Туркмения превратилась в антисоветскую сказку
Милостивый Аркадаг пока что носит не корону, а только кепку с изображением короны, но вполне может стать монархом

Дмитрий Бавырин

Ровно 30 лет назад Туркмения провела референдум о независимости и объявила о выходе из Советского Союза – позже нее от нашей общей страны откололся только Казахстан. Так появился один из наиболее комичных и в то же время жутких режимов планеты, который просто не должен был появиться на просторах бывшего СССР. Теперь, 30 лет спустя, ему стоит пожелать долгих лет жизни.

Советские республики Средней Азии – уникальный в плане скорости скачок из племенных порядков и натурального хозяйства в модерн, промышленную революцию и социальное государство. Конкурентный контрпример – разве что Сингапур, но вряд ли корректно сравнивать государство размером с город с бескрайними среднеазиатскими пространствами, где за 10–20 лет примерно из ничего появилось примерно все – от больниц и университетов до заводов и канализации.

Туркмения была самым дальним, самым отсталым, самым пустынным углом Союза, но главное советское дело, определившее всю последующую туркменскую жизнь, все-таки было успешно доделано к 1967 году, когда был введен в эксплуатацию газопровод "Средняя Азия – Центр".

Добыча голубого топлива из туркменских месторождений увеличилась в 60 раз, через десять лет – еще на четверть. Появилась государствообразующая отрасль, гарантировавшая относительную сытость относительно маленькому народу. К моменту развала СССР в Туркмении жило порядка 3,7 млн человек, а сейчас, по неофициальным данным, живет даже меньше – в силу того, что сытость привела к "демографическому переходу", а миграция в страну закрыта до сих пор.

Другими словами, рецепт "туркменского экономического чуда" предельно прост. По-настоящему удивительно и без расистских гипотез необъяснимо чудо другого рода – как народ, несколько поколений которого прошли через советскую терку общего образования с его научным материализмом и бесклассового общества с его массовым искусством, всего за пару лет перешел в крайнюю степень восточной деспотии, будто бы перенесенную из сказок "Тысячи и одной ночи".

В таких случаях советские учителя говорили – "уж от вашего-то мальчика мы не ожидали".

Из коммунистов в монархи

"Перестройку" и переход к демократии в Туркменской ССР Кремль доверил главе Ашхабада Сапармурату Ниязову. Как считается, по той причине, что за ним не стояло никакого клана или, если говорить о туркменских реалиях, племени – будущий Сердар (вождь) был круглым сиротой и с восьми лет воспитывался в детдоме. Такие, без собственной группы поддержки, должны сидеть смирно – и Сапармурат какое-то время сидел, а потом вдруг явил то самое, до сих пор никем не изученное чудо – чудо возрождения абсолютной монархии.

По закрытости от мира и вычурности того, что мир все-таки видит, современную Туркмению можно сравнить только с Северной Кореей и Бутаном. Но КНДР строилась как спецпроект почти с нуля и после тотальной войны, а Бутан всегда таким был. Туркмения же была пусть самой далекой и цивилизационно обособленной, но все-таки советской республикой.

Через несколько лет после развала СССР, в котором Туркмения, по сути, не участвовала, бывшая территория КПСС едва не превратилась в шахство, а Ниязов – в шаха. Слово "республика" из названия страны вычеркнули, на совет старейшин инициативу вынесли, но последнего шага все-таки не сделали. О причинах этого спорят.

По одной версии, наследственная монархия не годилась в условиях сложных отношений Ниязова с сыном Мурадом, проживавшим в Вене. По другой – Ниязова в буквальном смысле засмеяли его бывшие коллеги по ЦК КПСС, от Назарбаева до Ельцина, с которыми он тогда еще пересекался на встречах по линии СНГ. Якобы после этого Ниязов провозгласил "нейтралитет" как универсальную позицию Туркмении и окончательно отгородился от всего остального мира, но шахом все-таки не стал, а жаль, так в мировой истории появился бы монарх – электрик по первой профессии.

Еще в формально советский 1990 год стало казаться, но Ниязов правит по абсолютному и неоспоримому в глазах туркмен праву. Он дважды (впервые – как раз в 1990-м) избрался президентом на почему-то полностью безальтернативных выборах, а после стал президентом официально пожизненным, что тоже экзотично – таких за всю мировую историю было человек 15, в основном африканцы вроде Иди Амина, а единственный из всех, кто может вызвать симпатию, – это Иосиф Броз Тито, но его правильнее воспринимать как лидера в первую очередь партийного.

Ниязов же ближе к Калигуле. Тот ввел своего коня в сенат. Ниязов своего – ахалтекинца Янардага – приказал изобразить по центру государственного герба независимой Туркмении.

У "отца" близкородственных турок Ататюрка он подсмотрел новое имя – Туркменбаши (впоследствии – Туркменбаши Великий), то есть "отец туркмен". У папы римского – приветствие подчиненных через целование перстня. Где-то в разных местах – "Рухнаму": в знаменитой "книге – путеводителе туркменского народа", которую при Ниязове также называли "священной", помимо утверждений о первенстве туркмен в деле изобретения колеса и основании как минимум 70 государств, содержались и многочисленные признаки плагиата.

По обещанию Туркменбаши, все, кто прочитал "Рухнаму" трижды и вслух – по часу утром, по часу вечером, должны были попасть в рай.

В этой же книге Сердар запретил туркменам заниматься сексом для удовольствия. Он вообще много чего запретил.

Академию наук. Больницы за пределами Ашхабада. Пособия для инвалидов. Пенсии для тех, у кого живы дети. Пятилетние курсы в институтах (оставили два года). Зарубежные дипломы. Иностранные СМИ. Оперу. Цирк. Балет. Концерты с нетуркменской музыкой. Инфекционные заболевания и упоминания о них. Библиотеки. Интернет. Компьютерные игры. Уезжать из страны и приезжать без сопровождения. Курить при людях. Слушать радио в автомобиле. Пользоваться косметикой. Отдельно женщинам – джинсы и юбки, отдельно юношам – бороду и усы.

Соперничать с Туркменбаши в области запретов смогло бы только первое правительство запрещенных в России талибов.

Иногда запреты оформлялись как письменные приказы Сердара, иногда было достаточно устного. Его называли мудрейшим человеком в стране – и он искренне считал себя им, обосновывая свои "нельзя" простодушно и искренне.

"Я как-то ходил с женой в Ленинграде на оперу "Князь Игорь" и ничего не понял", – заявил Сердар, запрещая оперу как жанр. Мол, если уж я не понял, остальным тем более не понять. Ку? Кин-дза-дза!

Ниязов был предельно жесток в области контроля за подданными, что еще важнее – последователен. Лично утверждал все первые полосы газет, неизменно содержавшие его портрет. Лично увольнял чиновников, перечисляя все их грехи и – поименно – всех любовниц, а будущих назначенцев отправлял на профилактическую экскурсию в построенную в пустыне спецтюрьму Овадан-Депе, где в нечеловеческих условиях содержались личные враги Сердара – от политзеков до исламистов.

С точки зрения сноба, самым страшным, наверное, было то, что вся нация должна была регулярно слушать стихи Туркменбаши – в авторском исполнении и под аккомпанемент, в экранизациях и в пьесах. В похвалах самому себе он представал всеведущим духом и больше напоминал не главу государства, а лидера секты.

В то же время, как монарх де-факто, он милостиво позволял себе делать населению царские подарки – бесплатные газ, электричество, воду, общественный транспорт и пищевую соль, а также муку и бензин по копеечным ценам (одно время, уже после смерти Сердара, существовала даже норма бесплатной выдачи топлива). За это Туркменбаши регулярно благодарили во всем многообразии форм, включая обязательный первый тост на каждой свадьбе.

Культ личности Ниязова – отдельная тема, в которой, при многочисленных типовых признаках, выделяются капризы античных самодуров, забытые за века. В честь себя он переименовал высочайшую гору страны, залив Каспийского моря и месяц январь, а в честь матери, погибшей в ашхабадском землетрясении 1948 года, – национальный хлеб чорек и месяц апрель.

Про январь и про чорек – это, конечно, смешно, но от ежедневной клятвы всех туркменистанских школьников, пожалуй, все-таки страшно: "Если я предам великого Сапармурата Туркменбаши, пусть остановится мое сердце".

Народ за каменной стеной

За Туркмению действительно боялись, хотя и посмеивались над ней: как бы с уходом Сердара к другим великим духам абсолютистское государство не ухнуло в разруху и гражданскую войну, как это часто с ними бывает. Не ухнуло: после внезапной смерти Ниязова и легкой аппаратной схватки с парой арестов страну возглавил бывший стоматолог Туркменбаши, повышенный им до министра здравоохранения и своего зама по правительству – Гурбангулы Бердымухамедов. По советской еще традиции он выступил организатором похорон предшественника в заблаговременно построенном фамильном мавзолее.

Настроенная вроде бы лично под Ниязова тоталитарная машина сработала как часы: за нового вождя быстро и единогласно проголосовали делегаты тогда крайне многочисленного – в 2507 человек – Народного совета (Халк маслахаты).

Со своей стороны, второй президент с титулом Милостивый Аркадаг (переводят как "покровитель", но буквально – "каменная стена") вернул туркменам григорианский календарь, академию наук, пенсии и оперу (но не балет), на чем борьба с "перегибами" завершилась. Страна даже не вздрогнула в попытке уйти в другую, менее средневековую колею, если не считать впоследствии подтвердившихся слухов о бунте в спецтюрьме Овадан-Депе, быстро и кроваво подавленном.



О Бердымухамедове и его закрытой стране мир знает меньше, чем о Туркмении Ниязова, а главным источником информации остается переписка американских дипломатов, слитая Ассанжу в WikiLeaks. Из этих отчетов следует, что Аркадаг, как и Турменбаши когда-то, правит единолично и сам принимает решения по каждому мало-мальски значимому вопросу, а также то, что человек он по-восточному хитрый, крайне злопамятный и не выносит тех, кто умнее его.

Последнее не вызывает сомнений: публичный имидж Бердымухамедова – это профильный специалист по любым вопросам. Официально он написал более 50 книг на все случаи жизни, а в рамках разъездов по стране учит военных – стрелять, строителей – строить, спортсменов – ездить на велосипеде, а агротехников – выращивать дыни. Часто это сводится к диктовке авторских мудростей типа "вода – мать урожая", которые все присутствующие прежде записывали в блокноты, а теперь набивают на планшетах. Туркмены по-прежнему в надежных руках.

Со времени смерти Ниязова в Саудовской Аравии разрешили женщинам водить автомобили. В Туркмении, наоборот, запретили, а заодно запретили и автомобили любых цветов, кроме белого и светло-бежевого. Знаменитую золотую статую Сердара вместе с Аркой нейтралитета перенесли к предгорьям Копетдага, "подарив" центру Ашхабада другую – с Аркадагом, тоже золотую, но конную, а рядом с беломраморным дворцом Туркменбаши возвели новый – уже втрое больше и втрое же дороже.

Кстати, большую часть дворцово-фонтанного великолепия, включая самую большую в Средней Азии мечеть "Духовность Туркменбаши" и единственный в мире ледовый дворец в пустыне, строили французы – кампания Bouygues. Как правило – из белого мрамора (любимый камень Сердара, любимый цвет Аркадага).

В Москве эта же фирма построила уродливый ТЦ "Атриум" напротив Курского вокзала.

Дети мускусной дыни

Контроль одного человека над практически всеми сферами жизни туркменского народа, включая экономику, культуру и даже семью, до сих пор кажется не только абсурдным, но и удивительно устойчивым – несмотря на то, что Аркадаг упразднил политику Сердара с бесплатной раздачей благ, в страну успел вернуться советский дефицит, и по уровню развития Туркмения уже уступила Узбекистану.

Конечно, может статься, что после очередной смены вождя (предположительно – на сына Бердымухамедова, в феврале ставшего замом отца) и строительства для него еще более роскошного дворца и еще более значительной золотой статуи этот рентный край все-таки надорвется. Но по принципу "у бога чудес много" и с учетом роста цен на газ верится и в то, что режим в Ашхабаде выстоит даже при зомби-апокалипсисе, потому как готов и способен вырвать зубы всем туркменам за два–три дня.

Тут не в первой профессии Милостивого Аркадага дело, а в том, что прецедент уже был, когда Туркменбаши Великий запретил туркменам крайне популярные даже в среде молодежи золотые коронки. Туркмены исправились как раз за три дня.



Бывшую Туркменскую ССР честно было бы считать не только Абсурдистаном – страной-посмешищем, где отмечают праздник мускусной дыни, но и живучей, а значит эффективной антиутопией, где министерство юстиции вполне по-оруэлловски переименовано в министерство справедливости.

Через ее железный режим не пророс даже исламизм, а он всегда прорастал на мусульманских землях с постколониальной планидой. Верховного муфтия страны при Ниязове попросту посадили на двадцать лет. По слухам, он был против расписывания новой мечети цитатами из "Рухнамы", и вообще поднятия "Рухнамы" на один уровень с "Кораном", что по сути все-таки было сделано и не имеет аналогов в любых других частях мировой уммы.

Аналоги племенного общества, каким является и туркменское, после падения социалистических режимов есть. Это Афганистан, Сомали, еще кое-какие страны Африки, где идет или еще недавно шла гражданская война и откуда в западный мир перетекают радикальные идеи, террористические группировки и нелегальные мигранты. Туркмения всего этого не производит, и даже денег не просит, а значит – да здравствует Туркмения!

Ее допустимо считать одной сплошной проблемой, если ты туркмен, но настоящих туркмен, кажется, вполне все устраивает. А если вдруг нет, их проблемы остаются только их проблемами и, в отличие от проблем других постколониальных исламских стран, не становятся общими – всем бы такой "нейтралитет".

В будущем, возможно, появится все – и исламизм, и экстремизм, и война, и беженцы, потому как, считает политическая наука, подобные абсолютистские системы не могут работать вечно.

Но пока не сломалась – не чини ее, хуже будет. Даже в том случае, когда кажется, что хуже просто некуда.