50 дней в туркменских тюрьмах
11.12.2020
Программа: Центральная Азия
Вспоминает бывшая жительница Ашхабада

Гражданка Туркменистана, находящаяся в России, в интервью Правозащитному центру "Мемориал" рассказала об условиях содержания в ИВС МВД и СИЗО в пос. Яшлык. Рассказчица, имя которой мы не называем по ее просьбе, подверглась уголовному преследованию в 2015 году, но вскоре после суда была амнистирована. Ее рассказ содержит немало интересных деталей и ярко передает обстановку коррупции и беззакония, царящую в Туркменистане, описывает проблемы, с которыми сталкиваются узницы туркменских тюрем. В первой части интервью она рассказывает о следствии, суде и делится воспоминаниями о пребывании в ИВС МВД в Ашхабаде.

"О себе не буду много говорить, наверное, это малоинтересно. Во времена Ниязова я работала в Копетдагском этрапе (районе) Ашхабада. У меня не было законченного высшего образования, да и с армянской фамилией в Туркменистане невозможно двигаться по служебной лестнице. Поэтому числилась озеленителем, диспетчером ЖЭТ (жилищно-эксплуатационный трест). Фактически я была внештатной помощницей хякима (глава администрации) Копетдагского этрапа. В 2007 году Дерья Нурыевич* пошел на повышение, и вскоре я обиделась на дискриминацию из-за фамилии и уволилась. Но с тех пор остались связи, какие-то дела могла делать.

Уголовное дело
В Туркменистане при Бердымухамедове ввели негласные ограничения на выдачу женщинам водительских прав. Говорят, сам президент распорядился. Если и выдают, то за крупную сумму. При Ниязове такого не было. Короче, одна женщина попросила помочь ей с правами. Я забрала ее документы, передала знакомому ГАИшнику… Оказывается, эта женщина была подставной, ее брат работал начальником следственного отдела прокуратуры. Женщина мне звонит и говорит: "Я передумала, верни документы". Я отправила к ней водителя с документами, его задерживают, и он называет мое имя. Меня вызвали в прокуратуру Азатлыкского этрапа и сообщили, что возбудили уголовное дело о взятке. Это было в июне 2015 года.
Следователя звали Ислам (фамилию сейчас не помню). Так как раньше я работала с Дерья Нурыевичем, он задавал много вопросов о нем, какие сделки хяким совершал, а какие - начальник ЖЭТ (где я когда-то числилась), что происходило с квартирами умерших и т. д. Я поняла: собирают компромат на Дерья Нурыевича. Его могут закрыть на 15 и больше лет, без амнистии, меня сделают подельницей, ничего никому не докажешь. Поэтому я сказала, что ничего не знаю, я - просто мошенница. Забрала документы женщины, держала дома, деньги на себя потратила. Мне так было легче, чтобы меня не били, требуя назвать имена соучастников.
У меня тогда на руках был девятимесячный грудной ребенок, усыновленный. И вот Ислам стал грозить, что отнимет ребенка, если я не буду с ним "сотрудничать": "Если ты сейчас не сознаешься, что ты - не мошенница, а коррупционные дела делаешь вместе с другими, мы у тебя ребенка отнимем". Я ему говорю: "Только Бог мне этого ребенка дал, и только Бог может его забрать, ты меня не пугай". Он грозит: "Ага, это ты еще тюрьмы не видела, я тебе там устрою". Я в ответ: "Ну, устроишь, я же все равно выйду, тебя найду потом… Ты мне чего хочешь устраивай, только Бог знает, что со мной будет". Они такие вещи не любят, когда про Бога говоришь. Спрашивает: "Ты что - христианка?"
Маму ребенка тоже вызвал, объяснил: "Мне надо, чтобы обвиняемая заговорила, и ты мне в этом поможешь". Давили на нее, чтобы она через суд забрала у меня ребенка. А меня вызывал утром на допрос и держал по пять-шесть часов, иногда - до вечера.
Мне предъявили организацию мошенничества. Нашли еще двух женщин, которым я якобы еще деньги должна.
Когда я отказалась давать показания на других, Ислам объявил, что меру пресечения меняет на арест. Но все же до суда я была дома. Чтобы оставили домашний арест, пришлось отдать деньги: триста долларов - одному, сто - другому…

Суд
И вот в сентябре 2015 года проходит суд. Судья дает мне шесть лет.
Этот судья по имени Рахман был из Безмеина (сейчас называется Абадан). До этого к нему подходили, он - сосед моей сестры, и он сразу сказал: "Я ничего не смогу сделать. Мне уже звонили с прокуратуры, предупредили, что ее надо закрыть, она много знает, после суда будут с ней дорабатывать". Рахман дал совет: "По делу заявлен иск на три тысячи долларов, погасите его, и, если Аллах поможет, она в первую амнистию выйдет". Мама так и сделала: заняла эту сумму под проценты и прямо в суде заплатила.
После приговора меня в здании суда поместили в отдельную клетку. Там, если сто манатов за час дашь, может с тобой рядом мама посидеть, ребенка можешь увидеть. Заплатили, и мама со мной сидела. Часа четыре я там ждала, пока конвой приедет…

В ИВС на Житникова
Около восьми вечера привезли в ИВС на Житникова. Там в дежурке полный шмон (личный досмотр) делают. Женщин тоже мужчины досматривают. У меня с собой деньги были, их все отняли. Сразу дали по башке, сказали: "Подпиши, что у тебя денег с собой не было". Где-то час я стояла, пока все оформляли… Потом подняли наверх, на второй этаж. Справа, как с лестницы поднимаешься, кабинет начальника ИВС… Потом - локалка (часть коридора, отделенная решетчатыми дверьми), дежурный ее открыл. Сразу от нее первая камера слева открывается совсем чуть-чуть, стоят железные стопники, не дают распахнуть дверь. Я толстая была, не могу туда пройти. Менты смеются, ногами меня туда затолкали…
Комната квадратная, мы ее измеряли шагами - четыре на четыре, и там нас очень много было, где-то шестнадцать девчонок. Не было ни матрасов, ни подушек - это же ИВС. Тогда в сентябре еще было жарко. Туалет там же, в камере - просто дырка в полу. Вода не идет. Если дежурному деньги дашь, он выдает специальный ключ, открываешь и маленькая струйка чуть-чуть бежит. Над входом тусклая лампочка. И наверху маленькое окошечко, примерно тридцать на тридцать, закрытое двойной сеткой. Из-за этого темно, мрак такой постоянно. Я там провела 13 дней.
Напротив нас была бытовка, кухня, микроволновка там стояла… Все было, но это только для бывших руководителей, ожидавших этап после суда.
Там сидел один, его называли "шоколадный король", он сигареты и конфеты "Рошен" завозил в Туркмению, за просроченные конфеты его и закрыли. Потом был бывший министр энергетики Гельды Сарыев, позже в Яшлыке я узнала, что ему дали 15 лет и отправили в Байрамали. Еще был Чары - его зам, фамилию не помню сейчас. Чары меня знал, когда я еще при хякиме работала. Я его спрашиваю: "Вы за что здесь?" А он говорит: "Вот, в Абадане, когда взрыв на складе был, боеприпасы или пиротехника (масштабный инцидент в июле 2011 года), счетчики не во всех домах стояли, были большие задолженности населения по электричеству, президент на меня разозлился, и меня закрыли". Еще был бывший хяким Ашхабада (вероятно, речь идет о Реджепгелди Нурмаммедове. - прим. ред.)…
Мы, женщины, были в первых двух "хатах" (камерах), а они - напротив нас, в том же продоле (коридоре). Им разрешали свободное хождение. Они себе кушать грели, им постоянно приносили продукты, некоторые они нам передавали. Я тогда вообще не курила, но они узнали, что я - бывшая хякимовская работница, передавали мне сигареты, еду. Часть я девчонкам отдавала.
За тринадцать дней, что я там провела, нас лишь один раз на прогулку вывели. Это прогулка во дворике на первом этаже, сверху он закрыт тройной сеткой.
Однажды я попросила дежурного ночью позвонить маме с его сотового. Сотовые там у всех дежурных есть. Мама отправила примерно 100 долларов на его номер в "Алтын аср" (компания сотовой связи), и тогда мне разрешили помыться. А так не разрешают, говорят, ждите этап.
На Житникова нас не трогали. Единственное, когда они требовали деньги, чтобы открыть воду в кране, я возмущалась, кричала: "Почему я должна платить за это 50 манатов?" Я же с воли пришла, не знала ничего про их порядки. Дежурный тоже возмущался, говорит: "Ты что - министр? Здесь тебе не мамин дом, тут мы - хозяева". Когда я ругалась, зашли двое охранников и по нарам постучали дубинками. Но сильно не били как в Яшлыке. Так, пару раз толкнули меня, потом мне с сердцем плохо стало, они испугались, спрашивают: "Скорую надо?" Я говорю: "Нет". Я была полная, от жары стала задыхаться.
Они доложили начальнику, его звали Курбан, родом из Ташауза. Он меня вызвал в свой кабинет и спрашивает: "Ты кто такая?" Я говорю: "Я такая-то, с таким-то работала, мой родственник на такой-то должности. Позвоните ему". Он: "Иди, через пятнадцать минут зайдешь". Видимо, позвонил, узнал все, потом зовет меня. Колы холодной налил. Спрашивает: "Какая помощь нужна?" Я ему: "Ничего не надо, только сделайте так, чтобы я в жаре не была, а то я умру, вам же проблемы будут". Он смеется: "Как я не люблю вас, кабинетных работников, когда вы начинаете здесь свои манеры демонстрировать…" Он хороший был. Около локалки был стул, где дежурный сидит, и там же стоит кондиционер. Он дежурному приказал: "Она будет тут сидеть как твоя помощница". В общем, последние дни в ИВС я сидела не в камере, а в прохладе, около бытовки.

Этап в СИЗО
Через 13 дней нас всех загрузили в "воронок". Кузов поделен на две части и еще сетка, за которой держат особо опасных. Там один был с мешком на голове, он отдельно сидел. С нами была девочка, у нее уже четвертая ходка. Она говорит: "Слушайте, тут тубики (больные туберкулезом) с нами, открытая форма тубика". А сами мужики говорят: "Девчонки, закройте платьем нос, а то у нас открытая форма тубика. Почему вас к нам сюда посадили? Нас отдельно должны были везти". Получатся, нас посадили в один "воронок" с больными, потом везли на вокзал.
В этом воронке - я не знаю, на сколько человек он рассчитан - но нас было шестнадцать девчонок, а мужиков вообще… Их так пихали, прямо битком, они там друг другу орут, типа "убери ногу с моего носа"… Мы там все возмущались.
На вокзале часа четыре ждали поезд на Яшлык (поселок в 35 км к востоку от Ашхабада). Поезд пришел. Выбегаешь, там собаки пугают… В поезд зашли - солдаты начали свои коммерческие дела. Позвонить хочешь или другое - плати: сто баксов, пятьдесят… Такие предложения начались.
В поезде ехали недолго, может, часа два, ну, три от силы. Я позвонила маме, она отправила деньги, примерно двадцать долларов, чтобы мне дали холодной воды. Привезли нас в Яшлык, на станции мы обратно загрузились в "воронок" с этими же ребятами.
А башлыков (начальников), о которых я рассказывала - Гельды, Чары и других - отправили отдельно, спецэтапом - на синей ментовской "газели" с кондиционером.

(продолжение следует)

* Оразов Дерягелди Нурыевич, родился в 1962 году в Ашхабаде, в 2004–2007 годах - хяким Копетдагского этрапа (района) Ашхабада, в 2007 - председатель Государственного комитета по туризму и спорту, в 2007-2008 гг. - хяким города Ашхабада, в 2008-2012 гг. - заместитель председателя Кабинета Министров Туркменистана.

*****

50 дней в туркменских тюрьмах
04.02.2021
Программа: Центральная Азия

Бывшая жительница Ашхабада вспоминает

Продолжаем публикацию рассказа гражданки Туркменистана, подвергшейся уголовному преследованию на родине в 2015 году (см. начало). В второй части интервью она рассказывает об ужасающих условиях содержания в СИЗО в пос. Яшлык, пытках, беззаконии и коррупции, с которыми сталкиваются узницы туркменских тюрем.

СИЗО в Яшлыке

Приехали в Яшлык. Там старое трехэтажное здание. Начали досмотр: подходят мужики и начинают тебя щупать от и до. Даже под нижнее белье лезут. Я говорю: "Не трогай там". Женщин среди охраны я вообще не видела. После того, как обшмонали (обыскали), закрыли в "стаканчики" - это такие одиночные узкие камеры с решетчатой дверью. Стоишь, сесть не можешь, если только на корточки. Стены из бетона, колючие, может, специально штукатурку так сделали. Если облокотишься - больно. Я тогда полная была, кое-как поместилась, стою, но повернуться не могу, сразу об стену корябаюсь. Ни воды, ни пищи не дают. Поставили баклажку с обрезанным верхом, если захочешь в туалет, и все. Часа четыре или пять там стояли.

Когда уже всех обшмонали, нас, восемь женщин, подняли на второй этаж - в карантин. Мимо всех камер провели, одну локалку открыли, вторую… Камера была очень большая. Но там, как и на Житникова, нары из арматуры, тяжело на них спать, и нет ни матрасов, ни подушек. В карантине держали 12 дней.

Первые два дня к нам никто не приходил. Воду не давали. Когда просили пить - дежурный сразу дает телефон и говорит: "Звони, пусть тебе закинут деньги, потом проси, что надо". Пока ты в карантине, все стоит раз в десять дороже, чем обычно. После карантина кола всего 20 манатов стоит, вода из-под крана, с песком - 10 (официальный курс маната составлял в то время 3,5 маната за доллар США. - прим ред.). А так - очень дорого.

Через два дня зашел дежурный, принес бадью со льдом. Пинает тебя, ставишь туда ноги, он наливает воду, и ты так сидишь. Говорит: "Если не хочешь так сидеть, пусть 100 долларов закинут на телефон, тогда разрешу ноги вынуть". Были девчонки, которым по восемь лет дали за то, что косяк (самокрутка с марихуаной) курили. Одну такую он пару раз ударил, она сразу: "Сейчас мама деньги отправит, только не бейте, пожалуйста". Я говорю: "Ты - дура, что ли? Все восемь лет будешь такие деньги давать?" В общем, я отказалась платить, я - хитровская (Хитровка - район Ашхабада), боевая, держала ноги в этом тазу, из-за этого у меня сейчас левая почка отказывает…

Через два дня нас стали водить на медосмотр. Рентген сделали, взяли анализ крови, потом гинеколог в санчасти Майя Атаевна, ее все знают, спрашивала, какие болячки есть, непереносимость и т. д.

Прошло уже больше 10 дней. В санчасти в кабинете рентгенолога я увидела, что сюда чиновников привезли, с которыми мы были на Житникова. Один раз я поймала момент, когда они выходили купаться… У них же в СИЗО свободное хождение, они часто ходили туда-сюда. Прошу: "Чары (это бывший замминистра энергетики), нас не выпускают с карантина, помоги, пожалуйста". Он говорит: "Не переживай, сейчас все сделаем". И часа через два-три нас развели по камерам.

Новая хата (камера) была два с половиной на три с половиной метра. Нас было десять женщин. Стояли двухэтажные нары, все заняты. Уже не арматура, а плоские железные листы. Между нар остается маленький свободный квадратик. Там мы стелили простынь и кушали. От входа, если сразу поворачиваешь налево, пьедестальчик бетонный и дырка-туалет. Там же умывальник - баклажка прикреплена с водой. Кранов, труб - ничего нет. Я спрашиваю: "Как же вы без воды?" А они объясняют, что еще во времена Ниязова прокурорша, которая сейчас сама отбывает срок в Ташаузе (Курбанбиби Атаджанова - генеральный прокурор Туркменистана, арестована на заседании Кабинета Министров 25 апреля 2006 года - прим ред.), один раз приехала с проверкой, и говорит: "Вы что им тут рай создали? Они купаются прямо. Отрежьте все краны". И отрезали. К ее имени заключенные до сих пор ругательства разные добавляют.

Всего у нас на втором этаже возле санчасти - от локалки до локалки - было 12 камер, в одиннадцати - женщины и одна - пустая. Всего значит в СИЗО 100–120 женщин. Помню, одна была беременной на восьмом месяце. А сколько мужчин - не знаю, очень много. В основном там были этапники (осужденные, ожидающие этапа). Некоторые мужские камеры были огромные, с трех-четырехэтажными нарами.

Прогулки - раз в неделю. Небо в клетку, вокруг - бетон. Когда нас вели на прогулку в другое крыло, мужиков, которые возвращались в камеры, били дубинкой по ногам, чтобы они быстро сели на корточки, руки за голову и лицом к стене.

Каждый день в шесть утра после подъема поверка. Потом воду дают, одну баклажку в день на человека. Пятилитровая баклажка, мутная вода с песком, хочешь - мойся или пей. Еще в туалете надо смывать, воняет же, жара, сентябрь месяц. Баланду разносили не солдаты, а молодые ребята, осужденные за драку, они ждали амнистии.

Из окна сквозь решетку виден внутренний двор, где прогулки или ведут на свидания. Рядом что-то ЛТПшники строили. Спрашиваю девчонок: "Что это?" Это, говорят, новый СИЗО, в 2016 году на День флага открытие должно быть. Обещают, что там и вода будет, и матрасы, как в новой колонии в Дашогузе. Но мы не верим. Может переселят на два-три дня, проверка пройдет и снова сюда вернут.

Стала узнавать, что с помывкой. В карантине нельзя было. А здесь, как оказалось, женщин полагается водить в душ раз в две недели. За полтора месяца я в "бане" только два раза была. "Баня" - напротив кабинета начальника на первом этаже. Раздеваешься в предбаннике, заходишь - там старый побитый кафель, режет ноги об острые края. Всего 12 душевых, но работали из них две, а еще в одной только холодная вода шла. Напор слабый. Голову намылишь, а смыть тяжело, вода по чуть-чуть капает. Поэтому в бане начинались драки, кому первым идти. Я всегда шла в холодный душ, потому что мне жарко, я полная была, просто под душем стояла и все.

Когда в камере кушаем, тесно, туалет прямо тут же, запах, неприятно, одним словом. Однажды мы простынь порвали и повесили на веревке как занавеску, отделив туалет. Матрацы положили на пол, чтобы на бетоне не сидеть. Дежурный пришел, еду перевернул, сорвал простынь, еще нас всех избил за это - мол, не положено. Говорит: "Один пусть жрет, а другой - срет, так вы здесь будете жить". Я говорю: "За что?" Он в ответ: "Не надо продавать трамадол" (опиоидный анальгетик, в Туркменистане включен в список наркотических веществ - прим. ред). А у меня вообще другая статья. Но когда им возражаешь, начинают бить.

В другой раз дежурный подходит и спрашивает: "У кого есть сто долларов? Если - ни у кого, выбирайте сами, кто пойдет на рейс". Я спрашиваю у девчонок: "Рейс - это что такое?" Они мне: "Не знаешь что ли? Там в кильдымах (отдельная камера для привилегированных заключенных) внизу бывшие министры сидят. Ночью видеокамеры отключают после отбоя и к ним баб водят. Надо заплатить сто долларов, если не хочешь идти". Я говорю: "У меня ста долларов нет, но я не пойду никуда, пусть меня отведут только, посмотрим, что будет". Потом так получилось, что в СИЗО какая-то комиссия пришла, до меня и еще двух девчонок очередь, слава Богу, не дошла.

На свидания мама приходила. Там за все минимальная ставка сто баксов. У меня сын маленький, еще годика не было. Мама заплатила, передала его мне подержать немного через окошечко в бетонной стене. Потом прошла в комнату для свиданий. Там телефон, стекло, продол (коридор) меньше метра шириной, постоянно мусор (охранник) туда-сюда ходит. Затем снова стекло и вторая трубка. Там мы с мамой и разговаривали через трубку. Стекла эти вытирали мыльными салфетками, оставляли их мутными, плохо видно из-за этого. Может специально это делали, не знаю.

Передачи разрешали, но, например, колбасу разрезали ножом. А в Туркменистане в сентябре жара, через два дня она тухнет без холодильника. Но, проси - не проси, надрезают, мол, надо проверить, вдруг там внутри что-то. Или говорят: "Дай сто манатов, тогда не будем резать". За перевес - 50 манатов за лишний килограмм требовали. А у нас в камере, в основном - за наркотики, им ни свиданий, ни передач не давали.

Когда холод начался, пришли и вместо стекол пакеты с деревяшками вставили. Мерзнешь? Ничего, это тебе не дом. Одеяло дают вонючее после мужиков. Хочешь чистое? 20 манатов. Сигареты президент запретил в том году, тоже цену подняли. Я только успевала маме звонить: переведи деньги на тот номер, на этот. Трудно про все это спокойно рассказывать.

Попытка получить показания под пытками

Несколько раз меня по ночам вытаскивали на допросы и запугивали, мучили по разному. Был такой из оперчасти… Звали Ходжа, толстый, здоровый, раз в три дня дежурил. Он меня вызывал отдельно по ночам - не в кабинет, а в пустую камеру. С ним еще двое. Светильник направляет в лицо, открывает небольшой деревянный чемоданчик, подключает провода к пальцам и длинную иголку подносит. Пытал током, два-три раза за ночь. Я падала и теряла сознание, не знаю, сколько времени прошло. Они на меня воду лили, чтобы в чувство привести. Ожоги оставались. Один раз к стулу привязали, чтобы легче поднимать с пола было. Но это все ночью, потому что в шесть утра подъем, меня до поверки уже обратно заводили.

Ходжа требовал: "Назови гаишника, через которого ты права делала. Тебя районный хяким (глава администрации) с ним познакомил? Мы знаем, ты вместе с ним и квартиры для работников хякимлика (районной администрации) делаешь. Сознайся и выйдешь по амнистии. Если не напишешь, я все равно тебя в покое не оставлю. Тебе залет (новое уголовное дело) сделаю. У тебя дома еще раз обыск сделают и найдут наркотики. По амнистии не выйдешь". У него какие-то мои "показания" уже заранее отпечатаны были на туркменском, что в них - не знаю, нужно было только внизу написать "С моих слов записано верно" и расписаться.

При первом допросе Ходжа грозил сына в детдом отправить. На втором говорит: "Сына у твоей мамы уже забрали, сдали в Дом малютки, больше у тебя ребенка нет".

Я ему всегда отвечала: "Выйду - не выйду, не ты решаешь. Ты кто такой? Наверху Бог есть…".

Почти две недели он меня мучил. Потом на свидание пришла мама, я ей по-армянски и жестами дала понять, на кого ей нужно выйти, у меня же связи были. Она на этих людей вышла, заплатила, и меня в кильдым спустили.

Кильдым - это как VIP-камера. Большая по размеру, там есть холодильник, телевизор, кровать мягкая, туркменские ковры… Формально - это комната для длительных свиданий.

Но свиданий там не давали. В локалке за кабинетом начальника СИЗО на первом этаже были три кильдыма: два мужских и один, где меня держали. Кильдым стоил 500 долларов в месяц с человека. Вместе со мной там была бывшая любовница осужденного министра, ее провели подельницей по его делу. Когда приходили проверки из министерства или прокуратуры, нас с ней поднимали в общую камеру, ведь кильдымов официально нет, потом - возвращали.

Один раз вместе с мамой на свидание пришел человек из хякимлика, обнадежил: "Мы все знаем про тебя, не переживай, в амнистию будешь дома". Я не верила тогда.

Избиение после разговора с начальником СИЗО

Однажды меня вызвал начальник СИЗО, стал спрашивать: "Кто ты такая? Откуда знаешь этих гаишников?" Я повторяю: "Никого не знаю, я - мошенница, всех обманула". Он мне: "Если домой к сыну хочешь, я тебе дам бумагу, ты прочитай и подпиши. Обещаю, что тогда выйдешь в амнистию". Текст был на туркменском напечатан, сверху заголовок "душундуруш" (объяснительная), не знаю, что там было.

Я ему говорю: "Послушай, башлык (начальник). Ты знаешь, где я работала. Сейчас начало октября. Списки амнистированных к вам приходят еще в конце сентября. Неужели, если меня нет в списках, после моей подписи ты пойдешь к президенту и попросишь добавить мое имя? Не трогай меня, я все равно ничего не скажу. И про здешние дела тоже никому не буду говорить: сколько денег я даю твоим дежурным за баклажку холодной воды и другое".

Он сделал вид, что удивлен: "А что, здесь так, что ли?"
- "Разве ты не знаешь? Они сами нам говорят, что с каждого ты просишь по тысяче долларов в месяц".
- "Ай, ты слишком много разговариваешь, на этап пойдешь".
- "Не имеете права. Скоро амнистия, а этапа до амнистии не бывает".

За такой дерзкий разговор я потом получила, ночью в тот же день меня избили хорошенько. После отбоя завели в пустую камеру, там голые нары, ложишься лицом вниз, закрываешь голову руками, и они по икрам и пяткам бьют дубинками. У меня до сих пор кое-где пятна на коже, на кости - вмятина чуть-чуть. Опять требовали назвать имена, с кем связана.

На следующий день снова сильно избивали. Трое их там было. При этом угрожали, говорили разные гнусности, повторять не буду. В какой-то момент я не выдержала и сказала: "Если ты сделаешь то, чем грозишь, я выйду из тюрьмы, тебя найду, из твоих глаз шурпу (суп) сварю и тебя есть заставлю". Дежурный разозлился, взял уже не дубинку, а железную арматуру, и один раз сильно ударил меня по спине. Потом в карцер отправил.

В ту же ночь у меня кровотечение открылось, мне плохо стало. Они испугались. Вызвали Майю Атаевну, она - дежурный гинеколог, в санчасти укол викасола мне сделала, чтобы кровь остановить. Я потом от него ходила не знаю, какая. Еще что-то дала, сухой черный чай тоже, просто жуй, говорит, он с кровью что-то делает. Я ее попросила: "Вы мою маму знаете, позвоните ей утром, она вам деньги отправит, выведите меня на больницу, если можно". Она пошла к дежурному, который меня бил, говорит: "У нее кровотечение, она может умереть". А он в ответ: "Ай, пусть умирает, у нее язык слишком длинный".

В общем, Майя Атаевна меня привела в себя, где-то дня три я у нее лежала на кушетке в приемной. Почему в приемной? При санчасти есть две камеры для больных, но в обеих держали бывших министров. Она говорит: я этих богатых мужиков не могу передвинуть никуда, каждый из них за место платит.

Вначале я кричала: "Пустите меня к начальнику". Хотела показать, что его дежурные делают. Просила бумагу, чтобы написать жалобу, просила, чтобы засвидетельствовали кровотечение. Майя Атаевна ничего мне не дала, сказала: "Деточка, я хочу жить, хочу дальше работать. Ради Аллаха, пожалуйста, прошу - молчи, ты скоро выйдешь по амнистии, я список смотрела. А то сейчас тебе подкинут что-нибудь, раскрутят (сфабрикуют дело), убьют тебя. Ты не знаешь, что здесь за мир такой - это очень страшный мир. Тихо сиди, никуда не лезь". Я сказала: "Ладно".

(продолжение следует)

*****

50 дней в туркменских тюрьмах
12.05.2021
Программа: Центральная Азия

Бывшая жительница Ашхабада вспоминает

Завершаем публикацию рассказа гражданки Туркменистана, подвергшейся уголовному преследованию на родине в 2015 году (см. часть 1, часть 2). В третьей части своих воспоминаний она рассказывает об освобождении из СИЗО в пос. Яшлык и о последующих проблемах, вынудившей ее покинуть Туркменистан. После публикации второй части власти Туркменистана пытались оказать давление на рассказчицу, к "охоте" на которую по их просьбе подключились и их российские коллеги.

Рассказ про женскую колонию в Дашогузе

Однажды этап с Дашогуза пришел. Смотрю - две женщины идут, одежда черная, волосы закрыты. Я подумала, что иранки. Иранок в Туркменистане только за наркоту арестовывают. Одна девчонка, у которой четвертая ходка, мне объяснила: "Это не иранки, это в Дашогузе так ходят". Я удивилась.

Стала ее расспрашивать, что меня ждет в Дашогузе, ведь там - женская колония. Некоторые детали особенно запомнились.

По ее словам, в новой колонии есть телевизоры, стиральные машины, спортивный и тренажерный залы, можно получать денежные переводы от родственников и тратить их в магазине внутри зоны. Есть молитвенные помещения для мусульман и христиан. Швейный цех есть, надо план выполнять. Зечки, кто поопытнее, неофициально продают флешки с фильмами и музыкой, можно их через телевизор просматривать. Дежурные тоже неофициально на ночь сдают заключенным в аренду сотовые телефоны без интернета, с интернетом тоже есть - но в пять раз дороже. Их надо вернуть до конца смены.

Еще рассказала, как при заезде в зону женщин заставили раздеться догола и держали так около пяти часов (судя по свидетельствам других бывших узников, речь идет о событиях, связанных с переводом заключенных из старой в новую женскую колонию в 2013 году; официально происшедшее объясняли дезинфекционными мероприятиями. - Прим. ред.). "Она рассказывает: заходишь, раздеваешься, несколько человек из комиссии тебя осматривают и обмениваются репликами: „Эта - ничего, я ее потом отымею. Какой у нее номер?" А над другой смеются: „Почему ты такая старая, все у тебя висит". Так издеваются. Потом заставляли голой сидеть на корточках, пока не свалишься".

Курбанбиби Атаджанову (бывший Генеральный прокурор) и ее дочь держат в той же колонии в изолированном блоке отдельно друг от друга. Передачи для нее принимают, но общаться с ней строго запрещено. Говорят, есть особое указание президента - не убивать, но изолировать. Девчонка рассказала, что однажды за разговор с Курбанбиби попала в карцер. "Когда мы гуляли рядом, она подошла к ограде и сказала, что хочет свитер связать с рисунком, спросила, сколько спиц нужно и т.д. Я стою, объясняю ей. За это меня отделали хорошенько и на 15 дней в карцер отправили. Она любит вышивать и вязать, постоянно спрашивает у девочек, например, как какой-то рисунок сделать. Раньше ей отвечали, а теперь за разговор наказывают. Девочки иногда рисовали ей на бумаге схему и передавали через контролеров или через сетку во дворе".

После освобождения

Как и многих других заключенных, меня освободили 26 октября 2015 года по президентскому указу о помиловании.

Утром дежурный, который меня избивал, открывает окошко и говорит: "Давай, собирайся домой. Я не хотел, чтобы ты вышла... Но все равно ты скоро вернешься, жду тебя".

Полтора месяца пришлось провести в Яшлыке.

Построили на плацу, речь произнесли, что, мол, президент нас пожалел... Потом на автобусах привезли в первый участковый пункт полиции в Яшлыке. Часа четыре там держат, дают сопровождающего и на автобусе или поезде до Ашхабада довозят. Но я, когда туда привезли, маме позвонила, и за мной машина приехала, отвезла домой.

Выдали справку об освобождении ("волчий билет" ее называют), сказали прийти с ней к участковому в течение трех дней. Пошла к участковому, он отправил в Азатлыкский РОВД кабинеты обходить. Сначала отпечатки сдаешь, потом еще что-то - разные службы обходишь, и они должны расписаться в "волчьем билете".

В конце к начальнику зашла. Он посмотрел документы и говорит: "7 сентября осудили, а 26 октября уже выпустили. За свою жизнь первый раз такое вижу. Сколько ты заплатила?!"

Я отвечаю: "Аллах взятки не берет. Нисколько не платила. Меня ни за что посадили, и слава Богу, что отпустили".

Он стал расспрашивать, знаю ли я что-то о тех женщинах, с которыми сидела, потом говорит: "Мне все известно о твоих делах - как ты права делала и другое. С кем ты „работала"? Если не скажешь, домой сегодня не пойдешь, будешь тут сидеть".

Я ему отвечаю: "Меня уже осудили, потом в Яшлыке допрашивали... Президент меня отпустил. Какое право ты имеешь меня задерживать? Распишись, и я пойду. Если будешь угрожать, пожалуюсь прокурору, что ты ко мне приставал".

Он разозлился: "Да ты сумасшедшая! Не думай, что все закончилось. Ты по жизни зеком будешь. Помни, я тебе в спину дышу, скоро загремишь с хорошим сроком, без амнистии".

После этого каждую неделю надо было к участковому ходить, отмечаться. Уже зима, декабрь пошел, с маленьким ребенком как ходить? У него зубки режутся, а там обычно ждать долго приходится. А не придешь - закрыть могут. Пришлось с участковым договариваться, он пользовался этим, как мог. То духи требовал для подарков своей второй жене. Или мог ночью позвонить, сказать: "Жена родила, давай, прямо сейчас мне торт испеки".

Если в районе случалось какое-то преступление - кража, ограбление или убийство, тех, кто с судимостью, сразу вызывали в полицию. И меня чуть что - тоже вызывали. Сидишь там по шесть часов, своей очереди ждешь. Потом начинаются вопросы, спрашивают, что мне известно о совершенном преступлении. Я говорю: "У меня была экономическая статья - взятка. Что я могу знать про убийство в трех кварталах от моего дома?" Они пытаются давить: "Сейчас с самого верха приказ пришел возобновить твое дело. С тобой Ходжа в Яшлыке недоработал. Почему ты говорили, что про хякима (главу администрации) ничего не знаешь? Когда у него внучка родилась, ты же торт пекла?" Вот так постоянно дергали.

Мама говорит: "Тебе житья не дадут. Уезжай в Турцию, а я за ребенком буду смотреть".

В январе 2016 года купила билет. Но в аэропорту на паспортном контроле меня развернули, не пустили на рейс. Тогда через знакомых вышла на миграционную службу. Там говорят: "Ты - в „черных списках", обычным путем не выедешь. Пока сиди дома, мы тебе скажем, когда взять билет и куда идти". 5 апреля у моей мамы день рождения был. Сидим, отмечаем. Вдруг звонит миграционщик, имя не буду называть, говорит: "Срочно покупай билет на шестичасовой рейс 7 апреля. На погранконтроле подойдешь к такому-то окну". В общем, пропустили меня через "зеленый коридор".

Из самолета позвонила знакомому, поблагодарила, он на прощание говорит: "Если хочешь, чтобы небо над тобой без клетки было, не приезжай сюда больше".

В Турции стала работать, бизнес свой наладила, спустя год маму с сыном к себе перетянула.

Тогда я еще не знала, что мои проблемы с режимом на этом не закончатся. Но об этом как-нибудь потом поговорим.

*****

21 июля 2014 г. Министерство юстиции РФ включило Межрегиональную общественную организацию Правозащитный Центр "Мемориал" в "реестр некоммерческих организаций, выполняющих функции иностранного агента".