Умер духовный лидер тысяч россиян: мистика Владислава Крапивина

Не просто "детский писатель"

На 82-м году в Екатеринбурге ушел из жизни писатель Владислав Крапивин. Человек, по книгам которого дети учились самым важным и правильным вещам на планете: отваге, чести, достоинству, мужеству, состраданию, милосердию. Вещам, которые, несмотря на всю свою первостепенность, оказались скорее помехой, нежели подспорьем в жестком и циничном мире. Но в то же время лишь благодаря им он, этот мир, еще не разлетелся на щепки.

Владислав Петрович, на самом деле, не был просто писателем, создателем фантастических (а, по сути, реалистических) миров. Нет, он являлся своего рода духовным наставником для тысяч людей. Пусть такая формулировка и старомодна – не важно.

Крапивина называют детским писателем. Да, это так во многом. Ведь он создавал книги для детей, но вот говорил в них по-взрослому и как со взрослыми. Сейчас сонмы психологов, дипломированных и так, учат родителей общаться со своими отпрысками серьезно, как со сверстниками. Однако часто подобный диалог сводится к примитивно-потребительским, а подчас и дурным вещам. Крапивин же выстроил совсем иное общение: он задал уникальный по своей глубине и душевности формат, в котором дети понимали и принимали большие красивые ценности через приключения, через путешествия в мир, принадлежавший исключительно им.

Опять же старомодная точка зрения, как и формулировка, собственно, что писатель – инженер душ человеческих, кто-то вроде пророка или мессии. Пусть до торжества постмодернизма подобные воззрения и были распространены. Но как бы ни осмеивали их, такие формулировки и тезисы, они по-прежнему распространены в русском сознании. Даже сейчас, когда дети воспитываются не книгами и не родителями, а гаджетами и соцсетями.



Впрочем, не "даже", а именно сейчас. Ведь писателя, подобного Крапивину, нет сегодня. И близко нет. То, что предлагают нам под видом детской литературы – это продукт коммерческий, продукт на потребу, созданный не для воспитания, но для реализации. Я сейчас даже не говорю о столь рудиментарных вещах как доброта, самопожертвование, патриотизм, которые когда-то присутствовали в книгах. Суть в другом – в том, чтобы стать своим для ребенка, чтобы говорить с ним одновременно поучительно (но без менторства), глубоко и увлекательно. Крапивин мог это делать. Мог, возможно, как никто другой.

Тысячи писем неслись автору с просьбой познакомиться с его героем Сергеем Каховским. Настолько убедительным и реальным казался этот мальчик со шпагой. И невозможно представить сейчас, как современные дети караулят крапивинский текст у почтового ящика, а после, добравшись до романтических букв, отгораживаются ото всех, погружаясь в совсем иной мир.

Да, времена ныне другие. И жить по крапивинским идеалам в них значит обречь себя на страдание, на борьбу с ветряными мельницами, которые, меж тем, ощетинившись насилием и меркантильностью, бьют больно, а подчас и убийственно. Потому нелегко пришлось тем, кто, впитав, вырос на книгах Владислава Петровича. Однако только так и должен идти по жизни русский человек, преображающий ее материальную часть высшими идеалами. Иначе все это бессмысленно, пусто, отвратно, тоскливо. Иначе и не жизнь это вовсе, а симулякр, обрекающий на угасание и распад.

Не знаю, с каких пор мы решили, что школа воспитывать не должна. В 90-е, наверное, да? Предоставлять услуги по получению знаний – так это теперь звучит. А позднее мы решили, что воспитывать в принципе никто никого не должен. Ради чего? И с таким подходом воспитательная функция исчезла и из литературы, и из кино, и из медиа. Остались только развлечения – и ничего больше. Пусть так удобнее, пусть так безопаснее, но разве есть смысл, ради которого стоило приблизиться к смерти в этой вяжущей бессодержательностью пустоте?

Владислав же Петрович своими книгами отправлял в путешествие по иному компасу, по другим координатам, сделав не меньше лучших педагогов страны – он именно что воспитал тысячи девчонок и мальчишек. "Воспитал" не в казенном, бюрократическом смысле, а в особенном полнокровном духе, когда дети начинали видеть мир и людей в нем во всем их многообразии. Только за это ему можно и нужно ставить памятники. За мистический опыт, облеченный во вполне осязаемую форму.

И ведь не только в литературе Владислав Петрович исполнил великую педагогическую миссию, реализовав свой дар. Ему удалось, казалось бы, невозможное – в советское время он создал отряд "Каравелла", проходивший в статусе отдельной пионерской дружины. По сути, движение это являлось автономным, что, ясное дело, вызывало немало нареканий. Шутка ли сказать, целый отряд, маршировавший отдельно от пионеров. И Владислав Петрович ведь не только создал, но и в будущем отстоял "Каравеллу".

Мне доводилось встречать людей, прошедших этот отряд. В нем они стали романтиками, но не в облачно-витающем смысле, а скорее в героическом, в сопереживающем и сострадающем. И во многом мечта, рожденная в "Каравелле", несмотря на все приземленные мерзости жизни, помогала им двигаться вперед, воспаряя над обыденностью расчетливости и тоски.

И вот еще что важно сказать. При всем великом наследии Владислава Петровича есть люди, которые относятся к нему совсем по-особенному – это севастопольцы. Ведь множество произведений Крапивина связано с городом-героем – в них он описывает его улочки, лестницы, которые по-морскому называются трапы, скамейки, дома.

Оказывается, так бывает, да, когда писатель, родившийся в Тюмени, живший в Свердловске, воспел далекий белокаменный город у Черного моря. И сделал это одновременно и фантастично, и реалистично. Ведь, с одной стороны, крапивинский Севастополь – могучий форпост, бастион, город-герой, выдержавший столько испытаний, а с другой - место сакральное и мистическое, прописанное в иной, почти магической реальности, вроде Макондо Гарсии Маркеса.

Именно в этот чудесный мир и стремились попасть сотни и тысячи людей со всей России, со всего русского пространства. Через книги Владислава Крапивина они влюблялись в Севастополь, проникались и очаровывались им. Я встречал десятки таких людей, известных и не очень, музыкантов и инженеров, писателей и строителей – их детская мечта исполнялась, когда они приезжали в город-герой. В веке девятнадцатом его канонизировал Толстой "Севастопольскими рассказами", а в веке двадцатом традицию своими книгами продолжил Крапивин.

И, к слову, в 2014 году Владислав Петрович, человек аполитичный, открыто поддержал возвращение города-героя в Россию. Тогда он, написавший до этого такие строки: "В погребах спрессован старый порох. Пусть он никогда не пригодится… Мальчики, храните белый город. Помните, что вы его частица", сказал о Крымской весне: "История показывает, что севастопольские мальчики разных поколений не разучились хранить свой Город". И подобные слова классика значили куда больше длинных патетических речей политиков.

Севастополь и Крапивин – они навечно связаны друг с другом. И мне видится единственно правильным - зафиксировать это не только в сознании, но и фактически. Несколько лет назад я предлагал дать Владиславу Петровичу Крапивину статус почетного гражданина города-героя Севастополя. К сожалению, эта идея не была поддержана должным образом – ни власть имущими, ни моими коллегами-писателями.

Что ж, возможно, теперь пришло время. И это будет важный шаг – один из – в увековечивании памяти о великом писателе, воспитателе, мистике и педагоге.