Соревнования между пропрезидентскими партиями – это еще не показатель реальной либерализации режима. Партии активно критиковали друг друга, но в адрес правительства звучали только осторожные замечания. Независимо от партийной принадлежности политики списывали все проблемы на решения "предыдущих 25 лет", единогласно поддерживали курс нынешнего руководства и даже не пытались ему оппонировать
Последние три года политическая жизнь в Узбекистане заметно оживилась. Пришедший к власти в 2016 году Шавкат Мирзиеев позиционирует себя как реформатор и призывает избавляться от стиля государственного управления "предыдущих 25 лет" – так теперь принято называть период правления Ислама Каримова. Власти проводят ребрендинг режима: либерализуют экономику, пытаются вступить в диалог с обществом, смягчают контроль над СМИ, ограничивают влияние силовиков в управлении страной.

Однако, несмотря на пышную риторику и определенную смену стиля, система пока далека от реальной трансформации. В этот тренд органично вписались и прошедшие 22 декабря выборы в нижнюю палату парламента. С одной стороны, продемонстрировав как позитивные аспекты имиджеориентированной политики, так и факторы, ограничивающие эффективность системы госуправления страны.
Одновекторная многопартийность
Ключевая проблема политической жизни Узбекистана – суперпрезидентская система с жесткой вертикалью власти. Президент и его ближайшее окружение безоговорочно доминируют в принятии основных решений и определяют вектор развития страны. Так же как Ислам Каримов утвердил в свое время "узбекскую модель развития", так и Мирзиеев правят страной в соответствии с собственной "Стратегией развития 2017–2021". При этом ни тогда, ни сейчас эти модели всерьез не обсуждались в парламенте – одобрение депутатов давно превратилось в формальность. И хотя новый президент постоянно говорит, что партии должны активно участвовать в управлении государством, риторика и реальность по-прежнему расходятся.
Сегодня в Узбекистане существует пять партий, каждая из которых имеет своих представителей в парламенте: правящая Либерально-демократическая, Народно-демократическая, социал-демократическая "Адолат" ("Справедливость"), демократическая "Миллий тикланиш" ("Национальное возрождение") и Экологическая партия. На бумаге система выглядит прекрасно: там и многопартийность, и разнообразие идеологической направленности – от либерал-демократов до зеленых, а победившая на выборах партия выдвигает кандидатуру премьер-министра. Но на деле у партий нет реальной силы, их роль сводится лишь к протокольному оформлению спускаемых сверху решений.

Причина застоя в партийной жизни – отсутствие политической конкуренции. В ограниченном виде она была в Узбекистане только в начале 1990-х. Тогда политическая элита во главе с Каримовым испытывала серьезное давление со стороны националистических партий "Эрк" и "Бирлик" ("Свобода" и "Единство"; позднее власти их запретили), а также радикальных религиозных группировок. Пока что единственные в истории Узбекистана конкурентные президентские выборы прошли в 1991 году, когда Каримову противостоял лидер партии "Эрк" Мухаммад Салих.
Жесткий контроль над общественно-политической жизнью и превращение Каримова в безальтернативного руководителя свели роль парламента к нулю. Никакая оппозиция не сформировалась, партии появлялись лишь для того, чтобы система выглядела легитимной в глазах международного сообщества. Они реально не участвовали в борьбе за власть и вообще мало чем отличались друг от друга. Большую роль в их обезличивании сыграл лично Каримов, выдвигая свою кандидатуру на пост президента по очереди то от Народно-демократической партии в 1991-м, то от национал-демократов в 2000-м, то от либерал-демократов в 2007 и 2015 годах.

Сегодня партии – это не часть политической элиты Узбекистана. Они не оказывают никакого влияния на происходящее в высших эшелонах власти. Партиям отведена роль исполнителей решений президента на законодательном уровне. Они и сами не стесняются это признавать. Например, глава социал-демократической партии "Адолат" Нариман Умаров заявлял, что "партия не решает проблемы, а показывает президенту то, что они существуют". Это выглядит особенно странно, учитывая, что формально социал-демократы считаются главной оппозиционной партией.

Как следствие, среди партийного актива нет ярких политиков, способных самостоятельно формировать повестку дня и вести реальную политическую деятельность. Отношения президента с лидерами партий складываются в формате "руководитель – подчиненные". Показательной стала встреча партийного руководства с Мирзиеевым в августе 2019 года. На фотографиях с той встречи в глаза бросается, как лидеры партий записывают за президентом, напоминая назначенных на свои должности чиновников.

Партийная оттепель

Когда Мирзиеев пришел к власти после смерти Каримова в 2016 году, одной из важных составляющих его реформ стала большая открытость власти. Узбекским чиновникам пришлось стать публичными: они комментируют новые решения, разъясняют позицию своих ведомств и даже дискутируют друг с другом о реализации той или иной инициативы.

Ослабление контроля над СМИ дало узбекскому обществу возможность хоть немного включиться в обсуждение текущих проблем. Темы, правда, ограничены только теми, о которых готова говорить сама политическая элита: бытовая коррупция, неэффективность госучреждений и госпредприятий, трудовые мигранты, образование.
Общая тенденция не могла не затронуть и партии, особенно перед парламентскими выборами. Там обновилось руководство, партийные функционеры вышли из информационного затворничества и обозначили свое присутствие в политике через СМИ. Дело дошло даже до теледебатов в прямом эфире, где партии могли представить свои программы и обсудить самые разные вопросы: от сноса зданий и вырубки деревьев до атомных строек и вступления в ЕАЭС.

Также партии стали активны в соцсетях и мессенджерах, привлекли в свои кампании популярных блогеров и музыкантов. Две крупные звезды мирзиеевского правительства – министр народного образования Шерзод Шерматов и министр юстиции Русланбек Давлетов – даже вступили в формально оппозиционные партии (Народно-демократическую и социал-демократическую соответственно).

С апреля 2019 года парламент получил право утверждать министров, одобрять годовой бюджет, а также заслушивать ежеквартальные отчеты правительства. Конечно, все это не означает, что в Узбекистане появился реальный парламентский контроль, пока это напоминает скорее обмен мнениями, но важен сам прецедент – парламент де-юре получил рычаги давления на исполнительную власть.
Неожиданностью во время этой предвыборной кампании стали предложения некоторых партий выдвинуть своих кандидатов на пост премьер-министра. И если раньше это были бы предложения в стиле "один реальный кандидат плюс несколько никому не известных", то теперь кроме действующего премьера Абдуллы Арипова прозвучали имена его первого заместителя Ачилбая Раматова и министра юстиции Русланбека Давлетова.

Руководство страны использовало парламентские выборы для улучшения имиджа режима. И у них это получилось, что подтверждает участие полноценной миссии наблюдателей Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) – впервые в истории страны. Обычно безликие и неинтересные парламентские выборы вдруг стали заметным политическим событием. По крайней мере, избиратели теперь начали узнавать лидеров партий и еще нескольких партийных активистов.

Новые декорации

Очевидно, простая смена декораций не превратила Узбекистан в развитую демократию – неэффективный госаппарат, произвол чиновников, несоблюдение законов никуда не исчезли. В стране так и не появился реальный механизм общественного контроля, хотя о нем постоянно говорят с высоких трибун. Президентские и ведомственные приемные, которыми в первое время пугали всех госслужащих, постепенно увязли в бюрократии. Хоть власти и дали больше свободы СМИ, журналисты по-прежнему сталкиваются с угрозами со стороны чиновников.
Предвыборная кампания показала, что одного ребрендинга мало для повышения эффективности партий. Выступления некоторых из их представителей на дебатах выглядели не лучшим образом. Например, кандидат от Экопартии поддержал идею строительства АЭС в Узбекистане, а его однопартиец предлагал реанимировать проект переброски сибирских рек в Центральную Азию.

У большинства партийных активистов нет опыта публичных выступлений. Из-за того что дебаты шли в прямом эфире, после них кандидатам приходилось отказываться от сказанного или объяснять, что они имели в виду что-то другое. Например, глава формально оппозиционной Народно-демократической партии Улугбек Иноятов вызвал шквал критики, когда заявил, что семья из пяти человек может прожить на 2,5 млн сум в месяц (около $260). Партии пришлось оправдываться, что Иноятов имел в виду только еду.

Партии слишком увлеклись комментариями в СМИ и совсем мало общались с избирателями напрямую. Поэтому с точки зрения узбекского общества, эти выборы ничего принципиально не изменили: места в парламенте, как и раньше, распределены и согласованы заранее, а сами выборы – лишь формально оформили эти договоренности.
Отсутствие серьезного прогресса в демократизации подтверждает и промежуточный отчет Бюро по демократическим институтам и правам человека ОБСЕ: к выборам не допустили независимых кандидатов, баллотироваться можно было только от партий, а создать новую, не представленную в парламенте было крайне сложно.

Соревнования между пропрезидентскими партиями – это еще не показатель реальной либерализации режима. Партии активно критиковали друг друга, но в адрес правительства звучали только осторожные замечания. Независимо от партийной принадлежности политики списывали все проблемы на решения "предыдущих 25 лет", единогласно поддерживали курс нынешнего руководства и даже не пытались ему оппонировать.

От ребрендинга к трансформации

Победу на парламентских выборах традиционно одержали правящие либерал-демократы. Это означает, что действующий премьер Абдулла Арипов, по всей видимости, сохранит свой пост, а сложившийся в политике статус-кво не изменится как минимум до президентских выборов 2021 года.

Власти начали снижать общественные ожидания от нового парламента еще до выборов, когда в ЦИКе заявили, что избрать современный законодательный орган будет возможно только через несколько созывов.
С другой стороны, нельзя сказать, что в Узбекистане существует какая-то организованная политическая оппозиция, которая не представлена в новом составе парламента. Называющие себя настоящей оппозицией зарубежные политики и движения не имеют поддержки среди населения и не способны влиять на происходящее в стране.

Конечно, государственный аппарат при Мирзиееве стал более открытым, информационное поле заполнено дискуссиями о текущих проблемах, а спрос на политику в СМИ увеличился. Однако природа системы пока не изменилась. Узбекистан остается государством с жесткой властной вертикалью, где отсутствует оппозиция.
Намеки на то, что власти думают об улучшении политической среды, есть, об этом заявлял первый заместитель председателя Сената Садык Сафаев. Однако переход от ребрендинга к реальным изменениям в госуправлении будет зависеть от того, в какой степени новому парламенту позволят воспользоваться своими функциями.

23.12.2019
Юрий Саруханян