Максим Сучков
16 марта 2020

Если российско-турецкие отношения – это брак по расчету, то сейчас стороны сохраняют его только ради детей, то есть политических инвестиций, которые Путин и Эрдоган сделали в развитие двусторонних отношений, когда не все такой вектор одобряли
Россия и Турция – снова союзники. C 15 марта стороны начинают совместно патрулировать сирийскую трассу М4 Алеппо – Латакия. Таким образом, будет выполнена последняя из трех договоренностей, которых достигли Путин и Эрдоган во время встречи 6 марта. Предыдущие две – прекращение огня и создание коридора безопасности вокруг этой трассы – тоже реализованы.

В телефонном разговоре 12 марта Путин и Эрдоган с удовлетворением отметили "существенное снижение напряженности" в Идлибе, одном из последних оплотов сирийской оппозиции и прибежище наиболее дееспособных террористических группировок. Однако новый статус-кво лишь переводит острый кризис вокруг этой зоны деэскалации в режим ожидания. Интересы России и Турции в Сирии остаются во многом противоположными, и рано или поздно Москве придется что-то делать с этим противоречием в отношениях со страной, в сотрудничество с которой она так много инвестировала в последние годы.
Учитывая обстоятельства последних недель, едва ли можно было рассчитывать на более устойчивую сделку по Идлибу: амбиции сторон велики, общественный дискурс полон эмоций, возможности сделать что-то на земле, не провоцируя новую эскалацию, ограничены.

Однако причины кризиса остались неурегулированными. Россия по-прежнему видит их в неспособности Турции соблюдать взятые обязательства и изгнать террористическую группу "Хайят Тахрир аш-Шам" из идлибской зоны деэскалации. Российская сторона в принципе недовольна тем, что турки помогают удерживать Идлиб под контролем сомнительного рода группировок. В Москве по-прежнему заинтересованы в комплексном развитии отношений с Анкарой, но не готовы поступиться собственными интересами в Сирии ради турецких амбиций.
Вместе с тем российское руководство понимает сложности, которые возникли у Эрдогана внутри страны после убийства турецких военных во время налета сирийских ВВС 27 февраля, и осознает, насколько тяжелой будет гуманитарная ситуация в Турции, если туда из Идлиба устремятся новые волны беженцев. Поэтому Кремль был готов дать туркам возможность хотя бы временно разрядить ситуацию.
В каком-то смысле такая позиция Москвы по Идлибу отражает те принципы, на которых Россия в целом выстраивает отношения с таким непростым партнером, как Турция. Первый – относиться с пониманием к вопросам, имеющим для безопасности Турции принципиальное значение. Второй – четко, но без лишнего шума обозначать красные линии и заранее обговаривать коридор возможностей для сотрудничества вокруг проблемных тем. Третий – пользоваться ошибками других партнеров Турции, особенно США, играя на контрасте.

Однако хрупкость перемирия в Идлибе – хороший повод задуматься, насколько этих принципов достаточно, чтобы гарантировать, что немалые инвестиции, которые Россия делает в отношениях с Турцией, в конечном счете себя оправдают.
Охарактеризовать эти отношения непросто. Если это тактический союз по Сирии, то своих целей в этом союзе Москва, по большому счету, уже достигла. Зоны деэскалации, к созданию которых Турция приложила руку (и волю), позволили Асаду овладеть многими территориями, ранее подконтрольными оппозиции.
Сейчас сирийская оппозиция фрагментирована и фактически полностью потеряла самостоятельность – Анкара по своему усмотрению посылает бойцов группы, некогда именовавшейся Свободной сирийской армией, воевать за свои интересы в Ливию. Сирийский Конституционный комитет тоже сформирован – правда, он пока дожидается лучших времен, чтобы начать работать над конституцией страны и проектами реформ.
Если российско-турецкие отношения – это брак по расчету, то сейчас стороны сохраняют его только ради детей, то есть политических инвестиций, которые Путин и Эрдоган сделали в развитие двусторонних отношений, когда не все такой вектор одобряли. Результатом этих усилий стал рост взаимной торговли и туризма, крупные проекты в энергетике (АЭС Аккую, газопровод "Турецкий поток"), соглашения по С-400 и потенциально другим перспективным направлением военно-технического сотрудничества.

Если американо-турецкие отношения описывают формулой "Турция, может, и союзник для США, но не партнер" (ее автор – президент американского Совета по международным делам Ричард Хаас), то в случае России все наоборот: Турция – партнер, но не союзник. Иными словами, у России не должно быть ожиданий, связанных с "союзническим поведением" Турции (например, на основании ее принадлежности к "астанинской тройке"), но поддерживать баланс взаимных интересов необходимо.

Личное измерение этих отношений играет, возможно, ключевую роль на текущем этапе. За последний год из всех иностранных лидеров больше всех личных встреч Владимир Путин провел именно с Реджепом Эрдоганом. Каждая такая встреча приковывает внимание мировой прессы, на каждой лидеры стараются обеспечить интересную картинку: то Путин выдвигает стул из-под Эрдогана, то угощает его мороженым, а через месяц уже турецкий лидер угощает фигами российского коллегу.

Обоим нравится создавать собственный образ в СМИ. Оба пришли к власти в начале 2000-х и провели свои страны через серию политических экспериментов, которые нравятся далеко не всем. Оба воплощают в себе неприятные для Запада изменения в международном порядке, произошедшие после холодной войны. Обоим доставляет удовольствие удивлять – чаще неприятно – и прессу, и политиков, и экспертов. Наконец, несмотря на взаимные разочарования, оба умеют делать вид, что очень расположены друг к другу ради улучшения отношений между двумя странами.

Чем больше разрыв между благостной картинкой в СМИ и реальными противоречиями, тем более хрупкими и нестабильными оказываются российско-турецкие отношения. Это заметно даже в общественном мнении двух стран, когда во время периодических кризисов дистанция от "стратегического партнера" до "исторического врага" преодолевается за считаные дни.
С другой стороны, это позволяет сохранять отношения очень пластичными. В основе такой пластичности – циничный прагматизм сторон, уверенность в том, что "худое сотрудничество" даст России и Турции больше, чем "добрый конфликт". В эпоху девестернизации международной системы Турция видит в России ресурс укрепления собственного стратегического суверенитета, в то время как Россия в Турции – инструмент наращивания авторитета великой державы.

Эта пластичность пока уберегает Москву и Анкару от более опасных столкновений. Выражаясь языком механики, даже получая различного рода деформации, их отношения не разрушаются. Эта диалектика хрупкости и пластичности может установиться как норма российско-турецкого взаимодействия надолго. Но каждый следующий кризис будет снова проверять, чего в этих отношениях все же больше.