Дискриминация белого гетеросексуального большинства не вечна
Андрей Бабицкий
журналист
4 августа 2020,
Фундамент сегодняшнего мироустройства начинает не слишком быстро, но уже заметно меняться. Это еще не тектонические сдвиги и разломы, но набирающая силу тенденция, уверенная поступь традиции, которой вынужденно уступает место постмодерн, теряющий силу и способность поддерживать жизнеспособность сформированной им антисистемы.

Существует представление, разделяемое далеко не всеми, что постмодерн стал ответом на предшествовавший ему модерн, оформившийся в эпоху Просвещения. Вера в то, что человек – это центр вселенной, что история движима прогрессом и наукой – якобы все это в первую очередь было беспощадно разломано.

Но цели постмодерна куда более тотальны. Он уничтожает любое прошлое и будущее, в которых все предшествовавшие системы вещей – христианство, ислам, модерн – видели лад и порядок, порождаемый осмысленностью исторического процесса, точным пониманием того, какими ценностями и ограничениями этот порядок поддерживается, и целями, которые ставят перед собой человек и общество.

Мощной увертюрой к постмодерну задолго до того, как он вступил в свои права, стала смерть Бога, о которой объявил Ницше. Впоследствии Ролан Барт похоронил автора, заявив, что любое написанное произведение не принадлежит писателю и его содержание никак не связано с его намерениями. Конкретный текст случайно "шумит" от лица всего комплекса существующих текстов. В самом широком смысле это означало, что человек лишен индивидуальности, он не создает ничего, а является лишь форточкой для сквозняка из цитат. Он есть сумма мелких рассказов, как писал Ж.-Ф. Лиотар. Творчество оказывается невозможным в принципе, поскольку отсутствует субъект: в обезличенной мировой библиотеке не творят, а перекликаются между собой не люди, а тексты. Такова картинка, созданная Ж. Деррида, который провел деконструкцию всей предшествующей метафизики. Ну а раз человек – всего лишь медиатор внешних по отношению к нему сил, то есть объект, то никакой свободной волей он не обладает.

Идейную основу под постмодерн подвел Карл Поппер. В своей работе "Открытое общество и его враги", опубликованной в 1945 году, он выхолащивает из любого общественного устройства цели и смыслы, утверждая, что прошлое и настоящее никак не связаны – одно не вытекает из другого. Любое знание, по его мнению, относительно и должно постоянно пересматриваться.

Еще одной особенностью постмодерна стало отсечение смыслов посредством иронии, сарказма, запрета рассматривать что-либо всерьез. В искусстве это выразилось в уничтожении традиционных содержательных форм: отсутствие сюжета и замысла, бессвязность, сбитая или имитируемая композиция заменяется предельной фиксацией на выразительных средствах. Означающее теряет всякую связь с означаемым, замыкается на себе, становится самодостаточным. Собственно, означаемого вовсе не существует, все превращается в игру, и мир предстает окончательно распавшимся. В нем нельзя обрести твердую почву, привязав себя к безусловным нормам и ценностям, поскольку постмодерн элиминировал их императив.

На всем, что придавало смысл человеческой жизни в прошлом – в зависимости от эпохи это были разные вещи: вера, справедливость, преображение души, разум – был поставлен крест. Они были названы тоталитарными идефиксами, ограничивающими человеческую свободу. Проще говоря, постмодерн снял все ограничения, полностью раскрепостив телесное начало человека. То, что сейчас происходит на Западе, в виде намечавшейся тенденции описывалось философами в 70–80-е годы прошлого века. М. Фуко, анализируя современное ему европейское общество, обрисовал этот переход от культа души к культивации секса. Он называл это трансформацией "диспозитива" супружества в "диспозитив" сексуальности.

Первый регулируется правилами, во втором имеет значение "качество удовольствий, природа впечатлений". Фуко сближает современное искусство и сексуальность: "Искусство и секс сегодня имеют то общее, что и там и здесь господствуют диссоциированность, перверсии, принципы свободного поиска, диффузности, обновления – "бесконечная изобретательность, постоянное размножение методов, способов, технологий...".

Неолиберальная доктрина, ныне обретшая характер тоталитарной идеологии, едва ли не главной своей задачей считает борьбу за преимущественные права сексуальных меньшинств. Это прямое указание на кровное родство неолиберализма и постмодерна. История – это не поиск смысла, а грандиозное поле битвы различных сексуальных групп нетрадиционной ориентации за возможность заниматься сексом так, как они считают правильным. Да еще и делиться своим бесценным опытом с окружающими.

Кризис постмодерна вытекает из его неспособности дать человеку и обществу цельную картину миру, привязать его к мифу, в рамках которого ставятся значительные исторические цели по умножению общественного блага. Атомизированный обыватель за пределами такой картины мира может жить только "здесь и сейчас" ради потребления и удовольствий различного толка. Он не в состоянии интерпретировать реальность и строить планы на будущее. Это существо с ослабленной волей и пониженным интересом к жизни.

Недавний скандал вокруг манифеста Джоан Роулинг и оказанная ей коллегами массовая поддержка демонстрирует, что бунт назрел. Постмодернистская модель перестает работать в качестве социального регулятора. Она, собственно, и не работала, а беспощадно крушила все, что попадалось ей под руку. Привычный уклад жизни западного человека, который вполне тяготеет в своем большинстве к традиции, все настойчивее требует легализации и признания. Дискриминация, которой тотально подвергается белое гетеросексуальное большинство на Западе, не может продолжаться вечно – просто потому, что продуцирует глобальный распад всего: семьи, общества, государства. На каком-то этапе стремительного падения в пропасть обязательно должна быть предпринята попытка притормозить процесс. У меня есть твердая уверенность, что во многих головах уже светлеет и до организованного массового сопротивления рукой подать.

У России есть серьезные социокультурные резервы для оказания необходимой помощи той части западных элит, которая хотела бы разрушить морок постмодерна и неолиберализма. Она являет собой пример возвращения к традиции, пространство которой очертили изменения в Конституции. Они же задали вектор развития на десятилетия вперед. Понятно, что западное общество по умолчанию не может экспортировать наш опыт, но понять, исходя из него, что настоящее неразрывно связано с прошлым, вытекает из него, и что опыт предков бесценен, оно сможет без видимых усилий.