Игра престолов: упражнения в сказочной геополитике

Александр Соловьев
заместитель главного редактора журнала "Россия в глобальной политике".

Резюме: Почему политическая система порождает "антисистемных" деятелей? И так ли они на самом деле "антисистемны"? Не является ли тот же популизм своеобразной попыткой самоочищения политической системы через профанацию самой идеи политической власти и демократизации участия – то есть расширения народного представительства – в отправлении этой власти?

Зима близко!

Предупреждение, к которому
не прислушались – а стоило бы

Шоу "Игра престолов" – прекрасная метафора современных политических реалий. Интерпретаторы могут усмотреть в нем отображение практически любых процессов современного "общества спектакля" – от эрозии системы ядерного сдерживания до перипетий "Брексита", от извивов гендерной политики до проблемы популизма. Эпическое полотно сверхпопулярной саги позволяет адептам любой школы ТМО самовыражаться с равным успехом.

Сериал "Игра престолов" – не первое эпическое фэнтези, ставшее чем-то большим, чем развлекательное чтиво или зрелище. Толкина с Мартином объединяет не только полное совпадение инициалов – Дж. Р. Р. – но и присущий любому настоящему писателю талант отражать в литературе нерв исторического момента. Поклонники "Властелина колец" до сих пор спорят, с кого Джон Рональд Руэл списывал противостоящий светлым силам Запада Мордор – с фашистской Германии или со сталинского коммунизма. Исторические (и политические) прототипы персонажей Джорджа Реймонда Ричарда, сошедшихся в битве Пяти королей за Вестерос, с одной стороны, подревнее будут, а с другой – особенно в трактовке канала HBO – вполне претендуют на самую современную актуальность. Психологи, социологи, политологи, изголодавшись, видимо, по такой яркой фактуре, буквально набросились на сагу о борьбе за Железный трон. Политики – от маргинальных радикалов до вполне мейнстримных тяжеловесов – активно используют образы "Игры престолов". Реалии Вестероса оказались невероятно созвучны реалиям сегодняшнего дня.

Одна из главных таких реалий оказывается и самой тревожной, особенно в контексте набравших в последнее время популярность рассуждений о бессмысленности системы ядерного сдерживания. Все чаще в статьях как западных, так и отечественных авторов звучит идея возможности – а то и полезности – ограниченной ядерной войны. Очень уж их беспокоит затянувшийся период "долгого мира" – совсем как период "долгого лета" у Мартина, заставивший забыть о страхе перед "долгой зимой".

Более того, когда зима становится реальностью, выясняется, что никакая экзистенциальная угроза не способна заставить великие (или претендующие на статус великих) державы отказаться от борьбы за власть. Будь то реальное нашествие армии зомби во главе с Королем ночи или фантастическая перспектива перерастания ограниченного ядерного конфликта в неограниченную ядерную войну с гарантированным взаимным уничтожением. Национальные интересы (особенно если они персонифицированы в фигуре харизматического лидера) всегда будут доминировать над "всеобщим благом". Международная политическая система всегда стремится к анархии, а гоббсовская борьба всех против всех останется главной движущей силой истории. Апологеты школы неореализма могут быть довольны: в конце концов, творение Мартина и HBO – это история борьбы за политическую власть.

Немощь государственной мощи

Вооруженные проповедники побеждают.
Никколо Макиавелли. "Государь"

В такой борьбе рассчитывать приходится только на себя. Милость к падшим и слабым не в чести ни в брутальном Вестеросе, ни в человечном XXI веке. Муаммар Каддафи и Тайвин Ланнистер могли бы подтвердить эту горькую истину, не будь один растерзан беснующейся толпой, а другой – замочен в сортире (буквально) собственным сыном. Единственным беспроигрышным вариантом представляется собственное Wunderwaffe.

Более того, Wunderwaffe может быть только и исключительно собственным. "Игра престолов" безапелляционно утверждает, что, во-первых, суверенитет обеспечивает только сила, а во-вторых, купить суверенитет – то есть силу – за деньги невозможно. Вместе с чужим "чудо-оружием" ты приобретаешь кучу проблем, поскольку это оружие контролирует тот, кто его создал, а не тот, кто его купил. Даже если это холодильники, которые прилетают чинить в Венесуэлу российские военспецы. Или дракон-подросток, который подчиняется истинной хозяйке и ему плевать на незадачливого покупателя. Иными словами, мировому сообществу стоит беспокоиться не столько по поводу ядерных программ Ирана и КНДР, сколько по поводу разработки таких программ Тайванем, Бразилией или сомалийскими пиратами. Идея о том, что демонстрация силы способствует защите суверенитета, восходит к временам даже не античным, а, скорее, палеонтологическим. Другое дело, что на каждого гиперзвукового дракона у потенциального противника найдется ледяное копье или, на худой конец, баллиста.

Конечно, военная сила остается "последним доводом королей" и сегодня. Как показывает практика, подавляющее превосходство в воздухе и огневой мощи очень способствует продвижению демократии – или просвещенного абсолютизма. Куда как проще залить политических противников-ретроградов напалмом – или скормить их дракону. Ощущение исторической правоты обеспечивает хорошо вооруженному прогрессисту не только военную победу, но и моральную индульгенцию.

Вообще идея о том, что уверенность в собственной правоте – чувство иррациональное по природе своей – может служить вполне рациональным мерилом эффективности политики, не вызывает, похоже, никакого диссонанса не только у поклонников сериала, но и у политиков. В ситуации, когда внешняя и внутренняя политика сливаются практически до неразличимости, основанный на такой уверенности экстремизм – в том числе религиозный – занимает все более значимое место в арсенале "легитимных" политических приемов. А уж когда ревнители веры объединяются с популистами, они становятся реальными претендентами на верховную власть – хоть на Ближнем Востоке, хоть в Королевской гавани. Правитель, заигрывающий как с маргинализированными, так и с мейнстримными религиозными группами, склонными к политическому ресентименту, замешанному на оскорбленных чувствах верующих, сильно рискует – Серсея Ланнистер не даст соврать. Правда, триумф религиозно-политических пуристов долгим не бывает и заканчивается, как правило, большой кровью. Показательная порка очередного Савонаролы легко оборачивается массовым жертвоприношением, практически обнуляя победу реалистов над моралистами. И если у правоверных еще может быть надежда на то, что "господь узнает своих", то куда деваться тем, кто просто мимо проходил?

Миропорядок, основанный на правилах, и Soft Power по-вестероски

Референдум в стране с парламентской
системой – очень большая ошибка.
Фрэнсис Фукуяма, интервью для New Statesman

В чем Вестерос – при всей анархии перманентной борьбы за власть – дает безусловную фору современному миру, так это в беспрекословном исполнении правил, на которых основан миропорядок. Благо, правил этих немного, а нарушение их карается всегда одинаково. За нарушение вассальной присяги – смерть. За небрежение долгом сюзерена – смерть с особой жестокостью и цинизмом. Лекарство от политической наивности – казнь или покушение. Разве что за верность идеалам не всегда приходится платить собственной жизнью. Но всегда – чужими.

Примечательная деталь – незавидная судьба политических интриганов и манипуляторов. До кульминации истории доживает только один из них, но и его в конце концов губит пристрастие к подковерным играм. Складывается ощущение, что одной из задач "Игры престолов" было проиллюстрировать высказывание Авраама Линкольна о том, что небольшой группой людей манипулировать можно почти бесконечно долго, но манипулировать народом можно лишь очень короткое время.

Стоит добавить, что для соблюдения установленных Мартином правил миропорядка его героям совершенно не нужны надгосударственные институты и метаюридические декларации – вполне хватает харизмы и традиции. Правда, сила традиции порой ставится под сомнение самими же ее хранителями. При этом на собственных ошибках они, похоже, не учатся, но эта черта свойственна и многим современным политикам. Казалось бы, провалившаяся с треском попытка экспортировать на крыльях драконов более гуманное мироустройство должна была подсказать главным героям, что транзит в светлое будущее через разрушение основополагающего общественно-политического уклада – пусть это и ужасное рабовладение – не приведет облагодетельствованный социум к золотому веку, а наоборот, вызовет экономический хаос, правовой нигилизм и закономерно закончится бунтом.

Однако же реформаторский зуд обуревает некоторых героев до последнего – и как они ухитрились дожить до финальной серии при таком авантюризме? Впрочем, для главного культуртрегера приверженность идее глобальной либерализации оборачивается фатальными неприятностями. Но менее радикальным прогрессистам все же удается протолкнуть свою повестку. И если идея прямой демократии вызывает у феодальных лордов закономерное неприятие, то прочувствованная речь о преимуществе "хорошей истории" перед армиями, золотом и гербами превращает Вестерос из наследственной монархии в нечто вроде выборной (последнего законного наследника трона при этом технично командируют в дикую глушь). Заменив кровнородственную легитимность трансфера власти на аристократическое представительство, создатели сериала в целом заканчивают историю модерного нациестроительства в Вестеросе. Однако, как и прежде в этой саге, это совсем не похоже на happy end, ибо новообретенное единство немедленно рушится, поскольку Север мгновенно объявляет о сецессии – и, в отличие от незадачливых англичан, северяне Вестероса осуществляют Norxit быстро и эффективно. Сторонники идеи о том, что авторитарная власть более действенна, чем либерально-демократическая, получили дополнительный аргумент. Резонно будет предположить, что на пути общественного прогресса Семи – теперь уже Шести, видимо – королевствам придется столкнуться со множеством препятствий.

Пробьет ли дракон стеклянный потолок

Все действия и поступки знаменитостей
являются лишь ролевыми, они не свободны,
а значит банальны.
Ги Дебор. "Общество спектакля"

Политическая культура традиционного общества всегда консервативна. "Игра престолов" прекрасно демонстрирует роль культурных стереотипов в формировании политики. Так, для северян самыми главными "чужими" оказываются вовсе не южане (которых они, конечно, презирают и считают изнеженными деградантами) и даже не Белые ходоки (в которых поначалу никто особо и не верит), а самые ближние соседи – Одичалые, живущие совсем рядом, но за Стеной. Причем отчуждение это взаимно, правда роль "чужого" для Одичалых никто, кроме северян, исполнить не может: других людей рядом просто нет.

Символично, кстати, что стену, отделяющую мир цивилизованный от мира дикого (привет горячий Дональду Трампу от Ангелы Меркель, призвавшей выпускников Гарварда "разрушать стены"), уничтожает "перевербованный" мировым злом дракон – символ и атрибут абсолютной монаршей власти в Семи Королевствах, по крови чуждой местным лордам. Правда, толпе агрессивных нелегальных иммигрантов так и не удается повергнуть Семь Королевств в хаос. Впрочем, с этой задачей аборигены Вестероса прекрасно справляются и сами. Кстати, желающие могут воскресить совершенно противоположный образ, который отмечает в этом году тридцатилетний юбилей – падение Берлинской стены.

На фоне временами даже гиперболизированного традиционализма выделяются разрушители стереотипов. Дважды отсидевшего по расстрельным политическим статьям гуманиста-алкоголика Тириона Ланнистера можно смело считать архетипом диссидентствующего "кухонного интеллигента" брежневских времен. Но самыми сильными персонажами, безусловно, являются женские. Вообще гендерный вопрос в "Игре престолов" обнажен до рейтинга 18+ и заострен до предела. По сути, все ключевые политические решения принимают женщины. Женщина спровоцировала оставшийся во многом за кадром мятеж против тирании Безумного короля, с которого и началась буря realpolitik в Вестеросе. Самые мощные антагонисты саги – женщины, так похожие друг на друга в своей безжалостной целеустремленности. Женщины Мартина легко принимают на себя "мужские" роли и с блеском их исполняют, не чураясь при этом и традиционно "женских" – что предсказуемо вызывает гневные протесты либерально-феминистической аудитории.

В этом контексте примечательна эволюция образа одной из центральных героинь – Арья Старк, харизматичная пацанка, поклявшаяся отомстить за смерть отца и брата, идет на все, чтобы попасть в орден "Безликих", лучших тайных убийц Вестероса, способных менять обличья. Но для того чтобы преуспеть в этой безусловно "мужской" роли таинственного мстителя, ей сначала приходится преуспеть в различных чисто "женских" ипостасях – от уличной торговки до малолетней шлюхи. А политическую победу в итоге – пусть и не абсолютную, но вполне весомую – одерживает женщина, на которую вряд ли кто-то ставил в самом начале: уж больно инфантильной, капризной и беспомощной выглядела в первых сезонах сериала Санса Старк. Вообще режиссеры и сценаристы "Игры престолов" – совершенно безжалостные люди: как теперь быть тысячам родителей, назвавших дочерей в честь Бурерожденной Кхалиси, Матери драконов, которая в конце концов натурально оказалась "не матерью, а ехидной"?

Впрочем, сериал ставит и гораздо более серьезные вопросы, связанные со столь популярной сегодня темой идентичности и политического представительства. Необходимо ли в современной версии деборовского "общества спектакля" играть роль, чтобы преуспеть в политике? Являются ли политические роли "гендерно недетерминированными"? Или, наоборот, они предельно гендерны и политически успешен будет гей, лесбиянка, трансгендер или какой-нибудь гендерквир именно за счет своей инаковости? Если признаком групповой идентичности является половая принадлежность, сколько таких групп может быть? Иными словами, дает ли та же сексуальная ориентация достаточные основания для политических амбиций в рамках политики идентичности? И если дает, то как далеко они могут простираться – только ли во внутреннюю политику или во внешнюю тоже? И можно ли сопрячь эти (или любые другие) инаковости в какое-то конструктивное сотрудничество – хоть на внутренней, хоть на международной арене?

Можно также задуматься о том, почему политическая система порождает "антисистемных" политических деятелей. И так ли они на самом деле "антисистемны" – не является ли тот же популизм своеобразной попыткой самоочищения политической системы через профанацию самой идеи политической власти и демократизации участия – то есть расширения народного представительства – в отправлении этой власти?

* * *

Кстати, о народе. Несомненной заслугой создателей сериала стало обнаружение того самого "глубинного народа", который измыслил себе на потеху Владислав Сурков. Вообще-то народа как такового в сериале практически нет. Он появляется, как правило, в виде толпы, либо приветствующей низвержение одного кумира и триумф нового, либо панически мечущейся и гибнущей в процессе насильственной смены одного кумира другим. Или же в виде своих отдельных представителей, смиренно умоляющих просвещенного и в целом либерально настроенного монарха вернуть прежние порядки благословенного рабовладельческого строя, когда все было в гармонии и ничто не мешало "доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами".

Как и в сурковской России, народ Вестероса живет где-то в собственной глубине, на поверхность особенно не показывается, в политику не лезет – его туда затаскивают. И всегда с очень неприятными последствиями.

Соглашаясь с Чарли Карпентер в том, что истории и сказания обладают мощнейшей политической силой, заметим, что ее восприятие "Игры престолов" и уроков, которые можно извлечь из этой саги, предложенное в 2012 г. в журнале Foreign Affairs и развитое там же в 2019-м, представляется все же несколько романтизированным. "Игра престолов" ужасающе реалистична. Более того, самые фантастические допущения творцов Вестероса пугают не столько полетом фантазии, сколько мрачной близостью к реальности – если не сегодняшней, то завтрашней уж наверняка.