Приказ о японизации. Чего ждать от Японии в новую эру Рэйва

Азиатско-тихоокеанская безопасность

Максим Крылов

Смена императорского девиза, которую сейчас переживает Япония, выделяется не только тем, что вызвана не кончиной, а отречением монарха. Рэйва стала первой эрой из более двух сотен в японской истории, название которой было позаимствовано не из китайской классики, а из японской

Ранним утром четвертого числа весеннего месяца кисараги 724 года от никому из присутствовавших не известного Рождества Христова в крытую колоннаду императорского дворца в Наре во главе церемониальной процессии вошел наследный принц Обито. Огласившие дворцовые покои звуки органов се, гобоев хитирики и флейт рютэки возвестили столице и всей Японии о восшествии на престол нового, 45-го по счету императора, который будет известен потомкам под именем Сему. Воцарение нового монарха, как и положено, сопровождалось множеством добрых знамений, самым выдающимся из которых единогласно была признана принесенная в дар императору редкая белая черепаха. Столь сильным оказалось впечатление, произведенное чудесным животным на императора и его двор, что девизом нового царствования было избрано слово "Дзинки" (神󠄀龜) – божественная черепаха.

В те далекие времена еще не было ни Высочайшего рескрипта, учредившего правило "один монарх – один девиз" (он был издан в 1868 году), ни Закона о девизах правления, установившего весьма сложную и строгую процедуру их выбора (принят в 1979 году). Возможно, этим и объясняется появление в анналах японской истории столь необычного девиза, посвященного божественному пресмыкающемуся: в конце концов, оказавшийся неудачным девиз можно было в любой момент сменить. К слову, девиз и правда вышел неудачным, и императору Сему пришлось менять его дважды, что, впрочем, ни тогда, ни тысячу лет спустя никого не смущало. Практика смены девизов посреди правления была настолько нормальной, что на двадцатилетнее правление 121-го императора Комэя их пришлось целых семь.

В XXI веке подобный либерализм по многим причинам уже немыслим. Во-первых, по уже упомянутому Высочайшему рескрипту 1868 года один император может иметь только один девиз правления, а правят нынешние императоры долго. К примеру, издавший рескрипт император Мэйдзи пребывал на престоле на протяжении 45 лет, а его внук император Сева и вовсе побил рекорды всех своих предшественников почти невообразимым 63-летним царствованием. Долгий век современных японских монархов означает, что сразу несколько поколений их подданных будут жить под одним девизом, неизбежно ассоциируя все победы и беды своего настоящего и относительно недавнего прошлого с одним и тем же сочетанием двух иероглифов.

Во-вторых, девиз правления – это имя эры, по которому ведется официальное летосчисление в Японии. Сакральные иероглифы – неотъемлемая часть быта всей страны, без них нельзя ни заполнить налоговую декларацию, ни письмо знакомому написать.

Наконец, та смена императорского девиза, которую сейчас переживает Япония, особенная еще и тем, что вызвана не кончиной монарха, а его отречением, первым за двести с небольшим лет. Последние два с лишним года Япония прожила, если позаимствовать изобретенный Маркесом оборот, в режиме crónica de una muerte anunciada, ознаменованном всевозможными спекуляциями на тему названия новой эры.

Выбирали его долго и тщательно, прилагая все возможные усилия к тому, чтобы избежать преждевременных утечек в прессу, и к тому, чтобы еще не существующее в японском языке слово пришлось по нраву всем носителям этого языка. Первое удалось, а вот со вторым вышло не так гладко: когда 1 апреля главный секретарь кабинета министров Есихидэ Суга вышел к журналистам и торжественно сообщил, что следующее поколение японцев будет жить в эре Рэйва (令和), восторг испытали далеко не все.

Что в имени

Строго говоря, по закону 1979 года именем новой эры в Японии может стать любое сочетание иероглифов, соответствующее шести критериям: оно должно отражать идеалы японской нации (автоматически отсеиваются иероглифы типа 耳, "ухо", ибо они никаких идеалов не отражают), состоять из двух иероглифов (в истории Японии было несколько эр, названия которых состояли из четырех иероглифов, но теперь так нельзя), быть простым для написания (отпадают иероглифы типа 慶, "радость", поскольку писать долго) и чтения, быть новым (исключаются все уже использованные варианты) и отсутствовать в современном японском языке в качестве имени нарицательного или собственного (отсеиваются все имеющиеся в наличии существительные, имена людей, мест, компаний и продуктов).

Все это оставляет в распоряжении людей, творящих историю, по-прежнему весьма внушительный список примерно из сотни иероглифов и многих сотен их сочетаний, но и к ним предъявляются два дополнительных требования. Во-первых, оба иероглифа должны присутствовать в одном предложении, взятом из того или иного произведения классической литературы. Во-вторых, первая буква латинского алфавита в транскрипции названия новой эры не может дублировать аналогичную в названиях четырех предыдущих эр (вылетают буквы "M", "T", "S" и "H" из названий эр Мэйдзи, Тайсе, Сева и Хэйсэй).

Название эры Рэйва (令和) соответствует и шести обязательным критериям, и двум дополнительным. При этом второй иероглиф в названии (和) пользуется в Японии особым почтением: в своем прямом значении он символизирует "гармонию", а в переносном – вообще все японское par excellence. Японская поэзия – это 和歌, японская кухня – 和食, и даже "японско-русский словарь" – это 和露辞典. Любовь японцев к иероглифу 和 столь велика, что за последние тринадцать столетий он использовался в девизах правления 19 раз, и его двадцатое появление абсолютно никого не смущает. А вот с первым иероглифом 令 далеко не все так гладко.

Основное значение этого иероглифа – "повеление". Он присутствует в таких словах как 命令 (приказ), 令状 (повестка) и 訓令 (директива). Даже первый кодекс законов Японии, составленный в 701 году, называется 大宝律令. Поэтому коннотации у этого иероглифа в современном японском языке устойчиво этатистские, даже авторитарные. 令 – это то, что "сверху вниз", от господ к холопам, то, что нельзя ни нарушить, ни оспорить. Иероглиф настолько суровый, что до сих пор ни разу не использовался в названиях эр.

Есть еще одно пикантное обстоятельство. Все имена эр, начиная с эры Тайка (大化, "великое изменение", 645–650 годы), заимствовались из китайской классики, пользующейся в Восточной Азии примерно таким же авторитетом, как античная классика в Европе. Рэйва стала первой эрой из более двух сотен, название которой было позаимствовано из классики японской; если быть точным – из поэтической антологии VIII века "Манъесю".

Итого: на выходе мы имеем имя новой эры с нативистской родословной, начинающееся с авторитарного иероглифа и заканчивающееся иероглифом пусть и вполне пристойным, но лишний раз подчеркивающим посконную, домотканую и кондовую японскость происходящего. "Принуждение к гармонии" какое-то получается, если не "приказ о японизации".

Если вы на этом месте еще не взвыли, то за вас это уже сделали либерально настроенный сегмент японского общества и зарубежная пресса. Им сразу все стало ясно: премьер-министр Синдзо Абэ, правительство которого и выбрало имя новой эры, видит своей исторической миссией реставрацию довоенной Японии – с сильной армией, могучим государством и духовными скрепами. Вот он ее и начал с националистически-авторитарного имени новой эры. Трубите в трубы, Король ночи уже летит к Винтерфеллу.

На непонятном языке

Чтобы понять, что означает иероглиф 令 и в чем состоит коварный замысел Абэ, нам придется заглянуть в оригинальный текст "Манъесю", послуживший источником для названия эры Рэйва. Откроем пятую книгу сборника в месте, озаглавленном "Тридцать две песни о цветах слив с предисловием". Там составитель "Манъесю" Отомо-но Якамоти собрал стихи, сложенные его отцом Отомо-но Табито и гостями его дома по случаю одного весеннего банкета в 730 году, в правление уже упомянутого нами императора Сему. Вот интересующий нас отрывок из предисловия:

于時初春令月、氣淑風和。

Написано сие было на вэньяне – китайском литературном языке, заменявшем древним японцам (и не только им) и латынь, и греческий. Вэньянь – язык чрезвычайно лаконичный, подчас даже скупой, и потому перевод с вэньяня на любой современный язык оставляет переводчику довольно широкий простор для интерпретаций. Советский японист Анна Евгеньевна Глускина, сохраняя строгий стиль оригинала, перевела этот фрагмент так:

"Был прекрасный месяц ранней весны. Приятно было мягкое дуновение ветерка".

В самом популярном переводе "Манъесю" на более-менее современный японский этот отрывок разворачивается в чуть более пространный текст. Я бы перевел его на русский так:

"Был благословенный месяц ранней весны, когда воздух чист и ветер стихает".

Смиряющий свой нрав ветер (風和) дал новой эре второй иероглиф ее имени. Первый же иероглиф взят из слова 令月, "благословенный месяц" или "прекрасный месяц" – древнее название второго месяца года в китайском лунном календаре. В современном японском иероглиф 令 в значениях "благословенный" и "прекрасный" практически не употребляется. Лишь знатоки изящной японской словесности могут вспомнить слова 令嬢 (ваша благородная дочь) и 令息 (ваш благородный сын). Особо искушенные в классической литературе извлекут из глубин памяти 令望 – добрая слава.

Вот, собственно, и все, но даже этого достаточно, чтобы понять замысел автора: 令 в оригинале не имеет никаких авторитарных коннотаций. Он там означает благословенное и прекрасное обновление природы, которое несет с собой весна.

К слову, с родословной этого текста тоже не все так просто. Отомо-но Табито (как и все японские аристократы того времени) прекрасно разбирался в китайской классике. Уже во втором приближении становится ясно, что интересующий нас отрывок – не более чем скрытая цитата из более раннего китайского источника:

於是仲春令月，時和氣淸。

Это Чжан Хэн, китайский мыслитель эпохи Хань. Как видите, оба иероглифа из названия эры Рэйва в его сочинении присутствуют. Dilegua, o notte: ни национализмом, ни авторитаризмом здесь и не пахнет.

В волненьях новых и мятежных

Разумеется, подобные выкладки не убеждают алармистов, уверенных в том, что Абэ выбрал иероглиф 令 за его суровое основное значение, а не за доброе побочное. К слову, это не единственная теория заговора, сопровождающая новую эру: задолго до ее объявления по японскому интернету гуляла версия, что начинаться ее имя будет непременно с иероглифа 安, что вселяло в сердца леволиберальной общественности великую скорбь и наводило ее на тягостные раздумья о судьбах родины.

Дело здесь не в значении иероглифа 安 (оно как раз вполне приличное, этот иероглиф означает "спокойствие"), а в том, что с него начинается фамилия нынешнего японского премьера. Как оказалось, иероглифа 安 не было ни в одном из вариантов имени новой эры, представленных в подготовленном правительством шорт-листе. Впрочем, и это никого ни в чем не убедило, ибо доводы разума перед лицом почти религиозной веры бессильны.

Разумеется, начавшийся еще в уходящую эру Хэйсэй разворот Японии вправо отрицать сложно. Он наверняка продолжится и в эру Рэйва. Опросы общественного мнения показывают, что молодое поколение японцев в политическом плане, как это ни удивительно, несколько консервативнее собственных родителей и намного консервативнее дедушек и бабушек: правящую Либерально-демократическую партию активнее всего поддерживают именно люди в возрасте от 18 до 29 лет. Но этот молодежный консерватизм весьма своеобразен: он прекрасно сочетается и с поддержкой однополых союзов, и с положительным отношением к иммиграции, и с ярко выраженным консюмеризмом.

Исследования социологов отчетливо демонстрируют, что нынешняя японская молодежь – вообще самое счастливое послевоенное поколение. Она весьма аполитична, много путешествует, а компьютерные игры ее интересуют намного больше, чем традиции предков. К тому же ее очень мало, и уже поэтому мобилизовать это поколение на возрождение того или иного имперского проекта под каким угодно девизом будет крайне трудно.

Более того, сам японский разворот вправо выглядит весьма скромно и умеренно в глобальном контексте. Если судить по делам, а не по репутации, сам Синдзо Абэ – так себе националист даже в западном понимании этого слова. Только за последние полгода Япония под его руководством вступила в Транстихоокеанское партнерство и создала зону свободной торговли с Европейским союзом, двигаясь в прямо противоположном направлении к американскому и британскому экономическому почвенничеству.

За месяц до начала эры Рэйва, 1 апреля 2019 года, вступили в силу поправки в Закон об иммиграции, которые, по сути, открыли японский рынок труда для иностранной рабочей силы. Самое занятное здесь в том, что против этих инициатив выступала именно леволиберальная оппозиция, самые отчаянные представители которой пририсовывают к портретам Абэ усики "а-ля Гитлер" и выходят с этими произведениями поп-арта на митинги и шествия. Если же посмотреть на ситуацию трезвым взглядом, из Абэ не то что Гитлер, из него даже Виктор Орбан получается с огромным трудом.

Главный парадокс современного японского консерватизма то, что он направлен на изменения, реформы и открытость окружающему миру. Девиз новой эры, содержащий в себе аллюзию на раннюю весну, как нельзя лучше ложится в этот вектор. Это выгодно отличает его от предшественника – девиза Хэйсэй (平成), который начинался с иероглифа 平 (ровный, плоский) и по почти мистическому совпадению отметил собой три десятилетия стагнации японской экономики.

В эру Рэйва Японии предстоит работать над преодолением тяжелого наследия эры Хэйсэй; в этом, пожалуй, и состоит единственный скрытый смысл девиза нового царствования. Худших опасений в отношении себя он точно не оправдает, поэтому пусть оправдывает хотя бы самые скромные надежды.