Мы приближаемся к концу десятилетия, у которого нет названия, считает профессор истории в Принстонском университете, сравнивая 2010-е, 1910-е и 1810-е. Начавшись с великих риторических обещаний и героических фигур, десятилетие завершилось политическим разочарованием.

ПРИНСТОН - Мы приближаемся к концу десятилетия, у которого нет названия. 2010-е действительно никак не могут себя обозначить, и затруднение лишь отчасти объясняется семантикой. Если к первому десятилетию XXI века можно было применить термин "нулевые", то уходящее десятилетие мало кто сочтет удобным называть "десятыми" (то есть "подростками" по-английски). Сто лет назад можно было не беспокоиться по поводу подобных категорий: 1910-е были просто эпохой Великой войны.

Впрочем, эта семантическая неопределенность порождается более глубокой проблемой, связанной с анализом и правдой. Человеческая цивилизация пытается найти смысл в концепции времени, которая упорядочена по десятилетиям, и поэтому наша речь содержит ярлыки, отражающие настроение каждого поколения. Оглядываясь назад, мы видим, что "двадцатые", "тридцатые", "сороковые", "пятидесятые", "шестидесятые", "семидесятые", "восьмидесятые" и "девяностые" вызывают у нас сильные ассоциации. "Шестидесятые" сразу заставляют вспомнить об оптимизме, о молодежном бунте, об обещаниях начинавшейся глобализации, а также об идее "единого мира". И отсюда следует вывод: каждое десятилетие обретает свой особый дух, если его годы совпадают с некой реальностью, которую можно точно и правдиво описать.

Довольно странно, но у 1960-х имеются сильные параллели с 1860-ми. От Джузеппе Верди и Рихарда Вагнера до групп Beatles и Rolling Stones - оба десятилетия стали временем появления изменившей мир музыки. А трансокеанские пароходы были столь же революционной технологией, как и пассажирские реактивные самолеты столетие спустя. В случае с США оба десятилетия были отмечены кровавыми конфликтами (Гражданская война и Вьетнам), изменившими национальные идеалы. Даже в скучной истории монетарной политики имеются поразительные параллели. При императоре Наполеоне III и вновь при президенте Шарле де Голле Франция добивалась создания европейской валюты с целью перестроить монетарные отношения на глобальном уровне.

Напротив, за полвека до шестидесятых обычно наблюдался мрачный ужас. 1810-е и 1910-е были эпохой разбитых надежд и утраченных иллюзий. Идеи великих преобразований (например, Наполеона I во Франции, царя Александра в России или президента Вудро Вильсона в США) натыкались на реалии национальных проектов, социальной вражды и экономических шоков (в частности, послевоенной дефляции).

Наполеон, Александр и Вильсон представляли себе мир, управляемый и умиротворяемый рациональным законом. Но каждый из них быстро превратилась в объект насмешек и издевательств. Наполеона представляли чудовищем, Александра - злобным реакционером, а Вильсона высмеивали как пресвитерианского проповедника, обманутого изощренными европейскими специалистами в реальной политике (Realpolitik).

2010-е тоже начинались с великих риторических обещаний и героических политических фигур, которые предлагали надежду. 4 июня 2009 года президент США Барак Обама произнес самую великолепную речь из своих многочисленных, выдающихся ораторских выступлений. В речи "Новое начало", произнесенной в Каире, он утверждал, "что Америка и ислам не исключают друг друга и не должны конкурировать. Наоборот, они пересекаются, и их объединяют общие принципы - принципы справедливости и прогресса, толерантности и достоинства всех людей".
Вся эта аргументация никуда не привела. Обама мастерски создавал видимость надежды, но не смог превратить ее в реальность. "Арабская весна" завершилась горьким разочарованием - репрессиями, гражданскими войнами, нищетой и смертью.

Как это часто бывает, у политического разочарования имелась экономическая составляющая. Впрочем, упорное отсутствие инфляции в 2010-е годы не было похоже на периоды сильной дефляции, последовавшие за Наполеоновскими войнами и Первой мировой войной. Макроэкономические условия 2010-х годов не были результатом осознанных попыток заменить финансирование военного времени бюджетной стабильностью. Напротив, дезинфляционное давление исходило от сочетания глобализации с технологическими переменами. Кроме того, в глазах общества плохие экономические результаты выглядели симптомом политических ошибок и низкого качества управления во время и после финансового кризиса 2008 года.

Судя по истории, периоды упорной инфляции обычно предвещают реализацию обещаний, а в периоды дезинфляции и дефляции все начинает выглядеть одновременно и более дешевым, и менее достижимым. Когда инфляция прекращается, общество начинает походить на Тантала, который в отчаянии тянется к тому, что совсем рядом, но остается недостижимым (для центральных банков этим недостижимым стала собственно инфляция).
Тем не менее, в 2013 году в речи перед выпускниками Обама продолжал цепляться за надежду: "у циников могут быть самые громкие голоса, но я обещаю вам: они достигнут наименьшего". К сожалению, он опять ошибся. Цинизм - это неизбежная реакция на период избыточных обещаний и их недостаточной реализации. Когда цинизм широко распространяется, он создает условия для политики "постправды". Ни один американский политик XIX века не может сравниться с бесконечной чередой лжи президента Дональда Трампа просто потому, что у них не было "Твиттера" или чего-либо подобного. По подсчетам газеты Washington Post, с момента вступления в должность преемник Обамы сделал более 15 тысяч "лживых или вводящих в заблуждение заявлений".

Обещание Америки состоит в том, что это земля равных возможностей. Но сегодня она отстает от большинства других развитых стран с точки зрения социально-экономической мобильности. Обещание Европы - это территория толерантности и общих ценностей. Но эти чувства подавляются волнами миграции и другими силами глобализации.

Еще важнее то, что в 2010-е годы были нарушены обещания глобального порядка, основанного на правилах. Достигнутое после 1945 года урегулирование сегодня превратилось в объект соперничества между странами, представляющими себя старомодными великими державами. У каждой из них имеется не только военная мощь, но и специфический набор идей.

На протяжении столетий "десятые" были антитезой "шестидесятым". Это было время, когда смелость надежд сменялась отчаянием, разочарованием и ложью. В результате, эти годы оказывались глубоко деструктивными и проблемными. Потребуется много времени, чтобы восстановиться, и лишь немногим из нас достанется привилегия увидеть 2060-е.

Project Syndicate (США): неудачные десятые
02.01.2020

Гарольд Джеймс (Harold James)