Полгода провела в Сирии автор книги Мария Мономенова (на фото). Она рассказывает: "Да, это оказалось трудное и опасное путешествие. Ни одного дня я не знала, что будет со мною завтра. Кому доверять, кому нет? По средним расценкам голова русской в Сирии могла стоить от ста тысяч долларов, и охотников за легкой наживой было достаточно. Одна единственная ошибка могла стоить мне жизни, и у меня не было права на ошибку". Но кто, если не христианин, по достоинству способен оценить значение подвига современных исповедников веры? События, которые происходят сегодня на Ближнем Востоке, в один прекрасный день могут начать происходить в любой точке земного шара. Пусть же примеры наших современников вдохновляют нас в любых обстоятельствах следовать за Христом, никогда не терять мужества и хранить в своем сердце православную веру. Предлагаем читателям "Столетия" один из очерков цикла о православной Сирии нашего времени.

Схимонах Иосиф приехал в Сайднаю из Салоник. Вообще он был местным, но так сложилось, что к своим сорока с небольшим годам успел изрядно постранствовать по православному миру, а поэтому был в курсе всех, даже самых невероятных событий, связанных с жизнью нынешней Церкви. В каких только монастырях он не жил, с какими духоносными отцами не беседовал, но более всего гордился тем, что был учеником самого Ефрема Катунакского, который и постриг его в схиму.
Одетый в сильно истрепанный черный подрясник, ничем не примечательный, невысокого роста, несколько сутуловатый и улыбчивый монах останавливал на себе внимание исключительно благодаря своим глазам, которые существовали будто бы отдельно от него самого: вдумчивые и напряженные, они буквально примагничивали к себе внимание, давая понять, что отец Иосиф был не таким простачком, каким хотел казаться – в них светился недюжинный интеллект.
Увидев в моей руке четки с характерной афонской "считалкой", схимник многозначно произнес: "о-о-о, да вы были на Афоне, мадмуазель". Шутка пришлась кстати, и мы весело рассмеялись. Так быстро и очень просто состоялось наше знакомство.
Энергичный и собранный, отец Иосиф оказался настоящим "подвижником", правда не от слова "подвиг", а от слова "подвижность", а кроме того, он был полиглотом и разговаривал на пяти языках, включая русский, что открывало возможность для обсуждения широкого круга вопросов, включая самые тонкие духовные. Это обстоятельство не могло не радовать, поскольку к тому времени я уже изрядно истосковалась по собеседникам, а без общения на родном языке, казалось, даже начинала "дичать". Отправившись по приглашению батюшки в дом его родителей выпить чашечку кофе, мы не могли наговориться, радовались взаимопониманию и открывшимся общим знакомым, что еще сильнее сблизило нас в нашей нечаянной дружбе. Православный мир тесен.
Родители батюшки жили в старинном арабском доме, расположенном прямо у подножия монастыря. О, это был не дом, а самый настоящий музей арабского быта! Разглядывать домотканые "рушники", старинные вазоны и всевозможную глиняную утварь можно было часами, но особая атмосфера жилища заключалась все-таки не в интерьере, а в его физически ощутимой намоленности. Члены этой благочестивой семьи, чьи корни по рассказам батюшки восходили чуть ли не к жившим в этих краях первохристианам, с особым благоговением хранили чистоту веры, передавая бесценное духовное наследие предков из поколения в поколение. За резко негативное отношение ко всем происходящим в современной церкви изменениям – как значительным, так и самым ничтожным – у нас в России таких "правильных" сразу бы окрестили "зилотами", или, еще хуже, "маргиналами". Впрочем, и в Сайднае семейство отца Иосифа испытывало некоторые неудобства в жизни, претерпевая хотя бы уже тем, что слыли они в городке большими чудаками. Скажем, когда на праздник Рождества Пресвятой Богородицы вся Сайдная выходила на улицы города с крестным ходом, наше благочестивое семейство мирно почивало дома, однако, стоило Сайднае забыться в будничной суете и заботах о хлебе насущном, "чудаки" торжественно выносили хоругви, кресты, иконы и по всем чинам – с пением канонов и тропарей – совершали крестный ход вокруг собственного дома. Да, это была позиция! И позиция, нужно сказать, не безосновательная. Секрет, как вы уже, наверное, догадались, заключался в пресловутом "календарном вопросе". Антиохийская церковь, кажется, еще с 1948 года официально перешла на новоюлианский календарь, что породило в ту пору серьезный раскол и послужило причиной появления в Сирии так называемых старостильников, к которым, собственно, и принадлежали родители батюшки, смело несшие хоругвь "правильной веры" и не собиравшиеся прогибаться ни под какие "модернизмы" – были готовы сражаться даже в одиночку. Хотя, как выяснилось, в Сайднае таких "православных могикан" оказалось не так уж и мало, просто о своих убеждениях здесь никто не кричал: каждый жил тихо и так, как ему позволяла совесть.
В довершение ко всему, отец Иосиф оказался монахом ученым - имел даже какие-то богословские степени Баламандского университета, прекрасно разбирался в догматике, истории древней церкви, а еще был специалистом по сектам, к которым, конечно же, причислял римо-католиков и экуменистов.
Эсхатология, пророчества о конце света, финансовая пирамида Ватикана... – как и полагается для "зилота", были его излюбленным темами, говорить на которые он мог часами, причем ни разу не повторяясь.
Как я уже сказала, отец Иосиф считал себя чадом известного афонского старца Ефрема, ученика великого и богоносного Иосифа Исихаста. Фотографию, на которой они с аввой были изображены сидящими на огромном пне на Афоне, батюшка благоговейно хранил у себя на груди и любил показывать монашествующим. Отцу Иосифу было всего двадцать с небольшим, когда отец Ефрем постриг его в схиму.
Вскорости старец отошел ко Господу, и для отца Иосифа начались испытания, годы странствий, поиски Бога и себя. Вместе с духовником Синайской Горы архимандритом Адрианом, который тридцать лет служил священником знаменитого монастыря святой Екатерины, он покидал обитель в знак несогласия с позицией архиереев Элладской церкви. Некоторое время жил в Америке на приходе, открытом известным "старостильником" Сербской церкви епископом Артемием Рашско-Презренским*, воспитанником борца с экуменизмом отца Иустина Поповича. Несколько лет жил в старостильном греческом монастыре свв. Киприана и Иустинии, расположенном в пригороде Фили... Много где успел побывать отец Иосиф, всего я не запомнила, и теперь мечтал лишь только о России, хотя мечтал, нужно сказать, не без настороженности. Во время нашего знакомства схимонах официально не принадлежал ни к одному из монастырей и называл себя просто: "странствующий отшельник".
Думаю, от такого излишне мобильного "подвижника" многие бы с опаской отмахнулись, сказав стандартное "в прелести", или "раскольник", но я не спешила с выводами, ибо судьба этого человека представлялась мне очень интересной и уж точно не лишенной Божьего промысла, да и картина православной Сирии без отца Иосифа оказалась бы не полной: не случайно же Господь благословил мне его на путях моего сирийского странствия. А поэтому уверенно посвящаю сирийскому "страннику" целую главу, которая да не окажется ни для кого смутительной.
Осведомленность отца Иосифа о мировом экуменическом сообществе была поистине поразительной. Мне, конечно, не удастся передать все, о чем схимник дерзал рассуждать, называя десятки имен и мест для меня абсолютно ни о чем не говорящих, но становилось очевидным, что батюшка буквально одержим этой одной из самых злободневных тем современности, и в вопросе "маскуние" – именно так экуменизм называют в Сирии – был настоящим асом.
– Три центра догматического синкретизма шагают в светлое экуменическое будущее, – говорил он решительным тоном и со знанием дела углублялся в проблему, – Рим решает, Женева рукоплещет, Константинополь подписывает.
Почему нам запрещают говорить о торжестве Ватиканской дипломатии в Ливане и Сирии? Разве мы ошибаемся, когда видим осуществление в Баламанде мечты Второго Ватиканского собора? Преувеличиваем, когда считаем совещания в Ливане второй Фераро-Флоренцией? Грешим, когда говорим, что "Баламандская уния"* – это единение униатского типа, или называем некоторых афонских "консервативных" новостильников соучастниками в падении православных экуменистов? – задавал риторические вопросы мой собеседник и продолжал свой монолог. – Экуменизм есть некий род вселенской религии, а по сути, глобальный проект антихриста: не случайно именно со стороны богословов из третьего мира прилагаются колоссальные усилия расширить значение Всемирного Совета Церквей вовлечением других религий. Но именно здесь, на Ближнем Востоке, в самом пестром этно-религиозном регионе мира, происходят сейчас самые главные события в истории человечества, и мы находимся в эпицентре.
Из всего множества информации, которую отец Иосиф обрушил на мою не оскверненную вопросами церковного модернизма голову.
Мне, в первую очередь, запомнилось, конечно же, то, что касалось непосредственно нас, русских. Ну, например, что в 1993 году на ежегодной "Встрече всех религий" в Милане, которая продолжала работу первого совещания во главе с Папой Римским о "мире во всем мире", главным докладчиком как вы думаете был кто? - правильно, Горбачев!
Но еще более удивительной оказалась следующая история.
Как выяснилось, экуменизм явление не такое уж и молодое: его основы были заложены протестантскими общинами в конце девятнадцатого века на так называемой Конференции 194-х епископов в Ламберте, где были сформулированы базовые принципы унии "христианских" церквей. Далее, в 1948 году на первой Генеральной Ассамблее в Амстердаме был учрежден этот самый Всемирный Совет Церквей (ВСЦ) с его главным центром в Женеве. Однако, как утверждал отец Иосиф, мало кто знает, что учреждение ВСЦ в 1948 году на самом деле было противозаконно, поскольку на заседании присутствовали представители всего лишь трех православных церквей: Вселенской патриархии, Кипрской и Элладской церквей. Здесь возникает закономерный вопрос: где же были остальные?
Незадолго до рокового съезда в Амстердаме, не где-то, а в Советской России, в Москве, было выражено сильное противление Женеве и зарождающейся ереси экуменизма, которое прозвучало почти на всеправославном уровне!
Оказывается, в 1948 году "безбожным" политическим руководством СССР и Русской Православной Церковью было созвано Всеправославное Совещание, приуроченное к празднованию 500-летия фактической самостийности РПЦ. Изначально Сталиным даже планировалось проведение в Москве целого Вселенского собора для решения амбициозного вопроса "о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской", но замыслу не суждено было воплотиться: Константинопольский и другие греческие патриархи, по-видимому, те, что присутствовавшие на амстердамской ассамблее, по известным соображениям на торжества не прибыли.
Среди обсуждавшихся на Московском совещании вопросов были: отношение к экуменическому движению (все Православные церкви участницы Совещания посчитали невозможным для православных участвовать во Всемирном Совете Церквей), отношение к Ватикану, вопрос о действительности англиканской иерархии и календарный вопрос.
Участники Всеправославного Совещания единогласно осудили Римскую курию за подрывные действия по отношению к Православию; не сочли благовременным для своих Церквей участвовать в создании экуменического ВСЦ, в котором преобладали протестантские течения и политические тенденции; высказались за сохранение Александрийской пасхалии.
Рассказывая эту историю, отец Иосиф живо сокрушался о том, почему же Сталину, подобно идеологам ВСЦ архиепископу Темплу и Джону Даллесу – кстати, родному брату того самого Аллена Даллеса – не хватило политической наглости объявить Вселенский Собор в Москве состоявшимся, пусть и незаконно.
"В мире, где оказались попраны нормы международного права, честность лишь усугубляет кризис", – сетовал отец Иосиф, а у меня никак не умещалось в голове подобное "экзотическое" сочетание: схимник, араб и сталинист... Чего только в мире не бывает!
Однако уже при Хрущеве, в 1959 году ситуация стала стремительно меняться: представители РПЦ впервые появились в числе делегатов ВСЦ на острове Родос, а в 1961 году Московская Патриархия стала официальным членом ВСЦ. Плотина была прорвана.
История о советском противостоянии ереси экуменизма на заре ее формирования, о выступлении Сталина – кровавого-то богоборца – в роли чуть ли не Российского "самодержца", инициировавшего идею о Вселенском статусе Русской Церкви – все это представлялось мне каким-то буквально откровением, какой-то несуразной фантастикой. А еще было неловко и даже стыдно за то, что сириец оказывался более осведомленным в истории моей страны, чем я сама. Одним словом, сомнения в истинности исторических сведений, о которых рассказывал отец Иосиф, не покидали меня до самого возвращения в Россию, когда я, наконец, смогла вникнуть в суть данного исторического факта, который, да простит мне мою неграмотность читатель, оказался абсолютно достоверным. Выходило, что с недавних пор церковь вовлечена в чужую политику, и поведение Сталина, таким образом, имело свою вполне здравую и сугубо политическую логику: отец народов пытался оградить Россию от экспансии западных ценностей, противостоять заговору англосаксонских элит. Конечно же, Сталин не был религиозным человеком, но грамотным и дальновидным политиком он, бесспорно, был. Подумать только, страна советов на защите исконно православных ценностей – головокружительный виток в истории нашего отечества. Воистину, человек предполагает, а Бог располагает. Ну, а теперь имеем, что имеем...
– Экуменисты утверждают, что Бог один, – продолжал свои размышления схимник. - Что же, Он действительно один, но как из этого вывести, что любые человеческие представления о Боге одинаково истинны? Закон гравитации тоже один для всех, однако из этого не следует, что не важно, как и на чем летать. Как думаешь, можно прыгать с горы со штангой вместо парашюта? Ну, теоретически, конечно, можно... А еще они часто используют сравнение с лежащим на солнце разбитым зеркалом. Каждый из кусочков отражает солнечные лучи, хотя зеркало и разбито. Так и каждая "церковь", говорят они, обладает полнотой истины, хотя их видимое единство и отсутствует. Неплохая метафора, правда, Мария? Вот что бы ты сказала убежденному экуменисту, если бы пришлось парировать? – вдруг обратился с хитрым вопросом отец Иосиф, но я не растерялась и сказала, что если это действительно Божие зеркало, то оно вообще не может разбиться, а все, что бьется, то просто человеческое, а никакое не божественное вовсе.
– Экая умная, – причмокнув от удовольствия, воскликнул схимник, – молоде-е-е-ц!
Вообще-то после первого посещения Сирии, которое случилось ровно пять лет назад, вопрос межрелигиозного общения встал передо мной, что называется, самым острым образом. А все потому, что именно тогда мне довелось познакомиться и даже подружиться с первым мусульманином Сирии, главой местных суннитов, верховным муфтием, доктором Ахмадом Хасуном.
О, что это был за человек! В нем гармонично сочетались духовная и душевная красота, широта натуры, честь, природное благородство, блестящая образованность, а еще, что представляется уж совершенно невероятным для Востока, доктор Хасун был абсолютным бессребреником – просто "праведник" какой-то, а не мусульманин. Признаться, на тот момент я не знала, что мусульмане могут быть такими, а точнее, я вообще не думала про мусульман: что про них думать, если все вокруг православные.
По возвращении на Родину я тогда попыталась разрешить для себя вопрос о "праведном мусульманине" и попросила духовника растолковать позицию Церкви в отношении инаковерующих, которые, как выяснялось, в нравственном и чисто человеческом своем содержании могут даже превосходить современных православных. Наконец, мне было трудно представить, что добрейший доктор Хасун может гореть в аду из-за того, что был мусульманином, как он сам объяснял, по смирению перед волей аллаха, который произвел его на свет в семье, исповедующей ислам. "Будь я рожден в православной России, – рассуждал премудрый Ахмад, – я бы с радостью был православным, но любовь моя к Богу оставалась бы прежней, я бы любил его также, как люблю сейчас", – и поспорить с ним было сложно.
– Господь милостив и Он Любовь, – отвечал духовный отец на мой вопрос, – и я не сомневаюсь, что Бог любит и открывает Себя всякому ищущему и стремящемуся к Нему человеку. Бог, конечно же, открыл Себя и этому мусульманину, о котором ты мне сейчас рассказываешь и жизнь которого, я верю тебе, действительно достойна всяческой похвалы и даже восхищения. Бог дышит, где хочет и являет Себя каждому человеку в той мере, в которой тот может вместить: Он приоткрывает Себя католикам и маронитам, мусульманам и иудеям – богооставленностью отмечены, пожалуй, лишь атеисты и те, кто сознательно присягнули под знамена сатаны, все остальные ведают Бога и не должны вызывать у нас ненависть лишь из-за того, что они другие. Нет, Бог их тоже любит и заботится о них также как о нас, а быть может еще и больше. Поэтому, мы как дети Христовы должны помогать тем, кто лишь только ищет Его. Апостолы шли к язычникам и благовествовали о Христе, да и Сам Христос в язычниках иной раз находили больше веры, чем в иудеях. Вспомни хотя бы притчу о хананеянке! Гляди, какая вера была у этой женщины! А ведь язычники из Ханаана считались особенно жестокими среди собратьев, известно, что их жены занимались богомерзким жертвоприношением: огромное число обугленных детских скелетов было обнаружено археологами повсюду на территории древнего Ханаана. Под основаниями хананейских домов находят замурованные в сосуды в виде амфоры скелеты младенцев. А еще хананеи культивировали все виды развращений, их "богослужения" были поставлены на службу воспаленной эротике – так называемой священной проституции. Смотри, но Иисус не гнушается хананеянки, напротив, Он признает "велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему" (Мф. 15; 21-28) и исцеляет ее бесновавшуюся дочь. Такую же веру Господь находит и в сотнике римском, тоже бывшем идолопоклоннике, у которого был при смерти любимый слуга, исцеленный Господом по просьбе и великой вере сотника, в похвалу его Господь сказал: "Я и в Израиле такой веры не нашел" (Мф. 8, 10). Так и мы, подобно Христу, должны поступать, когда встречаем на своем пути тех, кто не такие как мы.
Я пересказала отцу Иосифу слова духовника, добавив от себя о дискуссионном понимании экуменизма, который в некоторых случаях не так-то уж и плох, помогает понять, что мир христианства не исчерпывается собственной конфессией, что он шире. Не случайно же в православном богословии есть даже такой термин, как "благодать призывающая" – единственный вид благодати, который действует вне церкви и служит для того, чтобы приводить в Церковь тех, кто находится вне ее лона, а это значит, что благодатный опыт доступен всем людям без исключения. К тому же, экуменизм в смысле сотрудничества христиан – да и не только христиан – в областях жизни не религиозных, а, скажем, социальных представляется явлением более чем полезным. Что плохого в том, если голодных будут вместе кормить христиане и мусульмане?
А уж в условиях войны и межрелигиозной ненависти, которые во всем ближневосточном регионе изо всех сил насаждаются внешними силами - подобный межрелигиозный диалог представляется не только разумным, но жизненно необходимым.
Размышляя, я пыталась найти здоровое зерно в учении экуменизма, поскольку всякое огульное отрицание меня всегда пугало. "Однако, превращать межрелигиозные диалоги в единую "религию диалога" преступно, – закончила я свой длинный монолог, который, нужно отдать должное отцу Иосифу, он мужественно выслушал не перебивая, – и преступно не только по отношению к православию, но ко всем мировым религиям без исключения. И в этом смысле экуменизм – это действительно какой-то чудовищный и крайне опасный заговор".
Узнав, что верховный муфтий Сирии – мой друг, отец Иосиф поменялся в лице, да и вообще чувствовалось, что все, о чем я говорила, сильно его раздражало. Для схимника он был, конечно, слишком темпераментным.
– Ну, во-первых, верховный муфтий экуменист, – отрезал мой непримиримый оппонент, – и правоверные мусульмане его не любят так же, как мы не любим Франциска. Один раз, когда он со словами: "брат мой!" протянул мне руку, я сказал: "если Вы мой брат, то сегодня же, согласно Номоканону и 85 правилам Святых апостол, я буду должен вас покрестить, вы готовы?" – он испугался и, как ошпаренный, отдернул руку. А во-вторых, скажи, ну как можно быть лояльным и идти навстречу тем, кто отнюдь не наивные деточки, блуждающие в поисках Солнца правды Иисуса Христа, но "звери иного порядка" жаждущие поглотить, растворить, уничтожить. Solo aequandum est, Мария, – это грозит нам уничтожением. Не стоит протягивать руки геенне. И потом, нужно уметь читать Евангелие, Иисус не уговаривал хананеянку уверовать в Него, отнюдь, она сама к Нему пришла и пришла с осознанным пониманием того, что Он Сын Давидов: тот факт, что она называет Его "Господь", свидетельствует о зрелом понимании Его Божественности, власти и силы, а называя Его "Сыном Давида", она исповедует Его Мессией. Таким образом, хананеянка пришла ко Христу готовой христианкой, глубоко верующим человеком и, конечно же, Он ее принял. О "зверях не иного порядка" Он говорит совершенно иное: "не мечите бисер перед свиньями" (Мф. 7:6), "се оставляется дом ваш пуст" (Лк. 13: 34).
Я отчаянно выдохнула: в голове, в которой только что царил экклесиологический порядок, рухнула системная база.
– Нет-нет, подождите, не запутывайте меня, пожалуйста, отец Иосиф! Поймите, я не хочу никого ненавидеть, даже этих "геенн". Мое сердце не вынесет ненависти, я стану злой и Диавол, таким образом, одержит во мне победу. Поймите же, в Боге не может быть места злому чувству, а мы его дети, значит должны быть как Он. Ну вот, например, зачем далеко ходить, мне говорили, что отец Иоанн, настоятель вашего Сайднайского монастыря, каждый день молится Богу о спасении душ безумных головорезов, творящих в Сирии бесчинства, которых не знало и дремучее средневековье. Разве это не высота? Разве не поступок?
Вы, конечно же, можете обвинить меня в "беззубости", вспомнив знаменитого русского еретика Льва Толстого с его бредовой теорией "непротивления злу силой", но я отнюдь не рассматриваю тот случай, когда реально буду вынуждена защищаться – у русских говорят: кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет, и если я не дам в лоб обидчикам веры и Отечества, то вскорости просто-напросто умру от муки совести, вот и все!
Это у нас у всех такая встроенная "программа", "made in Russia", понимаете. А потом, чем все эти ваши "геенны" отличаются от гонителя христиан Савла, которому было суждено стать апостолом Павлом – все это дело Божьего промысла.
Наш разговор был настолько горячим, что со стороны, наверное, казалось, что мы ссоримся: родители батюшки, пожимая плечами, то и дело тревожно на нас поглядывали и, похоже, готовились разливать водой. Но о ссоре не могло быть и речи. Боже милостивый, какая же это была необычная встреча! Как интересно и как неожиданно было говорить с человеком, не только широко и разносторонне образованным, но главное – имеющим такое неравнодушное и такое горячее сердце, какое скрывалось под ветхой мантией схимонаха Иосифа. Да, это был нетипичный монах, идущий каким-то своим, особым путем, о котором я не дерзаю даже судить, ибо каждая судьба человека - великая и неизъяснимая тайна.
– Мария, Мария, не путай категории! В данном случае ты имеешь ввиду личную позицию, путь души к ее Создателю, а я говорю о позиции Церкви. Тут не о чувствах речь: любить, или ненавидеть. Богом заповедано любить, а заповеди Главнокомандующего не обсуждаются. Вопрос совсем не в этом. Но в том, чтобы не осквернить Святыни! "Церковь воинствующая", слышала про такое? "Будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби". Понимаешь каково это? А ты понимай, понимай! Пора умудряться, Мария!
Нужно сказать, что схимник был убежден в том, что духовными причинами происходящих сегодня в Сирии трагических событий является именно вероотступничество христиан и предательство местных иерархов.
От отца Иосифа я, например, узнала, что знаменитая Маалюля пала из-за того, что настоятельница монастыря вступила в сговор с вооруженной оппозицией. Местные жители настолько злы на нее, что до сих пор не могут простить содеянного и готовы буквально растерзать. А еще оказалось, что в нашем Сайднайском монастыре вот уже почти как десять лет нет таинства исповеди, ее просто отменили за ненадобностью, упразднили по образу католических приходов. И действительно, так оно и оказалось. Позже я даже разговаривала с матушкой на эту тему, но ее объяснения о причинах, по которым в ее монастыре нет исповеди, показались, мягко говоря, неубедительными. Отец Иосиф также рассказал, что, пользуясь ситуацией военной неопределенности и хаоса, протестантские общины, а это самая богатая из христианских церквей, что называется "под шумок", скупают земли православных, за кусок хлеба переманивают верующих в свои общины, те охотно идут на любой контакт, правда потом столь же просто возвращаются и обратно. Люди не понимают, что предательство ими уже совершено.
– Старец Адриан Синайский говорил, – продолжал отец Иосиф, – что, конечно же, хорошо, если человек живет в безмолвии, однако, когда наступают такие трудные времена, как нынешние, и когда духовный корабль Церкви принимает смертельные удары последних времен, то отсутствие исповедания веры словом и делом лишаются оправдания. Бездействовать и молчать, думая при этом, что ты таким образом смиряешься, сейчас неполезно. Существует тонкая грань, когда терпение превращается в банальное предательство. Есть "вредное" согласие и "полезное" разногласие.
– Допустим, ну и как вы лично, словом и делом исповедуете Христа? – задала я вопрос, что называется, в лоб.
– Я хулиганю, – последовал быстрый и неожиданный ответ. – С отцом М. мы проникаем на экуменические сборища и устраиваем там православный "фейерверк". Правда, сейчас нам запрещен въезд в большинство стран Европы, Америку и естественно в Израиль, – долго прицеливаясь, отец Иосиф вдруг шлепнул себя по щеке, наверное, убил комара. – Слушай, Мария, а у тебя нет случайно знакомых, кто смог бы сделать нам с отцом М. паспорта с новыми именами? Признаться, не терпится продолжить начатое, – сказал он, посмотрев на меня учащенно хлопающими и девственно-чистыми глазами, а потом весело рассмеялся.
– Не обижайтесь только, пожалуйста, отец Иосиф, а вы точно схимник, или разыгрываете меня? – я была в шоке от всего услышанного, все-таки схимники в моем представлении были совсем другими, как например в Оптиной пустыни, молчаливые и углубленные в себя, взрослые и серьезные, но никак не "хулиганы". Мне было сложно быстро сориентироваться, чтобы верно оценить ситуацию – ни хватало ни опыта, ни времени все взвесить – и только позже я поняла, что в некоторых случаях, монах юродствовал, не хотел раскрывать тайны своего внутреннего мира.
– Точно схимник, самый настоящий, – и не думая обижаться ответил монах, доставая, словно паспорт, из-за пазухи параманный крест и огромный, как камень на шее, мощевик, какого я никогда в жизни не видела и вряд ли еще когда увижу. Каких святынь в нем только не было! Была даже частица мощей игумена земли Русской, преподобного Сергия Радонежского, которую, по утверждению монаха, ему преподобный прислал самолично. Увидев восторг в моих глазах, батюшка незамедлительно отыскал в старинном секретере крошечную шкатулку, и, со словами "это Иосиф Исихаст, пусть научит тебя молитве", протянул бесценный дар, о котором я не смела и мечтать. И это было первое для меня потрясение. Второе не заставило долго ждать.
Похлопывая себя по груди, на которой, под монашеским облачением – о чем я уже знала достоверно, – как на престоле покоились мощи святых, отец Иосиф торжественно сообщил, что со святыми отцами он сидел даже в израильской тюрьме, в обмен на десять политзаключенных Сирии был недавно освобожден и вот теперь не знает, куда бы ему податься.
Наступила тишина, или как это принято называть в традициях художественной литературы, "немая сцена". В принципе, можно было аплодировать и давать занавес!
Между тем "русскую" потеряли и с фонариками, поскольку уже прилично стемнело, разыскивали по всей Сайднае. Увлекшись разговором со столь нетипичным собеседником, я совсем забыла о том, что в монастыре не знали, куда и с кем я ушла "выпить чашечку кофе". Конечно же, мне потом здорово попало от матушки, но наша встреча с отцом Иосифом того стоила, и я была готова мужественно терпеть любые наказания, тем более, что действительно была виновата.
Расставаясь со схимником, я надеялась, что это была наша не последняя встреча и что у меня еще появится возможность более подробно расспросить его о странствиях, об афонских подвижниках, об отце Ефреме Катунакском, Адриане Синайском, о том, как же именно они с отцом М. "шалили" на экуменических форумах и каким, в конце концов, образом он очутился в израильской тюрьме. Но Господь не благословил. Это была наша первая и, увы, единственная встреча.
На пороге я спросила отца Иосифа, можно ли будет написать о нем в книге и обо всем ли, о чем он говорил, я могу упоминуть... словом, не опасается ли он чего-нибудь. А еще спросила, оставить ли его настоящее имя.
– Пиши все, как есть, – твердо ответил отец Иосиф. – И запомни, ничего не стоит бояться в этой жизни кроме собственных грехов.
Удалившись в комнату, схимник вынес частицу мощей святителя Нектария Эгинского, еще один бесценный дар:
– Вот держи, это тоже тебе, пусть "путешествующий епископ" научит тебя смирению...
И мы расстались.
Вечером я не удержалась и перечитала житие святителя Нектария – оболганного, всю жизнь гонимого, жестоко преданного самыми близкими учениками... свои письма он подписывал не иначе как "странствующий епископ". Сразу же вспомнилось "я странствующий отшельник" отца Иосифа, и тонкие параллели возникли сами собой. На фоне жития святого схимник стал для меня как-то более понятен, обнаружился неожиданный масштаб и драматизм его личности. Не знаю, но почему-то стало до боли жалко эту мятущуюся и столь щедро одаренную Богом душу, страшно за его будущее. Признаюсь, но почему-то я решила все-таки скрыть настоящее имя этого человека, так мне подсказывает интуиция. Нет, звали его не отец Иосиф...
А еще мне кажется, что в один прекрасный день мы с ним обязательно увидимся. И представляется мне, что произойдет это неожиданно и, почему-то, непременно в одном из русских монастырей. Ведь не случайно душа "странствующего отшельника" в момент нашей с ним встречи рвалась именно в Россию.
"Мне часто приходится слышать, вот мы немощные, мы стали не те, – как живой вспоминается отрезвляющий голос схимника, – но это от лукавого... человек все то же, а поэтому спрашивать с нас будут строго. Бдите!".

* Епископ Артемий Рашско-Презренский. На голосовании Священного Синода 15 апреля 2011 года 22 архиерея Сербской Церкви проголосовали за отлучение бывшего епископа от Церкви, а 12 архиереев – против
* "Баламандская уния" – так называемое Баламандское соглашении 1993 года. 17 июля 1997 года Священный Синод русской православной церкви постановил: "Считать необходимым проведение специального всеправославного обсуждения Баламандского документа" и "Рекомендовать представленный Синодальной богословской комиссией комментарий к тексту Баламандского документа к публикации в церковной печати". По словам Патриарха Алексия II, Баламандскому соглашению "никогда не придавалось догматического значения"

Мария Мономенова. В 2004 году окончила филологический факультет МПГУ. В 2000 году начала журналистскую деятельность в газете "Советская Россия". В 2001 году вместе с генерал-полковником Л.Г. Ивашовым и Слободаном Милошевичем была награждена Почетным знаком лауреата премии "Слово к народу". С 2003 по 2011 года работала в литературной части Московский Художественный Академический театр им. М. Горького под руководством Т.В. Дорониной. С 2012 года - в Академии геополитических проблем генерал-полковника Л.Г. Ивашова. С 2008 года публикуется в православных СМИ: "Парфенон сегодня", "Православная беседа", "Основы православной культуры", "Переправа", "Прихожанин", "Монастырский вестник", "Фома", "Историк", "Русская народная линия" и др. Член Союза журналистов России.

20.09.2019