Евгения Ким

Осенне-зимний электоральный сезон-2020 плавно перетекает в грядущие январские выборы-2021 – парламентские в Казахстане и президентские в Кыргызстане. 

Прежние технологии предвыборного процесса в Центральной Азии уже не работают, а внедрение новых требует времени, запаса прочности и политической воли от представителей политической элиты в Центральной Азии.

"Выборы как процедура демократического уклада в наших странах не является и не должна являться абсолютной. Она выполняет социально-психологическую функцию, связанную со своего рода ритуалом одобрения в календарном цикле смены тех или иных министров длиной в четыре или пять лет", – генеральный директор Евразийского центра интеграционных исследований и коммуникаций Станислав Наумов, рассказал в интервью Ia-centr.ru – как меняется политическая система в Центральной Азии и почему падает доверие избирателей к выборам.

– Почему в постсоветской Центральной Азии падает доверие к выборам?

– Падение доверия к выборам характерно не только для стран Центральной Азии, но и для всего постсоветского пространства.

Выборы – лишь один из нескольких инструментов кадровой политики. Соответственно, в каждой стране есть свои электоральные технологии кадровой политики. У элит – свои технологии самообновления, и в первую очередь – это борьба с коррупцией.

Борьба с коррупцией в странах Центральной Азии играет роль инструмента реализации политической конкуренции. Если власть хочет усилить контроль в рамках кадровой политики, она развивает не электоральные методы кадровой политики, а действует в сотрудничестве с силовыми структурами.

Силовых структур в каждой из стран ЕАЭС и СНГ много, так как мы уже давно существуем в своем административном треке. За почти три десятка лет та силовая система, которая была в СССР – МВД, КГБ, прокуратуры и суды – претерпела метаморфозы путем деления, реорганизации, слияния элементов.

В каждой стране есть четкая система сдержек и противовесов в том, что касается именно баланса государственных функций. Исключительная миссия государства – карать за преступления против личности. Карать преступников только лишь для того, чтобы продемонстрировать всем гражданам гарантии безопасности жизни каждого из них. В этом фундаментальная суть государственной политики и она возложена на силовые структуры.

Соответственно, от этого базового постулата отслаиваются проекции уже в систему госпрограмм. 

Интерпретации выходят за пределы гарантий безопасности и затрагивают экономические аспекты, связанные с доходами и расходами государственного бюджета. 

Это является одной из тем диалога между государством и налогоплательщиками, будь то корпорации или же физлица.

Таким образом, выборы как процедура демократического уклада в наших странах не является и не должна являться абсолютной. 

Она выполняет социально-психологическую функцию, связанную со своего рода ритуалом одобрения в календарном цикле смены тех или иных министров длиной в четыре или пять лет.

–  А если календарный цикл не укладывается в этот временной промежуток?

– Жизненные процессы, как правило, сложно ограничить временными рамками. 

Наглядный пример – долгосрочные треки лидерства в трех экономически самых заметных странах СНГ. 

Данный пример показывает, что нет предпосылок к тому, чтобы кто-то из оппозиционных лидеров внутри системы бросил вызов существующим главам государств. Вы спросите почему? А потому, что так удобно.

Если нет главного электорального конкурса, в хорошем смысле слова, на уровне первых лиц, значит, процессы плебисцита воспроизводятся на уровне парламента, сохраняя большинство мест за ранее избиравшимися депутатами. То же самое происходит в отношении выборов глав регионов, городов и районов. 

Мы давно работаем в рамках плебисцитарных моделей, скорее, голосования, чем выбора между двумя или тремя альтернативами. Выборы являются способом подтверждения легитимности действующей власти. 

Соответственно, ни в России, ни в Казахстане, ни, до недавних пор, в Беларуси, оппозиция ни разу не оспаривала результаты выборов. Это общее явление.

Соответственно, процедура выборов становится менее значима. Избиратели как потребители политических товаров и услуг эти казусы наблюдают и проявляют все большее недоверие ко всем участникам политического рынка, а потому – сохраняют пассивность.

– Это единственная причина падения доверия к выборам?

– В построении грамотного предвыборного процесса несколько противоречий. Отдельно подчеркну систему нескольких "входных фильтров". Накладываясь друг на друга, они выхолащивают процедуру выборов в самом начале. Данный механизм отсекает альтернативных кандидатов еще на стадии регистрации.

Понимаю, что это делается под предлогом борьбы с экстремизмом. То есть намерения были благими. Но в итоге процедуру довели до состояния, что выбирать особо не из кого.

А поскольку обновлять элиты все-таки надо, то обновление происходит через коррупционные дела – отсюда и громкие уголовные дела в отношении представителей политической элиты.

Слава богу, как альтернатива самоуничтожению и неизбежной, исходя из элементарного инстинкта самосохранения, отрицательной селекции в последнее время создаются разного рода социальные лифты, кадровые резервы.

– Когда и почему ситуация может измениться?

– Когда у людей появится связка "я отчисляю налоги – я получаю услуги".

Ведь сейчас за нас налоги платят работодатели. Когда избиратели начнут сами платить налоги государству со своих доходов, у них возникнет вопрос – на что государство их тратит?

Раньше просили не задавать такие вопросы, потому что невозможно отчитаться за эти, условные, десять тысяч рублей. А сейчас такие отговорки не помогают.

Цифровизация дошла до того, что можно отследить чуть ли не каждый рубль. Все финансовые операции являются предметом больших данных и про каждого потребителя можно сказать все, глядя на его траты. То же самое касается всех операций бюджетов любого уровня – муниципального, областного, республиканского.

Когда эта конверсия произойдет – люди иначе будут относиться к выборам. Избиратели будут фактически нанимать аудиторов своих социальных финансов, своих коллективных благ. Это изменит повестку.

– В Кыргызстане в 2020 г. произошел третий в истории независимости переворот. В какой момент система дала сбой, который вылился в смену власти?

– Анализируя причины октябрьских событий в Кыргызстане, прежде всего необходимо искать их истоки. 

Тут уместно вспомнить революцию 2005 года, когда обостренное чувство социальной справедливости тех, кто не имел доступа к государственному заказу и субсидиям, вылилось в желание изменить ситуацию.

В отличие от Казахстана, в Кыргызстане ярко выражена географическая поляризация. Для любых подобных обществ важен баланс на уровне областей, районов, и, как следствие, распределение по всем уровням госконтрактов, должностей и т.п. 

Как только этот баланс искусственно нарушается, в действие вступают механизмы, которые требуют "перевернуть песочные часы".

Как ни странно, в Кыргызстане перевороты – способы восстановления стабильности.

Еще одной интересной особенностью страны является то, что, судя по всему, сила неформальных вооруженных формирований сопоставима с ресурсами формальных вооруженных объединений – силовых структур.

И получается, что "работа" улицы посредством кулаков и булыжников оказывается сильнее патронов.

Подобная ситуация в Кыргызстане возникла не из-за процедур выборов или подсчета голосов. События 2020 года состоялись по причине отсутствия консенсуса при распределении мест в структурах, принимающих решения.

Это стало уроком для партий власти во всех странах постсоветского пространства. В первую очередь, для Казахстана, где в начале 2021 года должны пройти парламентские выборы.

– Как изменились предвыборные технологии после введения "умного голосования"?

– Технологии "умного голосования" – это способы консолидации электората вокруг кандидатов, не связанных с партией власти, и по сути, простой инструмент принуждения к коалиции.

Результаты выборов – дефицит коалиционности на стадии дискуссий между оппозицией и партией власти. 

Если бы оппозиция была психологически более устойчива – она, скорее всего, умела бы договариваться и, условно говоря, при низкой явке избирателей имела бы больше шансов на победу.

Например, технология "сушки" явки, которая раньше активно применялась в интересах партии власти сейчас стала менее эффективной. 

Сейчас политические партии столкнулись с ситуацией, когда нужно максимально мобилизовать своих активных сторонников и стать более подвижными для привлечения неопределившихся с выбором категории граждан.

В меняющихся реалиях основной вызов политических технологий связан с отказом от властного популизма, от бюджетного распределения денег в виде увеличения пособий или пенсий. Эти обещания перестали быть единственной "палочкой-выручалочкой".

Изменилась сама система выстраивания отношений между избирателями и партиями. Сейчас политическим объединениям нужно научиться видеть в оппонентах равных собеседников и вести анализ предлагаемых ими изменений. Если же воспринимать оппозицию как "врагов", то это грозит лишением возможности расширения собственного позиционирования.

Прагматизм избирателей нельзя ни недооценивать, ни переоценивать. Потому что, с одной стороны, они нацелены на получение благ, но этот настрой не настолько примитивный, чтобы за условный килограмм гречки отдать свой голос.

– Вы предлагаете постепенно включать оппозицию в действующую систему?

– Первое, что нужно – перестать играть в оппозицию. Зачастую оппозиция является филиалом партии власти.

Второй глобальный системный вывод, который можно сделать, исходя из анализа политической ситуации на постсоветском пространстве – большинству граждан партии уже не сильно нужны. 

Нужны проектные группы менеджеров, которые будут решать текущие или будущие задачи, связанные с развитием страны.

– Как это может выглядеть на практике?

– В политической конкуренции могут использоваться несколько механизмов. Например, онлайн-референдумы. 

Это может быть голосование через сайты государственных услуг, по результатам которого будет формироваться группа лиц, ответственных за решение проблемы, вынесенной на онлайн-референдуме.

Тут важна стратегическая составляющая – следование утвержденному плану без изменений финансирования бюджета или пересмотра налоговой составляющей.

Референдумы – только один из многих инструментов инкорпорирования населения в структуру принятия решений.

– Любые изменения несут в себе риски и для их успешного внедрения необходим определенный запас прочности системы и наличие "подушек безопасности". У кого они есть?

– Запас прочности имеется у Казахстана и Узбекистана. 

В этих странах нет серьезных дестабилизирующих факторов, которые могут привести к развитию ситуации по модели Кыргызстана. Такая стабильность создает возможность подготовки к постепенному внедрению новых механизмов в существующую модель управления.

– Какие основные ошибки могут допустить в Казахстане при проведении парламентских выборов в январе 2021 года?

В российско-казахстанских отношениях ценным аспектом является взаимное уважение к политическому суверенитету. 

Поэтому я отвечу, что выборы – внутреннее дело Казахстана и как гражданское общество хочет, пусть так и нарабатывает свой опыт.

Как в Казахстане выстраивают внутрипартийную систему – дело Республики Казахстан. Хотя мне кажется, напрашиваются одномандатные или двухмандатные округа.

Возможно, нужно пойти на эксперимент и перезагрузить партийную систему. Прежняя система в виде создания новых партий уже не сработает, ведь партии практически более не востребованы электоратом.

Одномандатные или двухмандатные округа – то, что позволит выстроить баланс между разными точками зрения. 

Когда избиратель может проголосовать как за кандидата от партии власти, так и за кандидата от оппозиции.

Но эти эксперименты возможны через выборы в следующем политическом цикле. Пока система не опустилась на самое дно недоверия избирателей к себе, нужно с ней что-то делать.