Проклятый август
ГКЧП был заключительным этапом той гигантской спец­операции, имя которой - перестройка
Александр Проханов
19 авг. 21

Партийцы поджигали партбилеты,

Попрятались в чуланы КГБисты.

Шел август, и заканчивалось лето.

Все знали, что готовится убийство.

Тридцать лет назад случилось это павшее на мою Родину проклятье - три дня, когда открылась черная дыра истории, и хлынула глубинная, таящаяся в преисподней тьма. Тридцать лет назад я пережил небывалый, космический ужас. Я был близок со всеми членами ГКЧП, с некоторыми очень близок, могу сказать - дружил. Газета "День" печатала мои интервью почти со всеми гэкачепистами, давая выход накопившейся в каждом из них тоске в предчувствии близкой беды.

Танки, БТРы, прогрохотавшие по Минскому шоссе к центру Москвы. Бронетехника у Пушкинской, на улице Горького, у Белого дома. Девицы в мини-юбках, влезающие на танки, ныряющие в открытые люки машин. Стотысячные демонстрации, ревущие и неистовые, во главе с Ельциным, этим жутким пастырем, который вел свое обезумевшее стадо в очередную русскую катастрофу. Бронзовый истукан в стальной петле на Лубянской площади. И горящие окна гигантского здания Госбезопасности, откуда не прозвучал ни единый выстрел, ни единый окрик, когда их кумир болтался в стальной петле. И мой ужас, мой страх - не за себя, кого Александр Яковлев называл идеологом путча. Не за моих товарищей по газете, которую тот же Яковлев называл штабом ГКЧП. Это был страх иного рода, который дается испытать русскому человеку раз в столетие.

Когда я спрашивал членов ГКЧП, отсидевших свое в "Матросской тишине", что все это было, они загадочно молчали и говорили, что еще не настало время открыть правду. Они так и не открыли этой правды, сходя один за одним в могилу. И лишь Олег Бакланов за два часа до своего ареста, когда я пришел к нему в кабинет ЦК, и он, небритый, изможденный, одинокий, затравленный, как волк, ходил по кабинету, и черкала машинка, превращающая в лапшу документы, только он на мой вопрос, что это было, ответил: "Дрогнули Язов и Крючков".

Еще один гэкачепист, Александр Иванович Тизяков, которого прочили в премьер-министры Советского Союза в случае гэкачепистской победы, сказал мне: "Список ГКЧП утверждал Горбачев, он вносил в него свои кандидатуры, в том числе именно он внес в этот список Стародубцева".

Теперь, спустя много лет, все эти годы размышляя над тайной ГКЧП, мне кажется, я понял суть произошедшего: ГКЧП был заключительным этапом той гигантской спец­операции, имя которой - перестройка. Четыре года перестройки денно и нощно уничтожались все символы, все коды, все моральные, психологические, политические и военные основы, на которых существовало советское государство. Народу внушались ненависть и отвращение к стране, а в качестве идеала предлагалась другая, мифическая страна. И к августу 1991 года Советский Союз не существовал, он был огромным облаком пыли, реющим между трех океанов. Надо было лишь дунуть на эту пыль, ткнуть в эту труху, чтобы государство развалилось и улетучилось. ГКЧП и был тем ударом, что превратил призрачный, состоящий из пыли Советский Союз в пустоту.

Задача ГКЧП, по замыслу разрушителей, состояла в том, чтобы создать на несколько дней конституционный вакуум в стране, и за эти несколько дней безвластья перебросить полномочия от союзного центра, коим являлся Горбачев, параллельному российскому центру, представленному Ельциным. ГКЧП и создал этот трехдневный вакуум, во время которого полномочия были переброшены. Когда Горбачев, президент Советского Союза, вернулся из Фороса в Москву, он должен был потребовать у Ельцина вернуть ему те полномочия, которые тот захватил в эти несчастные три дня: контроль над армией, разведкой, финансами, другими структурами власти. Горбачев не заикнулся об этом, не потребовал назад полномочия, тем самым подтвердив существование конечного замысла операции, именуемой ГКЧП.

Гэкачеписты, как они понимали свою предложенную им Горбачевым роль, должны были мнимо изолировать Горбачева в Форосе, арестовать Ельцина и с десяток его сподвижников, остановить деструкцию, охватившую страну, вернуть Горбачева в Москву, предотвратить распад государства. Так думали о своей роли все члены ГКЧП. Кроме одного - главы КГБ Крючкова. Ему надлежало арестовать Ельцина, и тем самым подавить параллельный центр. Крючков не отдал приказ об аресте, и Ельцин беспрепятственно проехал в Белый дом, взгромоздился на танк и стал хозяином государства. Крючков, глава КГБ, был главным действующим лицом ГКЧП, исполнителем этой виртуозной спецоперации. КГБ - ключевая сила, разрушавшая на протяжении многих лет Советский Союз. Глава КГБ Андропов, став генсеком, собирая вокруг себя своих референтов, размышлял о нерентабельности Советского Союза, о расчленении его на составляющие Советский Союз республики. КГБ в период правления Горбачева объединил две Германии. Я, находясь в те страшные дни в Берлине, слышал стенания офицеров Штази, которых КГБ, их старший куратор, принуждал сдаться.

КГБ разрушал Варшавский пакт, этот пояс безопасности, воздвигнутый Советским Союзом как барьер перед могучим Западом. КГБ был причастен к истреблению Чаушеску. КГБ в период перестройки занимался созданием Народных фронтов в Прибалтике, в республиках Средней Азии и в Москве. КГБ замыслил многопартийную систему, и ему удалось создать свое дочернее партийное подразделение, именуемое Либерально-демократической партией. КГБ в лице Крючкова продумал и осуществил грандиозную спецоперацию по завершению советского времени.

Сегодня, спустя тридцать лет, вспоминая эти ужасные дни, я понимаю природу своего космического ужаса. Это был ужас человека, который слышал, как двигаются континенты, как смещаются тектонические платформы, кончается одна грандиозная русская эра, разрывается русское время, и открывается огромная пустота, наполненная черной мглой - очередная черная яма русской истории. Я чувствовал, как в очередной раз в русской истории разрушается цепь времен, как очередная русская империя - сталинское красное царство - погружается в небытие. И это ощущение великого конца было ужасно, нестерпимо для отдельно взятого смертного человека. Я уверен, что вместе со мной этот кошмар испытали миллионы людей, по которым прошелся этот чудовищный тектонический разлом. Огненный, зловещий автоген резал трубопровод русского времени. И все, что я помню тогда: и убегающие из Москвы танки, и виолончель Ростроповича, и бронзовый, качающийся в петле Дзержинский, и молчащие, пустые, полные огня окна Лубянки, - все это были брызги, летящие из-под струи автогена.

И что же теперь, спустя тридцать лет после ослепительной победы либералов, что с нами стало? Отпавшие от Советского Союза, созданные Ельциным государства строят свою независимость на отторжении, неприязни, а часто и ненависти к России. В трех странах Прибалтики ползают НАТОвские танки. На Украине крах и война. Белоруссия взбухает от внутреннего напряжения. Грузия смотрит в НАТО. В Азербайджан пришла натовская Турция. Армения дышит на ладан. Республики Средней Азии не хотят вспоминать о недавнем братстве, и даже в Казахстане, где весь север - русский, начинаются угрюмые русофобские веяния. Таджикистан и Узбекистан - фронтовые государства. И удар исламистов по таджикам далее перейдет на русский Северный Кавказ и в Поволжье. Война с Востока неизбежна, и она породит новую волну террора в самой России, ибо Россия заминирована террористическими сетями, которые дремлют и ждут приказа, чтобы проснуться.

Разрезанный Ельциным волновод русской истории наспех, в условиях катастрофы сварил электросварщик Путин, проведя трескучим электродом по шву, и этот шов все еще не остыл, все еще краснеет, как рана. В России продолжают создаваться центры, которые внушают населению ненависть и неприязнь к Родине, ставят бесчисленные подножки государству в экономике, политике и культуре. Какую спецоперацию задумает враг для того, чтобы расчленить Россию? Мне не отгадать, пусть это разгадывают молодые. Я сделал свое дело - описал эту катастрофу в своих романах. Я пережил чудовищный разрыв, прошедший по моей жизни, по моей судьбе. Я не отворачиваюсь от сегодняшних бед и горестей Родины. Если случится новая катастрофа, я встречу ее лицом к лицу.

В тридцатилетнюю годовщину ГКЧП перед храмом Василия Блаженного был воздвигнут памятник, напоминающий громадную гору помета. Должно быть, по замыслу скульпторов, это символ новой победившей России. Я искал этот символ в Крымском мосту, в чудесных военных парадах, в маршах Бессмертного полка. Но вот, кажется, нашел. Как ужасно.

Небес нахмуренные брови,

Озер закрытые глаза.

Все безответней, все суровей

На нас взирают образа.