Эпидемический кризис, скорее всего, будет купирован в ближайшие месяцы. Но его долгосрочные экономические и политические последствия будут огромными.
Давайте предположим, что все (или почти все) в мире будет развиваться по оптимистическому сценарию. Коронавирус COVID-19 скоро возьмут под контроль, а затем полностью изведут, как в начале 2000-х вычистили с лица планеты SARS. В конце мая мир снова станет безопасным для путешествий, а все технологические мощности – доступными для загрузки.

Паника на фондовых площадках пойдет на спад. Банки не отправятся в свободное падение, как в 2007–2009 гг. Спрос на товары и услуги хоть и испытает спад, но все же не схлопнется. К концу года после незначительной рецессии экономический рост в Китае и США возобновится, увлекая за собой остальные рынки.
Неминуемо вновь начнут расти цены на энергоносители.
Для поддержания функционирования даже потрепанной кризисом экономики потребуются топливо и электричество во все более возрастающем объеме. Одни только вычислительные мощности к 2040 году "съедят" всю имеющуюся в мире электрогенерацию. А значит, будут востребованы углеводороды из сложных месторождений – сланцевых, арктических и т. д., разрабатывать которые можно только при довольно высоком уровне цен на нефть и газ.

Через полтора года появится вакцина от COVID-19 или набор противовирусных препаратов, которые в состоянии его достаточно эффективно подавлять. Так что даже если этот вирус станет возвратным и сезонным, с ним будут расправляться эффективнее, чем с ежегодным гриппом.
В общем, согласно оптимистическому прогнозу, ситуация постепенно наладится. Но останется ли все по-прежнему? Не станет ли травма, нанесенная эпидемией коронавируса, причиной изменений в мировой экономике и международных отношениях?

COVID-19 уже стал причиной проблем в масштабе всей планеты. Пока речь идет только о панике на спекулятивном рынке акций, которая повлекла за собой изменения в курсах валют и снижение цен на энергоносители. Не лучшие времена переживает и туристическая отрасль.
Но средне- и долгосрочные последствия эпидемии могут оказаться куда серьезнее. Китай, эта "мировая фабрика вещей", временно закрыл огромное число производственных предприятий. Падение индустриальной активности стало настолько существенным, что спутниковые снимки зафиксировали значительное снижение загрязнения воздуха почти над всей территорией КНР.

Вполне возможно, незапланированные каникулы в Поднебесной не скажутся на доступности производимых в ней товаров или скажутся незначительно. И у поставщиков, и у ретейлеров есть складские запасы, которые как раз и создаются на случай форс-мажоров. Но товарные "буферы" истончатся, что заставит покупателей искать альтернативы китайским производителям. Восстановление прежних поставок, пусть и в урезанном объеме, потребует от транспортников серьезного напряжения сил, что неминуемо приведет к повышению цен на их услуги. А это, в свою очередь, еще сильнее мотивирует торговые компании на поиск альтернатив и – главное – на сокращение транспортного плеча. Даже если летом 2020 года мировая структура снабжения радикально не изменится, о таких изменениях будут думать закупочные отделы фирм по всему миру. Хотя бы на случай очередной эпидемии.
Эксперты оценивают темпы восстановления китайского производства по-разному. Но все сходятся на том, что для возврата к прежнему режиму работы потребуется не менее полутора–двух лет. Но это в том случае, если все крупные корпорации снова "сложат все яйца в одну корзину" и КНР (вместе со своими партнерами по региону) останется основным источником мировой товарной массы.

Дело ведь не только в ширпотребе. Под угрозой оказались поставки жизненно важных для индустрий и обеспечения общественной безопасности товаров, комплектующих и материалов, чье производство "невидимая рука" глобального рынка сосредоточила в Юго-Восточной Азии. Вообще говоря, речь могла бы идти о любой части света и о любой стране, ведь "глобальное начальство", защищая собственную власть и сверхприбыли транснациональных корпораций, последовательно осуществляло так называемое международное разделение труда. В условиях даже не очень серьезного кризиса, которым пока обернулась эпидемия COVID-19, эта экономическая модель затрещала по всем швам.
Приведу пару примеров. Правительство США приняло решение закупить большую партию масок на случай ухудшения эпидемической ситуации. Заказ разместили в компании 3М, специализирующейся, в числе прочего, на производстве одноразового медицинского инвентаря. Выяснилось, что поставщик в состоянии поставить максимум 35 млн масок, поскольку технологическая цепочка завязана на Китай и Мексику. Вообще-то и 35 млн – это оптимистический прогноз. Ситуацию пока спасает лишь то, что заранее было заготовлено около 40 млн масок. Но в случае необходимости массового обеспечения населения средствами индивидуальной защиты этот запас истощится за один–два дня.
Эффективность использования масок у многих специалистов вызывает серьезные сомнения. Однако в случае дальнейшего расползания эпидемии в большом объеме потребуются другие медицинские товары – индивидуальные боксы-палатки, одноразовые халаты, респираторы и защитные костюмы для врачей, а также капельницы, иглы и прочие "мелочи". И кто знает, при каком уровне спроса мировая логистическая система начнет давать серьезные сбои! Отсутствие любой пластиковой детальки, производимой по "самой оптимальной цене" в Китае, может лишить медперсонал возможности эффективно противодействовать заболеванию.
Разумеется, врачи как-нибудь выйдут из положения. Скорее всего, элементарные карантинно-терапевтические мероприятия в конце концов добьют настырный коронавирус, как до этого добивали все прочие зловредные патогены. Но "осадок" останется. ЦКЗ США, как и другие аналогичные структуры в индустриально развитых странах, потребуют организации собственных национальных производств жизненно важных изделий и медикаментов.
Возможно, к врачам не прислушаются. Но вот вам другая неприятность. Сегодня уже не Китай, а Южная Корея и Япония являются наиболее опасными источниками вируса. А ведь в этих двух странах производятся материалы и компоненты, без которых практически всю компьютерную индустрию планеты ожидает самый суровый кризис. "Тонкое место" обнаружилось в августе 2019 года, когда разгорелся очередной дипломатический спор между Сеулом и Токио, быстро перешедший в ограниченную торговую войну.

Функционирование этих гигантов напрямую зависит от доступности чистых высокотехнологичных материалов, в частности фторсодержащих полиамидов и фоторезисторов. 92–94% потребности в них сегодня обеспечивают японские корпорации Fuji, JSR и TOK Semiconductor. И все это сейчас находится в зоне повышенного риска.
Чтобы нарастить производство и чипов, и материалов надлежащего качества для них в других местах, потребуется время. И как только импортозамещение в США, Европе и других странах заработает, отказываться от собственных индустриальных мощностей уже никто не станет – урок вируса забудется нескоро.

Как бы оперативно и успешно ни действовали медицинские власти по всему миру в ближайшие недели и месяцы, COVID-19 уже обнажил уязвимость глобальной сети снабжения. Реакцией на нее станет сокращение логистических цепочек и перенос производств поближе к потребительским рынкам. Надежность поставок, пусть и временно, станет важнее низкой себестоимости продукции. Это не только подстегнет реиндустриализацию способных на нее стран, но и сыграет на руку тем политическим силам, которые за нее ратуют. А это, в свою очередь, ускорит отказ от международного разделения труда. Маятник надолго качнется в сторону стратегии самообеспечения (иногда неверно называемой изоляционистской).
Сбои в сети снабжения (в том числе те, что лишь прогнозируются) скажутся и на финансовом секторе. Страх перед возможной будущей рецессией во многом определяется отсутствием у международных и национальных мегарегуляторов инструментов для противодействия новым негативным явлениям. В 2007–2009 гг. разразился кризис ликвидности, и на него ФРС США, ЕЦБ, МВФ и другие глобальные институты ответили количественным смягчением, то есть попросту "залили" проблему деньгами.

Нынешний кризис зависит не от доступной ликвидности, а от функционирования логистических каналов и производственных мощностей. Работать с такими "низменными материями" мировые монетарные власти и "гуру" неолиберализма попросту не умеют. При этом почти всем глобальным корпорациям грозит долговая петля. Перед крупными банками, особенно международными, встанет дилемма – финансировать ренационализацию индустрий, тем самым ослабляя свой контроль над мировой экономикой, или столкнуться с силой государственного принуждения, а возможно даже – с угрозой силового отчуждения от рычагов влияния на реальный сектор и благополучие жителей планеты.

Противодействовать государственным машинам международные финансовые институты могут лишь до определенной степени. Если политическая воля правительств окажется тверда (а к власти будут неизбежно приходить "изоляционистские" лидеры), то монетарным структурам придется подчиниться. Проблема, однако, состоит в том, что они не обладают рецептами быстрой перестройки собственными силами. Значит, их будут перестраивать извне, то есть силами государств. Если, конечно, государства хотят выжить.

Эпидемический кризис, скорее всего, будет купирован в ближайшие месяцы. Но его долгосрочные экономические и политические последствия будут огромными, даже если не принимать в расчет радикальное изменение отношения к вопросам миграции населения. Может быть, дело даже обойдется без серьезной рецессии. Но когда лет через тридцать студентам экономических факультетов будут задавать вопрос, что же прикончило глобализацию в 20-е годы 21-го века, ответом "на зачет" будет: "COVID-19".

Дмитрий Дробницкий