Франция получили "дорожную карту" расширения своего присутствия в экономике Узбекистана. Причем Ташкент сохранил за собой возможность корректировать их усилия именно в том направлении, которое необходимо именно ему. Это, безусловно, хорошие новости для узбекской стороны. Но вот являются ли они таковыми для Москвы, традиционно слегка опоздавшей к распределению новых возможностей, – большой вопрос.

Когда в апреле нынешнего года в ходе визита в Россию Шавкат Мирзиеев сказал о том, что "Россия для Узбекистана является надежным и проверенным самой жизнью стратегическим партнером", он был совершенно искренним. Альянс с Москвой является одной из важнейших составляющих того внешнеполитического баланса, который старается поддерживать Ташкент.

Но проблема для российской стороны заключается не в том, что ниши для торгово-экономического партнерства с Узбекистаном сузились. По сути, из серьезных проектов сейчас есть смысл говорить только о сотрудничестве в энергетике: строительство АЭС и запуск в апреле нынешнего года Кандымского газоперерабатывающего комплекса в Бухарской области (ЛУКОЙЛ), а также начало строительства Джизакского НПЗ.

И даже не в том, что в Ташкенте сейчас серьезно озабочены тем, насколько могут повлиять на российско-узбекские проекты санкции США, поскольку провозглашенная на днях идея о том, что "ШОС может стать щитом" от них, вызывает пока только недоумение.

Главная проблема в том, что Москве – и в экономике, и в военно-технической сфере, хотя вот как раз с ней пока все достаточно благополучно – за статус стратегического партнера Ташкента предстоит участвовать в конкурентной борьбе. А конкуренция – далеко не самое сильное ее место, мягко говоря.

"Эксклюзивное партнерство", которого от узбекской стороны ожидают в Москве, требует столь же эксклюзивного встречного предложения. С которым у российской стороны явные проблемы – ни членство в ЕАЭС, ни какое-либо "углубление партнерства" с ОДКБ Ташкенту неинтересно от слова "совсем". Безопасность – традиционный российский товар, который Москва активно продвигала в регионе долгие годы, – сейчас уже далеко не так востребована, как было прежде. Более того, ее настойчивое предложение со стороны России вызывает определенную настороженность в столицах центральноазиатских государств.

Тем более что Ташкент сам приступил к производству этой безопасности как в отношениях с соседями, так и в афганском вопросе. Да, с активным привлечением к этому процессу внешних игроков, да, в чем-то встраиваясь в сложившиеся уже ранее схемы, но вполне самостоятельно, все более напористо и входя во вкус. Тщательно соблюдая при этом свои интересы.

Все это – необходимость конкурировать с другими за право на эксклюзивное партнерство, возросший вес Ташкента в регионе и на международной арене – и есть та новая реальность российско-узбекских отношений, которая требует нового формата диалога между странами. И чем быстрее он будет найден, тем меньше недопонимания и разочарований ожидает Ташкент и Москву в дальнейшем.

14.10.2018

Об авторе: Игорь Николаевич Панкратенко – доктор политических наук, заместитель генерального директора Центра стратегических оценок и прогнозов.