Демократия против власти знания: почему темная толпа мудрее экспертов
14 сентября 2021 | Время чтения 9 мин
Аннотация
Нико Штер. Информация, власть и знание. Спб: Алетейя, 2019 Современное общество стало слишком разнообразным и сложным, чтобы ограниченный круг бюрократии или гениальный вождь смогли им управлять. Удивительно, но схожий аргумент выдвигается и против демократии. Люди в массе своей невежественны, падки на простые рецепты. Когда человечеству угрожают экологические, финансовые, медицинские кризисы – разве разумно полагаться на решения "черни"? Но как найти истинного эксперта, достойного власти?

***

Нико Штер. Информация, власть и знание. СПб.: Алетейя, 2019

Критика плановой экономики и сильного государства опирается на идею, что современное общество стало слишком разнообразным и сложным, чтобы ограниченный круг бюрократии или гениальный вождь смогли им управлять. Удивительно, но схожий аргумент выдвигается и против демократии. Люди в массе своей невежественны, плохо разбираются в науке и политике, падки на примитивные рецепты или смелые обещания. Когда человечеству угрожают экологические, финансовые, медицинские кризисы - разве разумно полагаться на решения "черни"? В лучшем случае толпа молча доверится мнению экспертов или клюнет на манипуляции умных владельцев СМИ. В худшем - начнет раскачивать лодку из-за недальновидной зависти к более успешным.

Демократия начиналась с тезиса о компетентном гражданине. По крайней мере, мыслители прошлого верили, что массы можно просветить, превратить в разумных, хорошо информированных людей. Порой эта вера принимала форму авторитаризма: интеллектуалы "временно" брали правление в свои руки, пока их сограждане не "дорастут" до некоего культурного уровня. Но к концу ХХ века стало распространяться мнение, что сложность науки и экономики растет быстрее, чем качество образования. Утверждалось даже, что разум от природы является привилегией меньшинства особо успешных индивидов. На Западе это мнение подкрепляли опросы, демонстрировавшие низкий уровень информированности народа о законах, партиях, статистике, передовой научной мысли. К тому же граждане становились все менее политически активны.

Правда, мечты про власть инженеров, сформулированные еще в начале ХХ века Торстейном Вебленом, так и остались мечтами. Инвесторы и владельцы акций, концентрирующие в своих руках большую часть прибыли, не очень-то похожи на выдающихся академиков. Менеджеры следуют простым предписаниям, почерпнутым в бизнес-школах, редко вникая в специфику подконтрольной им области, и потому их "эффективность" стала притчей во языцех. Нобелевские лауреаты же коллективно сетуют на то, что никто их не слушает. Дискредитация государства и общества возвысила вовсе не ученых, а хитрых дельцов. Лоббисты, безусловно, опираются на какие-то удобные им "научные факты", спонсируют определенные исследования - но неудивительно, что доверие к экспертам в народе падает также быстро, как доверие политикам или большим корпорациям.

Значит ли это, что интеллектуалы "вынуждены" выбирать меньшее зло - компромисс с невежественной толпой? Или же пренебрежительное отношение интеллигенции к согражданам - лишь следствие гордыни, не дающей оценить какую-то особую мудрость масс? А главное, как общество, редко допускавшее экспертов к власти, умудряется выживать и даже развиваться?

Ответить на эти вопросы пытается социолог из США Нико Штер в книге "Информация, власть и знание". Автор разбирает большое количество исследований, предсказаний и концепций, касающихся места интеллектуалов в "постиндустриальном" обществе и связи господства с концентрацией знаний.

По сути Штер утверждает, что власть и управление в реальном обществе - гораздо более комплексная проблема, чем кажется обладателям специальных знаний или сверхценной информации. Допустим, некий климатолог установил, что метан накапливается в атмосфере Земли и вызывает парниковый эффект. Как специалист, он считает это главной угрозой человечеству. Ему также ясно, что выбросы метана можно прекратить, например, уничтожив или радикально реформировав животноводство. Тот факт, что сограждане почему-то недовольны таким рецептом, да и вообще заняты другими проблемами, а политики все время медлят и ищут компромиссы, ожидаемо возмущает ученого. Граждане представляются ему невежественными (не знают о метане и не хотят знать!), а правительство - некомпетентным и бессильным. Вот если бы миром правили просвещенные технократы, то можно было бы просто уничтожить всех "загрязнителей"!

Иначе говоря, специальное знание будто бы ничто не отделяет от политического решения, кроме глупости людей и эгоизма капиталистов. Нет никаких проблем в том, чтобы бросить все силы на ликвидацию/реформирование животноводства. Не нужно договариваться с группами, которым в результате будет нанесен урон; не нужно обеспечить реальное выполнение указаний (неугодные инициативы могут срывать "на местах"); не нужно считаться с иными, столь же научными исследованиями выбросов метана; и т. п. Общественная жизнь не воспринимается как отдельная область, со своей нетривиальной спецификой и динамикой. Соответственно, граждане не могут претендовать и на какие-то особые локальные "знания", необходимые для принятия решений.

Штер отмечает упадок концепции публичного интеллектуала. Эксперты либо вовсе отказываются "тратить время" на просвещение, либо общаются с публикой предельно односторонне: предполагается, что рядовой гражданин не может сообщить ничего дельного условному климатологу.

В этой связи автор настаивает на разделении информации, знания и компетенции. Информация касается характеристик продуктов и результатов свершившихся действий (мясо съедобно). Знание соответствует характеристикам процессов и ресурсов (если положить мясо на горячую сковороду, оно зажарится). Компетенция же - набор социальных/политических навыков и умений, позволяющих читать ситуацию, распознавать возможности или выдвигать новые темы на повестку дня (мясо следует пожарить перед тем, как придут гости; но если они вегетарианцы, то лучше пожарить овощи).

Соответственно, власть требует компетенции и объективной возможности действовать. Знание здесь вторично - при необходимости можно привлечь эксперта. Штер приводит в пример общественные движения: по мере движения к поставленной цели они создают или перенимают необходимые знания. Причем не обязательно в "полном объеме" - столько, сколько кажется достаточным; зачастую знания изменяются, приспособляются к конкретным условиям и потребностям.

Да, граждане обычно не знают нюансов законодательства или тонкостей внутренней жизни партий. Однако многолетние исследования показывают, что избиратели в целом адекватно реагируют на изменение позиции партий по ключевым вопросам или объективные тренды в экономике. Хотя люди могут сильно ошибаться в конкретных цифрах или фамилиях. С одной стороны, это отвечает сегодняшним политическим реалиям. На выборах приходится выбирать между двумя-тремя знакомыми партиями, отличающимися разве позицией по паре острых вопросов. Каких-то иных возможностей повлиять на политику у гражданина нет, так что знание тонкостей экономической теории ничего ему не даст. Неудивительно, что информированность избирателя ограничивается позициями партий по ключевым вопросам да именем президента.

С другой стороны, неопределенность и неполнота информации - извечные спутники политических решений. Если ученый верит, что нашел истину и может помыкать пассивными людишками - скорее всего, он просто опасно заблуждается. Такие исследователи, как Мануэль Кастельс и Энтони Гидденс, доказывают: люди в целом ведут себя довольно разумно и адекватно. Они фильтруют и интерпретируют полученную информацию, сопоставляют альтернативные мнения (если таковые имеются), проявляют осторожность в том, чего не понимают. Конечно, в основном они руководствуются собственным опытом, культурой и мнениями значимого окружения (сети знакомых и контактов). Потому по действительно важным вопросам их сложно переубедить. Но в этом и заключается "житейская мудрость": собирать релевантные и важные знания, полагаться на опыт и моральные суждения, а не стараться узнать и проконтролировать все на свете. "Объективная" картина важна, но без демократического вмешательства она легко может упустить локальные проблемы и страдания отдельных групп (средняя температура по больнице не значит, что у кого-то не начался жар). Наконец, многие граждане являются и экспертами в своей профессиональной области, пусть это не экономическая теория или климатология. А ученые, как показала социология науки, в первую очередь - тоже люди, с предвзятостями, ограниченными знаниями и способностью предвиденья.

Автор указывает, что ученые поставляют новые факты и возможности для политической дискуссии, но на самом деле не предопределяют решение. Эта идея напоминает сборку коллектива по Бруно Латуру: сообщество всегда решает, что из "объективных фактов" для него важно, а что нет, какие проблемы стоит решать, а какие пока нужно проигнорировать. Вопрос лишь в том, какие группы допускаются к дискуссиям и принятию таких решений. Ученые здесь - "представители", дающие голос нечеловеческим объектам и явлениям: они могут подробно описать свойства, например, новой бактерии. Но решение, что с ней делать и как "встраивать" ее в существующие общественные (экономические и пр.) отношения, должно принимать сообщество. Интересно замечание автора, что такие сложные проблемы, как изменение климата, в принципе невозможно просто "взять и решить"; с ними нужно научиться жить.

Более спорное утверждение Штера состоит в том, что "постиндустриальное" общество с его повышенными стандартами жизни, доступным образованием и развитыми коммуникациями создало более демократичное распределение компетенций. Проще говоря, пусть экономические и прочие знания граждан не поспевают за ростом соответствующих научных областей, массы получили большие возможности для политического действия. В частности, ослабление национального государства автор объясняет через увеличившуюся силу и автономию граждан: не власть ослабла, а гражданское общество стало более сильным и большим. Более того, Штер констатирует распад монополий и олигополий, уменьшение значимости крупных корпораций, усиление конкуренции и пр.

Автор не выходит за рамки обычного предсказания расцвета среднего класса: нематериальные ценности, стиль жизни, мобильность и коммуникабельность, студенческие протесты 60-х и "арабская весна", борьба за политические свободы (а не социальные программы). Штер утверждает даже, что молодежь обладает какой-то особой связью со СМИ (умеет создавать события?) и потому успешно давит на власть через медиа-пространство… Но каких-то конкретных данных, допустим, по количеству и достижениям новых общественных движений или растущему проценту мелкого бизнеса, в книге не приводится. Автор больше концентрируется на благих пожеланиях.

Тем не менее основной тезис книги остается актуальным: вместо того чтобы сетовать на недостаток у людей специальных знаний и информации о заместителях председателей парламентских партий, необходимо развивать их общественно-политические навыки. Самоорганизацию, умение сформулировать мысль и позицию, уверенность перед лицом экспертов и авторитетов. Компетентный гражданин приобретет знания, если это потребуется; если же общество бессильно, знания ему не помогут. Наивно полагать, что можно выделить из общества некоего ученого или вождя, видящего "объективную истину". Реальные альтернативы - более широкое участие в управлении, либо власть немногих богатых дельцов. И те и те будут ошибаться; отличие лишь в том, чьи интересы будут приниматься в расчет.
Дм.Буянов
14.09.21