Лидер таджикской оппозиции не исключил возможности политического переворота в Душанбе
Андрей Серенко
Собственный корреспондент "НГ"

11.01.21

Активизация боевиков в Северном Афганистане не угрожает безопасности Таджикистана и других центрально-азиатских республик. Об этом в эксклюзивном интервью обозревателю "НГ" Андрею СЕРЕНКО заявил известный таджикский оппозиционный политик, руководитель Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), председатель "Национального альянса Таджикистана" (НАТ) Мухиддин КАБИРИ. По мнению находящегося в вынужденной эмиграции таджикского оппозиционного лидера, Эмомали Рахмон готовится уступить пост президента Таджикистана своему сыну Рустаму. Однако этим планам могут помешать силовые сценарии смены власти, в том числе с участием членов президентской семьи.

- Не так давно в афганском Бадахшане на самой границе с Таджикистаном произошло нападение группировки таджикских боевиков "Талибана" (организация запрещена в РФ) на афганских полицейских (Таджикские талибы анонсировали перенос джихада из Афганистана на родину). Террористы вели себя очень жестоко, уничтожая всех на своем пути, добивая раненых и пленных силовиков, кстати, тоже этнических афганских таджиков. Этот инцидент вновь обострил вопрос о степени реальности угрозы Таджикистану и другим государствам Центральной Азии со стороны джихадистских групп, базирующихся в Северном Афганистане. Как вы оцениваете обстановку в этом регионе?

- Я думаю, это был всего лишь один из трагических эпизодов многолетнего конфликта в Афганистане, не более того. Талибам сегодня необходимо давать о себе знать, неважно, где именно - в Кандагаре, Герате или Бадахшане, это не имеет значения. Там, где у боевиков есть более подготовленные люди, командиры и советники, там они и совершают свои набеги, организуют террористические акты. В Афганистане такие события происходят постоянно, а для Таджикистана, для всего нашего региона, это, конечно, чрезвычайное происшествие, ведь инцидент имел место вблизи наших границ. Поэтому он и вызвал заметный информационный и политический резонанс.

Хотя, я уверен, что эта вылазка таджикских талибов в целом не делает политическую погоду, не меняет статус-кво в регионе. Все эти вооруженные группировки, независимо от того, какое у них количество боевиков, с кем они сотрудничают – с "Исламским государством" (ИГ, организация запрещена в РФ), "Талибаном" или с кем-то еще, они не смогут повлиять на ситуацию в Таджикистане и других странах региона. Потому что все готовы к таким событиям – и Таджикистан, и Россия, и Китай и другие государства Центральной Азии.

Другое дело, что каждый из игроков в регионе может постараться получить максимум политической выгоды от этого инцидента. Таджикская сторона, очевидно, будет использовать этот пример в разговорах со своими партнерами – Россией, Китаем, даже, возможно, с Западом, НАТО, показывая, что есть некая опасность, угроза со стороны террористов-джихадистов и что, соответственно, необходимо предоставить Душанбе финансово-экономическую и военно-техническую помощь. Такие стычки на афгано-таджикской границе в определенной степени объективно выгодны нынешнему руководству Таджикистана, потому что они позволяют требовать от того же Запада закрыть глаза на нарушения прав человека, например: какая демократия, когда вот-вот джихадисты вторгнутся в страну…

На самом деле в целом ситуация в зоне афгано-таджикского пограничья вполне подконтрольная и ничего драматичного в ней сегодня нет. Печальным, конечно, является то, что в этом инциденте с обеих сторон участвовали таджики: таджикские талибы в основном совершили это преступление, со стороны афганских силовиков погибли также таджики.

Кстати, сразу после этого инцидента на нас, представителей таджикской оппозиции в Европе, вышли афганские друзья, которые выясняли, какое отношение имеют к Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) и "Национальному альянсу Таджикистана" (НАТ) таджикские боевики, совершившие нападение на афганских полицейских. Потому что ряд афганских политиков, в частности, Латиф Пидрам и некоторые другие, назвали атакующих "боевиками таджикской оппозиции", не конкретизируя, какая именно группировка стоит за этими действиями. Мы объяснили, что под термин "таджикская оппозиция" сегодня можно подвести самые разные группы и движения и что, по крайней мере, умеренная часть таджикской оппозиции не имеет никакого отношения к резонансному происшествию в афганском Бадахшане, к тем группировкам, которые совершили это преступление.

Мы также не сомневаемся, что официальная таджикская власть будет использовать этот инцидент в своих целях, в том числе для дискредитации умеренной оппозиции. Возможно, и у вас в России также этим происшествием могут воспользоваться в каких-то политических целях, например, чтобы обосновать российское военное присутствие в центрально-азиатском регионе.

- Тем не менее, сегодня в самом Афганистане военно-политическая ситуация заметно обострилась. Талибы в последние несколько месяцев наращивают террористическую активность, демонстрируя намерение захватить власть в стране. Как вы полагаете, угроза реванша талибов может привести к возрождению "Северного альянса" - объединения афганских политиков, впервые возникшего в 90-е годы, в котором главную роль играли, кстати, таджики, и бойцы которого с оружием в руках противостояли "Талибану"? Вы хорошо знакомы со многими лидерами бывшего "Северного альянса", которые сегодня разобщены, соперничают между собой. Способны ли они воссоздать легендарную коалицию перед общей угрозой со стороны сильного и опасного врага - талибов?

- Прежнего "Северного альянса" давно нет и, скорее всего, уже не будет. Да, кстати, нет и явной угрозы прихода талибов к власти в Афганистане. Зато есть перспектива участия талибов во власти. Думаю, пусть сами афганцы решают, является ли участие талибов в правительстве Афганистана угрозой для них или нет. Если это угроза, то да, она может однажды стать фактором для объединения бывших "северян". Если нет, то нынешняя разобщенность таджикского спектра афганской политики будет продолжаться еще некоторое время. И возможно даже кто-то из "северян" постарается опередить других своих коллег, попытавшись начать выстраивать индивидуальные контакты с талибами. Вот такого развития событий я не исключаю.

- Вы считаете, что талибы могут согласиться на новый формат афганского правительства как некоего акционерного общества, в котором они получат только долю? А не захотят ли они все же попытаться забрать себе всю власть в стране целиком? Во всяком случае, практические действия "Талибана" свидетельствуют сегодня как раз об этих намерениях.

- Я думаю, талибам будет достаточно иметь контрольный пакет акций в новом правительстве Афганистана. Талибы научились добиваться своих целей и, кстати, неплохо было бы у них этому поучиться. То ли это благодаря тому, что за ними стоят какие-то крупные аналитические центры, то ли они сами выросли до такого уровня… Но надо отдать им должное. Они могут, чтобы не раздражать многих, не стремиться получить большое количество значимых государственных постов и министерских портфелей на уровне центрального правительства Афганистана. Но на уровне местных общин, органов местного самоуправления, талибы в любом случае будут контролировать ситуацию, будут держать через это центральную власть на поводке, влиять на нее очень сильно, вне зависимости от того, кто будет главой государства – Ашраф Гани, Хамид Карзай, Амрулла Салех или какой-нибудь другой политик. Талибы постоянно будут держать нового президента Афганистана под своим контролем. Я думаю, ресурсов пока у них достаточно, и мы видим, что талибы планомерно идут к этой цели и добиваются на этом пути многого.

- А как вы оцениваете политическую ситуацию в Таджикистане? В 2020 году там прошли президентские выборы, на которых предсказуемо победил многолетний глава государства Эмомали Рахмон. Задолго до этих выборов ходили слухи, что Рахмон может начать операцию "Преемник", передав власть своему сыну Рустаму. Однако этого не произошло…

- Я думаю, что Рахмон просто отложил операцию "Преемник" в силу различных факторов – прежде всего, социально-экономических, а также из-за пандемии. В такой сложной ситуации, какая возникла в 2020 году, отдать, пусть даже формально, бразды правления неопытному сыну было бы достаточно рискованно для президента и его семьи. Поэтому Эмомали Рахмон решил остаться на президентском посту. Но я думаю, если ситуация станет чуть более благополучной в социально-экономическом отношении, то Рахмон не будет дожидаться истечения семилетнего срока своих президентских полномочий и передаст власть сыну.

- Вы считаете, что Эмомали Рахмон может уйти с президентского поста раньше, чем закончится его очередная легислатура?

- Да, тем более, что и после его ухода с поста президента реальные властные полномочия по закону останутся в его руках. Рахмон в статусе "лидера нации" имеет право пожизненно определять внутреннюю и внешнюю политику, будучи не подотчетен никому. Если посмотреть закон о лидере нации, то в соответствии с ним Рахмон не подчиняется никому. Он построил для себя в Таджикистане такую же политическую систему, как в Иране - но только светский вариант, без каких-либо обязательств перед Богом и народом. Поэтому в любом случае править Таджикистаном будет Рахмон, даже если формально президентом страны станет его сын Рустам.

Сегодня Эмомали Рахмон оказался в крайне сложной ситуации. Мне кажется, не считая годы гражданской войны, у Рахмона сейчас самый сложный период. И дело не только в социально-экономических трудностях, спровоцированных пандемией коронавируса. Думаю, сам Рахмон отдает себе отчет, что как лидер, как политик он себя исчерпал. Кстати, в этом отношении в сфере самоанализа и рефлексии Рахмон остается реалистом – он чувствует и понимает самого себя лучше всяких аналитиков, экспертов и оппозиционеров. Уверен, что наедине с самим собою он себе не лжет. И он прекрасно понимает, что выдохся. У него совсем нет новых идей, а ведь Рахмон до сих пор всегда старался именно новыми идеями, новыми планами, иногда абсурдными, заманивать и убеждать людей. Он блестяще переключался с одной темы на другую, делая это очень быстро, как ловкий игрок, и у него раньше все получалось. Сейчас он потерял эту способность. Да и народ потерял к нему доверие. Когда Рахмон хочет что-то пообещать, ему напоминают, что он об этом уже говорил еще лет десять-пятнадцать назад. Хотя утверждают, что у народа память короткая, но, оказывается, не настолько короткая, чтобы все забыть. Да и Интернет помогает сохранять воспоминания… И это работает сегодня против Рахмона, впрочем, как и против других политических долгожителей на постсоветском пространстве.

О сложности же ситуации, в которой находится сегодня Эмомали Рахмон, говорит хотя бы начатая им распродажа золотовалютных активов страны, о чем сообщили СМИ в конце 2020 года. Ну не странно ли, что сейчас именно Швейцария вышла на первое место в качестве внешнеторгового партнера Таджикистана - не Китай, не Россия, не Казахстан, а Швейцария, которая начинает закупать таджикское золото. Причем, как опять-таки сообщают СМИ, распродаются не только золото, но и драгоценные камни - в 2020 году в целом на сумму около 1 млрд долл., это очень солидная цифра, примерно треть нашего госбюджета. Таким образом, Рахмон, чтобы сохранить хоть какую-то внутреннюю финансовую стабильность, вынужден продавать золотые запасы страны. Но ведь эти запасы рано или поздно закончатся. И тогда ему придется просить вновь помощь у китайцев, чтобы не допустить коллапса. Значит, будет еще сильнее расти зависимость Таджикистана от Китая, от китайских кредитов. Притом, что мы сами ничего не производим, промышленность в республике, фактически, отсутствует.

Рахмон обещал, что в стране больше не будет лимита в снабжении населения электроэнергией, однако таджикистанцы продолжают жить в режиме жесткого дефицита энергоресурсов. Я не знаю, с чем именно это связано - то ли правительство вынуждено продолжать продавать электроэнергию соседям, пытаясь тем самым наполнить бюджет, то ли экономическая ситуация действительно настолько плачевна, что республика уже не может в принципе производить необходимые объемы энергоресурсов. Но острая проблема с электроснабжением населения – факт, который явно не добавляет социальной стабильности Таджикистану.

- Значит ли это, что ситуация в Таджикистане стала критической, и что режиму Эмомали Рахмона приходит конец?

- Я не думаю, что это означает для Рахмона скорого наступления конца. У него остается еще достаточно репрессивного потенциала для сохранения власти. У Рахмона нет новых идей, но зато он смог построить репрессивную государственную машину, которая пока работает довольно эффективно. С другой стороны, в памяти таджиков живы образы и ужасы гражданской войны 90-х годов и народ готов еще какое-то время терпеть отсутствие работы, денег и электричества, лишь бы не было новой войны.

Однако если бегло посмотреть на таджикский сегмент Интернета, то станет очевидно, что в последние год-полтора ситуация резко изменилась в сторону радикализации. Причем, это не радикализация в религиозной форме – речь идет именно о политической радикализации. Народ, особенно трудовые мигранты и члены их семей, а это миллионы человек, начинают ставить перед властями конкретные вопросы. Убедительных же ответов на них люди не слышат.

Рост политической радикализации населения республики чувствуем и мы, оппозиционные политики, живущие в вынужденной эмиграции. К нам в "Национальный альянс Таджикистана" в последнее время поступает огромное количество обращений, в которых люди задают уже прямой вопрос - когда вы, оппозиция, начнете конкретные действия по смене режима? Хватит сидеть в Европе и критиковать действия Рахмона, назначьте конкретную дату начала протестов, мы готовы выходить на улицы…

Я не исключаю, что 50 процентов таких обращений – это провокации. Но я как политик также чувствую, где провокация, где эмоции и злость, а где готовность к отчаянному шагу. Люди в Таджикистане сегодня уже дошли до крайности и это серьезно меняет политический ландшафт. Вот поэтому я и говорю, что у Рахмона сегодня самый сложный после гражданской войны политический период.

- Если так, по вашим словам, сильно изменились настроения людей, возможна ли тогда революция в Таджикистане или иной силовой вариант смещения президента Рахмона?

- Вполне возможно, хотя не знаю, будет ли это называться революцией или голодным бунтом… Рахмон, видимо, назовет это выходкой бандитов или террористов. Но это факт, что сегодня очень многие начали рассматривать именно такие варианты развития событий, в том числе и те, кто сам находится внутри рахмоновской системы.

Мы, например, сейчас получаем очень много тревожных сигналов от таджикских силовиков, причем, не только от перебежчиков, но и от тех, кто продолжает служить в полиции, госбезопасности, армии Таджикистана. Таких офицеров, сочувствующих оппозиции, немало и, уверен, их будет еще больше. Они представляют, скажем так, второй эшелон власти - это полковники, подполковники, молодые генералы, у которых есть амбиции и которые в силу возраста не собираются десятилетиями оставаться на службе у коррумпированной семьи и завершать свою карьеру таким позорным образом. Они не могут уехать в эмиграцию и бросить свои семьи, родных, они не хотят бунта или революции, опасаясь все потерять. Многие из них начинают теперь готовить себе запасной аэродром, выходя на контакты с оппозицией.

То же самое происходит и с некоторыми гражданскими чиновниками, задумывающимися о своем будущем. Эти люди, во всяком случае, заметная их часть, решили, что будет лучше уже сегодня начать помогать адекватной оппозиции, чтобы потом сохранить себя в новой политической системе, после Рахмона. Да, некоторые из них являются частью нынешней коррупционной системы, но, одновременно, они и ее жертвы.

- А что хотят от вас, от оппозиции, эти люди, находящиеся в системе органов госвласти Таджикистана?

- Они вступают с нами в диалог, начинают сотрудничать, передают нам определенную информацию, конкретные факты, характеризующие состояние политического режима и нравы его высокопоставленных представителей. Нередко речь идет о таких данных, что мы начинаем сомневаться, надо ли их сейчас делать достоянием гласности. Передаваемая информация касается не только государственной системы, уровня коррупции, каких-то конкретных эпизодов, характеризующих внутреннюю кухню режима, того, как и кем принимаются политические решения, но и частных, весьма приватных сюжетов, касающихся тех или иных руководителей республики, членов их семей. Повторюсь, речь идет о темах предельно острых для таджикского общества, начиная от практик гомосексуализма и заканчивая, Бог знает, чем…

Конечно, нельзя исключать, что часть подбрасываемых нам материалов просто направлена на дискредитацию конкурирующих кланов, чиновников и т. д. нашими руками. Очень печально, что "макиавеллизм" в извращенном и перевернутом понимании этой концепции введен идеологами нынешней власти в современную политическую культуру Таджикистана - как способ борьбы с оппонентами. Таджики никогда не переходили морально-этические границы даже по отношению к своим врагам. В этом вопросе Рахмон не только разрушил исторически сложившуюся политическую культуру, но и выпустил джина из кувшина. Когда он разрешил демонстрировать на государственном телевидении различные истории, касающиеся частной жизни духовенства, гражданских активистов и оппозиционных политиков, то тем самым создал опасный прецедент. Теперь аналогичные приемы начинают применяться разными кланами друг против друга внутри самой системы, некоторыми оппозиционерами против самого Рахмона, членов его семьи. Я с этим категорически не согласен, считаю, что мы не должны уподобляться Рахмону и становится "рахмоновцами" в части использования самых грязных политических технологий. Частная и семейная жизнь должны быть неприкасаемы, даже если речь идет о твоем враге.

На мой взгляд, сегодня есть все признаки того, что в Душанбе началась какая-то большая разборка: различные кланы воюют друг против друга, иногда пытаясь использовать оппозицию в качестве инструмента в этой своей борьбе за власть и ресурсы. Тот министр, который отправляет нам через посредников компрометирующие факты против другого министра, как правило, ничем не лучше его. Но в целом это показывает, что административно-политическая система в Таджикистане начинает стремительно разлагаться. Поэтому я не исключаю в перспективе не только революционного сценария, но и сценария дворцового или силового переворота.

- Как показывает исторический опыт, дворцовые перевороты не имеют шансов на успех, если в них не участвует служба госбезопасности…

- Да, и это один из возможных вариантов развития событий в Душанбе. Однако помимо руководителей системы госбезопасности в Таджикистане стремительно усиливается "полицейский клан" во главе с первыми лицами МВД. "Чекисты" и "полисмены" все заметнее конкурируют между собой за влияние в стране. Наконец, возможен сугубо дворцовый переворот с пересмотром политических ролей внутри семьи президента.

- Получается, что политические перспективы Таджикистана балансируют между стремительной деградацией политического режима, угрозой революции и дворцового или силового переворота. А где же в этой схеме место для умеренной оппозиции, которую представляют ПИВТ, "Национальный альянс", наконец, социал-демократы?

- Мы с вами пока говорили только о тех сценариях, которые могут происходить без вмешательства оппозиции или при ее минимальном участии. Есть и другие сценарии, где основными участниками будут бунтующий народ и новые лидеры. Сам ход событий может выдвинуть на первый план новых лиц, о которых пока никто и не слышал. Все конфликты, революции, кризисные ситуации порождают новых лидеров, героев и антигероев. Все зависит от того, по какому сценарию будут развиваться события. Если по сирийской или ливийской схеме, а Рахмон осознанно или неосознанно делает все для того, чтобы именно так и случилось, то там не будет места ни для какой умеренной оппозиции. В таких случаях тон станут задавать радикалы, криминалитет и разного рода оппортунисты. Но, если в Таджикистане повторится грузинский, тунисский или армянский сценарии, то без сегодняшних технократов в правительстве и умеренной оппозиции не обойтись.

В переходный период между старой и новой системами власти необходимы умеренные, но в тоже время решительные люди, с конкретными планами и способностями трезво оценивать ситуацию. Конечно, с ограниченными сроками деятельности, иначе мы получим нового диктатора, который будет придумывать себе причины, почему он должен оставаться у власти как можно дольше…

Мы видим нашу роль в качестве политического стабилизатора, который способен уменьшить социальную напряженность в стране в переходный период. Не надо забывать, что политическая власть, государственные институты и законодательная система в Таджикистане базируются на светских принципах, которые должны сохраняться в таком же качестве. Однако таджикское общество довольно религиозное и эта тенденция не снижается. Вопрос не в том, хорошо это или плохо, а в том, что это реальность, с которой надо считаться.

Современная таджикская оппозиция, по крайней мере, наш "Национальный альянс", состоит как из светских, так и умеренных религиозных сил, имеет опыт работы в правительстве и парламенте, за ее спиной опыт мирных переговоров, миростроительства и сотрудничества со всеми слоями общества, включая религиозные группы. Самое главное, мы никогда не скатывались к крайностям, даже когда нам было очень трудно сохранить политическую умеренность.

Даже наши противники признают, что, несмотря на все усилия команды Рахмона, нас не удалось загнать на обочину политической жизни. Да, после 2015 года мы потеряли привлекательность для молодежи, которой хотелось видеть в оппозиции нечто более радикальное, чтобы отвечать Рахмону в его же стиле. Поэтому "Исламское государство" и другие радикальные группировки стали более привлекательными для части таджикской молодежи. В итоге тысячи молодых таджиков уехали на "джихад"…

Однако сейчас ситуация меняется, и мы должны отвечать на эти изменения. Народ требует теперь от оппозиции не только умеренности, но и решительности. А мы в этом плане имеем четкую и решительную позицию - власть в Таджикистане должна меняться. Иначе, страну, а возможно и регион в целом ждет полная дестабилизация. В вопросе о нашем месте в новом Таджикистане, мы остаемся реалистами: наше место – быть частью всех политических процессов в республике.

- Каким вы видите место России в современных раскладах в Таджикистане и в Центральной Азии? Говорят, что у таджикской оппозиции есть обида на Москву за поддержку Эмомали Рахмона. И что если к власти в Душанбе придет оппозиция, то она начнет сворачивать сотрудничество с Россией, например, потребует вывода российской 201-й военной базы из Таджикистана…

- Сразу скажу, что наша оппозиция не настроена антироссийски. Нелепо обижаться на Россию, которая никогда не скрывала, что поддерживает Рахмона и подобных ему диктаторов в нашем регионе. У меня лично нет иллюзий по этому поводу, а раз нет иллюзий, то нет и обид. Скорее, есть разочарование, потому что Россия сейчас даже не может эффективно защитить свои интересы на постсоветском пространстве. Вот это действительно обидно – за ту державу, в которой мы все жили.

Китай, например, тоже поддерживает Рахмона, но я не разочаровался в Китае, потому что он поступает с умом. Китай взял в свои руки инициативу практически во всех сферах, осталась только военно-техническая область, но и здесь уже появились признаки китайского присутствия. При этом Китай проводит свою экспансию максимально тихо, не задевая амбиций и честолюбия России. Конечно, мы не в восторге от того, что происходит с долгами Таджикистана перед Китаем, но Китай берет от нас столько, сколько дает Рахмон. Другими словами, у нас претензии к Рахмону, а не к Китаю.

Что касается России, мы знаем о стремлении Кремля обеспечить статус-кво в Таджикистане и Центральной Азии в целом, чтобы там сохранялись стабильность и российское влияние. И это вполне нормально. Однако эту задачу можно решить лишь сотрудничая со всеми общественно-политическими силами, не препятствуя приходу к власти новых адекватных сил, которые не настроены антироссийски, а не тупо поддерживать местных стареющих диктаторов и коррупционеров.

Сейчас же мы видим, что Россия этого не понимает, что она по-прежнему игнорирует фактор общественного мнения и оппозиционных политических сил в Таджикистане, делая все, чтобы усилить безальтернативность выбора между Рахмоном и политическими радикалами. В таком случае, зачем нам строить какие-то планы с Россией?

Армянские события показали, что Россия вынуждена была начать сотрудничать с Пашиняном, хотя его и не любит. Потому что есть армянский народ и его желания, которые Москве приходится учитывать. Точно также приходится российским властям учитывать мнение и интересы белорусского народа. То же самое будет и с Таджикистаном. Когда к власти там придут новые силы, России все равно придется сотрудничать с ними. Поэтому нам, конструктивной умеренной оппозиции, сегодня надо самим ставить и добиваться политических целей без оглядки на крупных международных или региональных игроков. Главное, мы сами должны быть прозрачными, предсказуемыми и ставить во главу угла национальные интересы Таджикистана.

- Может быть, Москва потому и делает ставку на таких правителей, как Эмомали Рахмон, что опасается прихода к власти антироссийских сил?

- Новые силы, которые идут на смену старым элитам в Армении, Белоруссии, Таджикистане и других республиках бывшего СССР, в принципе не могут быть антироссийскими. Просто потому, что все эти страны слишком тесно связаны с Россией. Антироссийскими они могут стать, только если сама Москва постарается сделать их такими. Вы что думаете, если в Белоруссии придет на смену Лукашенко новая власть она будет антироссийской? Конечно, нет. Она не может быть антироссийской по своей сути. То же самое в Таджикистане априори не может быть антироссийской власти вообще, ведь в России работает от одного до двух миллионов наших трудовых мигрантов.

Любая власть в Таджикистане должна стремиться к хорошим отношениям с Россией не только потому, что это большая страна, которая имеет у нас свою военную базу, но и потому, что это отвечает интересам таджикского народа. Все очень просто и чтобы это понять, не надо быть антироссийским политиком или пророссийским - достаточно быть протаджикским политиком. Но и строить свою политику с постоянной оглядкой на Москву тоже ошибочно. Тем более, что у России, судя по всему, нет никаких внятных планов относительно того, что делать на постсоветском пространстве. Российские власти все время делают ставку на коррумпированные правящие элиты и совершенно не рассматривают в качестве своих партнеров народы, широкие общественные группы, в том числе оппозиционные движения. В этом беда России и причина ее неудач, и мы должны строить свою стратегию сегодня с учетом этого фактора.

Об этом, кстати, я несколько лет назад говорил в Москве и Евгению Максимовичу Примакову, наша встреча проходила в разгар политического кризиса в Киеве и украинских митингов. Я тогда сказал, что продолжая свою политическую линию, Россия уже потеряла Грузию, скоро потеряет Украину, а со временем и остальные республики бывшего СССР. Потому что народы бывшего Союза тоже хотят жить как все развитые нации, а не быть под постоянным гнетом своих диктаторов, которых поддерживает Москва. Кстати, Примаков в конце нашей встречи высказал мнение, что к этим идеям должны прислушиваться и серьезно относиться в Кремле. Договорились продолжить диалог… Но после ухода Примакова, похоже, не осталось больше таких тяжеловесов в российской политической элите, к которым бы прислушивался Кремль.