могли ли знаменитые американские экономические "гуру" предсказать "черный четверг"

В 1929 году Нью-Йоркскую фондовую биржу охватила паника. Могли ли знаменитые американские экономические "гуру" – Гарвардский и Йельский университеты – предсказать "черный четверг"?
90 лет назад на Нью-Йоркской фондовой бирже началась паника. Сначала это был "черный четверг" (24 октября 1929 года), за ним последовали "черный понедельник" (28 октября) и "черный вторник" (29 октября). Далее пламя биржевой паники перебросилось на все отрасли американской экономики. Начался экономический кризис, который почему-то обозвали Великой депрессией, которая, как отмечают американские экономисты, продолжалась до конца 1932 года.

На самом деле в 1929-1932 гг. в США была рецессия, по-русски говоря – спад, или кризис. А с 1933 года американская экономика вошла в следующую фазу капиталистического цикла, которая называется стагнацией, или депрессией. А по-русски – застоем. С легкой руки американской пропаганды, ловко оперирующей словами (замена правильных слов на эвфемизмы), наши авторы стали экономический кризис 1929-1932 гг. также называть Великой депрессией.

О том, что это был именно кризис, а не депрессия, свидетельствуют многочисленные данные американской статистики. Из ведущих капиталистических стран Запада спад в экономике США был самым глубоким. В 1929-1932 гг. падение промышленного производства в Америке составило 46%. Для сравнения отмечу, что у Англии спад был 23%, Франции – 24%, Германии – 41%.
Также рекордным в Америке был рост безработицы. В 1932 году численность безработных в отдельных странах составила по отношению к 1929 году (= 100%): США – 607; Великобритания – 129; Франция – 214; Германия – 232 (Jerome Blum, Rondo Cameron, Thomas G. Barnes. The European world: a history. Little, Brown; 2nd edition, 1970).
Я специально привожу сравнение США с другими странами, поскольку до октября 1929 года Америка для всего мира была неким недосягаемым образцом. Европа с вожделением смотрела на Новый Свет. Германия рассчитывала на новые американские кредиты и инвестиции (они стали поступать туда по плану Дауэса), а Великобритания и Франция – на списание долгов военного времени (или по крайней мере на отсрочку в их погашении).
Казалось, что динамичное развитие американской экономики будет продолжаться бесконечно. Европейские эксперты изучали экономическую политику США и пытались переносить американский опыт на почву Старого Света. И вдруг такой обвал! Нашла свое подтверждение народная мудрость: кто выше летает, тому больнее падать.
Добавлю еще некоторые детали, раскрывающие глубину падения американской экономики. Совокупная стоимость акций, котировавшихся на Нью-йоркской фондовой бирже 1 сентября, равнялась почти 90 млрд долларов. К июлю 1932 года эта цифра составила примерно 16 млрд долларов. Таким образом, держатели акций американских компаний потеряли 74 млрд долларов. Последняя сумма в три раза превысила расходы страны на Первую мировую войну. Национальный доход Америки с 87,8 млрд долларов в 1929 году снизился в 1933 году более чем вдвое – до 40,2 млрд долларов.

В результате массового банкротства банков американцы потеряли свои сбережения на 3 млрд долларов. Гигантская по тем временам сумма! Для понимания того, что означал каждый доллар для американца в те годы, отмечу, что президент Рузвельт, придя в 1933 году в Белый дом, организовал программу общественных работ для нескольких миллионов безработных. Платили по 30 долларов в месяц. При этом обязательные вычеты из зарплаты составляли 25 долларов. Получалось, что на руках за месяц тяжелейших работ у американца оставалось лишь 5 долларов.

Теряли одновременно и деньги, и работу. Весной 1932 года число безработных достигло отметки 12,5 млн человек (10% от всего населения). Пик пришелся на начало 1933 года, когда число безработных в Америке достигло 16 млн человек. Получается, что более 30% трудоспособного населения США осталось без средств к существованию. А с членами семей – как минимум две трети населения страны.
Под влиянием резкого сокращения спроса на сельскохозяйственную продукцию начался сильнейший аграрный кризис. К 1934 году сбор пшеницы упал на 36%, кукурузы – на 45%. Резко снизились цены: на пшеницу и кукурузу – в 2,7 раза, на хлопок – более чем в 3 раза. Фермерская недвижимость упала в цене более чем в 10 раз. За период 1929-1933 годов разорилось около 897 тыс. фермерских хозяйств, то есть 14,3% от общего числа.
Собственно, грандиозный рост безработицы был обусловлен массовыми банкротствами, как фермерских хозяйств, так и торговых, промышленных и финансовых компаний. Число разорившихся компаний составило 135 тысяч. Плюс к этому число банков в США сократилось на 40%.

О массовых банкротствах фермерских хозяйств, промышленных и торговых компаний, банков в США написано бесконечное число работ – экономистами, историками, социологами. Даже писателями. Достаточно вспомнить роман американского автора Джона Стейнбека "Гроздья гнева" (1939).
Но мне сейчас хотелось бы акцентировать внимание не на макроэкономических показателях падения американской экономики, а на состоянии общественного сознания Америки. Десятилетие после Первой мировой войны стали называть "ревущими двадцатыми". Это было время эмоционального возбуждения больших масс людей.
Возбуждение проявлялось в культурно-бытовой сфере жизни: постоянное пребывание в атмосфере развлечений – танцы, джаз и другая новаторская музыка, театр в духе Бродвея, выставки абстракционизма, увлечение модами в одежде и др.

Образно выражаясь, Америка бесилась с жиру. Ибо она действительно сильно обогатилась на Первой мировой войне, и у среднестатистического американца (особенно горожанина) было в кармане достаточно долларов для того, чтобы предаваться разного рода удовольствиям, причем некоторые из них, в их понимании, были "удовлетворением культурных потребностей".

Но наибольшую гиперактивность американцы стали проявлять в денежно-финансовой сфере. В 1928 году уже 30 млн человек занимались куплей и продажей бумаг. По сути, каждый второй взрослый американец. При этом полтора миллиона занимались игрой "профессионально", открыв счета в брокерских фирмах. Личная жизнь, работа и забота о заработке, семья, учеба и даже "примитивные" удовольствия у миллионов американцев отошли на второй план. Все они жили биржевой игрой.

Все они образовали одну большую толпу ("стадо"), которая думала и действовала по тем законам, которые еще в ХIХ веке были сформулированы итальянским психологом и психиатром Густавом Лебоном в его знаменитой работе "Психология масс" (La Psychologie des Foules, 1895). Лебон и его последователи выделили такие социологические признаки стадного поведения людей ("толпы"): духовное единство или "умственная однородность"; эмоциональность; иррациональность; утрата ответственности, ощущение безнаказанности (вследствие анонимности); зараза (распространение "мнения"), внушаемость (толпу можно заставить видеть даже то, чего нет на самом деле), нетерпеливость в претворении своих идей (желаний) в жизнь и т. д.

Поведение толпы изменчиво, так как она реагирует на импульсы. Психология толпы похожа на психологию дикарей, женщин и детей: импульсивность, раздражительность, неспособность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенная чувствительность. Рассуждения толпы примитивны и основаны только на ассоциациях. Толпа способна воспринимать только образы, причем чем он ярче, тем лучше восприятие. Чудесное и легендарное воспринимается лучше, чем логичное и рациональное.

Лебон умер в 1931 году, он не успел обобщить то, что происходило в "ревущие двадцатые" на Западе, особенно в США, особенно на фондовой бирже и вокруг нее. Но если спроецировать основные положения теории Лебона на поведение десятков миллионов американцев на фондовом рынке, то мы видим, что "ревущие двадцатые" в США – классическая модель человеческого стада. В христианстве этот феномен давно известен и получил название массового беснования. Игра на бирже приобрела признаки буквальной одержимости. Об этом, кстати, в "Миссионерских письмах" и своих проповедях писал и говорил святитель Николай Сербский, который был очевидцем биржевых беснований 20-х и 30-х годов прошлого века.

Но что удивительно – массовый психоз не пощадил даже тех, кто занимал высшие государственные посты, и тех, кто должен был "по своей должности" давать объективные оценки состоянию экономики и сигнализировать о грозящей катастрофе.

Американский президент Кулидж был у руля государства в "ревущие двадцатые" – с 1923-го по 1929 год. Покидая свой пост, он заявил:
Страна может с удовлетворением взирать на настоящее и с оптимизмом на будущее.
Пришедший на его место президент Гувер также излучал оптимизм, обещал американскому народу "вечное процветание" (просперити). Даже на следующий день после "черного четверга" он обратился к народу со словами, что, мол, на бирже произошел лишь "технический сбой" и что "экономика страны покоится на прочном фундаменте".

Об угрозе обвала должны были бы сигнализировать люди, которые занимались экономической наукой и считались непредвзятыми арбитрами. Но, увы, многие из них оказались слепы. Интересный материал собран был в работе современного американского экономиста и писателя Марка Скоузена "Кто предсказал крах 1929 года?", опубликованной в 1993 году (Mark Skousen. Who Predicted the 1929 Crash?). Она была переведена на русский язык и опубликована в сборнике "Бум, крах и будущее" (М, Челябинск: Социум, 2002. С. 172–215). Приведу некоторые любопытные примеры.

Прежде всего, Марк Скоузен обращает внимание на то, что биржевую панику 1929 года "проспал" хваленый Гарвардский университет, который и тогда числился, и в наше время числится самым "крутым" центром американской экономической мысли.

Вторым в списке "экономических гуру", не сумевших предсказать "черный четверг", Скоузен называет выдающегося американского экономиста, создателя количественной теории денег, профессора Йельского университета Ирвинга Фишера. Этот экономический "гений" (а его таковым до сих пор считают) вторил американским президентам Кулиджу и Гуверу, что Америка вступила в "новую эру", эру "вечного процветания" (а может быть, наоборот, американские президенты находились под "гипнозом" Фишера?).
Профессор отрицал, что в росте котировок акций присутствует "спекулятивная составляющая", и уверенно заявлял: временное снижение фондовых индексов возможно, однако никакого краха и депрессии не будет. Дотошные искатели источников оптимизма Фишера полагают, что объяснение лежит на поверхности: профессор был активным игроком на бирже и сколотил таким способом большие деньги. То есть он сам был частью того самого "стада", о котором мы говорили.
Вспоминает Скоузен и легендарного Джона Мейнарда Кейнса, основателя той самой теории, которая была названа его именем (кейнсианство). Он также верил в вечное процветание (просперити) американской экономики. Его совершенно не смущал стремительный рост котировок ценных бумаг на Уолл-Стрит в 1927-м и 1928 году, который опережал на порядки реальный прирост производства. И тут мы узнаем, что знаменитый "гуру" проявил в 1927 году желание "прикупить" немного американских акций. Этим желанием он поделился со швейцарским банкиром Феликсом Зомари. А когда последний выразил обеспокоенность по поводу спекулятивной составляющей фондовых индексов на Нью-Йоркской бирже, англичанин уверенно заявил: "Не волнуйтесь, дорогой, в наше время крахов больше не будет".

Как известно, между американскими университетами идет негласная конкуренция. Йельский университет и Гарвардский университет время от времени обмениваются "любезностями" и напоминают, как "конкурирующая фирма" прошляпила биржевой крах 1929 года.

В конце 1980-х годов специалисты в области эконометрики обоих университетов решили разобраться, кто же из конкурентов имел в конце 1920-х гг. более совершенную модель прогнозирования. И понять, почему модель не сработала. Исследование было оформлено в виде обширной статьи: Dominguez K. M., Fair R. C., Shapiro M. D. Forecasting the Depression: Harvard versus Yale // American Economic Review. September 1988. Выяснилось, что модели обоих университетов были в равной степени не способны предсказать кризис.

Но что еще более поразительно: авторы статьи пришли к неутешительному (но вместе с тем честному) выводу относительно прогностических способностей двух ведущих американских университетов. Они признали, что если бы в конце 1920-х гг. были бы применены методики конца 1980-х гг., то и тогда американские экономические "гуру" не смогли бы предсказать кризис.

Так что экономический кризис 1929-1932 гг. в США привел к банкротству не только фермерских хозяйств, компаний и банков, но также так называемой экономической науки. И таким скрытым банкротом она остается. Ее явное банкротство мы обнаружим в очередной раз, когда в Америку накроет новый кризис. Ведь Гарвардский, Йельский и прочие "храмы экономической науки" продолжают излучать такой же оптимизм, какой они излучали еще за день до "черного четверга".

Валентин Катасонов