О КИТАЕ И РАКЕТАХ

ДМИТРИЙ СТЕФАНОВИЧ
Научный сотрудник Центра международной безопасности Национального исследовательского института мировой экономики и международных отношений им. Е.М. Примакова РАН (ИМЭМО РАН).

Китайский ракетно-ядерный (точнее – ракетный и ядерный) потенциал является значимым фактором международной безопасности в целом и российско-американских отношений в сфере стратегической стабильности в частности уже довольно продолжительное время. Но с лета 2021 г. градус эмоций вокруг китайского прогресса в наращивании этого потенциала значительно увеличился.

Конечно, разговоры про сотни китайских ракет и боезарядов, спрятанных в глубоких туннелях, шли всегда, но считались маргинальными. Однако силами администрации Трампа, а затем стараниями администрации Байдена и научно-экспертного сообщества тема обрела иной статус. Изображения объектов на спутниковых снимках, которые были распознаны как три новых поля с общим числом до трех сотен шахтных пусковых установок (ШПУ) – по мнению многих западных обозревателей, исключительно для межконтинентальных баллистических ракет (МБР) с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), а также некий гибрид частично-орбитальной системы с гиперзвуковым планирующим боевым блоком, стали причиной дискуссий о стремительном наращивании китайского потенциала, способного подорвать все и вся. Заговорили о возможном изменении ядерной доктрины США с включением в нее положения об "исключительном назначении" ядерных сил, которое, якобы, может оставить американских союзников один на один с Китаем (и с Россией).

Что касается потенциального наращивания арсенала китайских МБР, здесь все еще слишком мало информации о так называемых ШПУ – и по их общему числу, и по назначению. Даже если большая часть этих объектов окажется именно пусковыми установками, не факт, что именно многоголовые межконтинентальные ракеты их заполнят. Там могут оказаться и ракеты средней дальности, и гиперзвуковые глайдеры, и противоракеты, и даже противоспутниковые системы. Сценарий наращивания числа МБР с РГЧ ИН вполне допустим, и он может быть связан не столько со стремлением выйти на уровень США и России, двух единственных ядерных сверхдержав, или с уходом от принципа минимального сдерживания, сколько с повышением уверенности китайских руководителей в качестве своих ракет и ядерных боезарядов. Пекину удалось избежать массового производства и развертываниях "сырых" ядерных вооружений, что было характерно для нескольких этапов противостояния между Москвой и Вашингтоном. Теперь же ситуация изменилась.

В плане "частично-орбитального глайдера" особенно забавными выглядят комментарии в духе "теперь Китай сможет напасть на США с юга, а там нет противоракетной обороны". Такой подход игнорирует как минимум официальную позицию Вашингтона о ненаправленности ПРО против Китая (и России) и об отсутствии такого потенциала. Отметим, что в целом инвестиции Китая в наращивание количественного и качественного потенциала СЯС не в последнюю очередь связаны с неограниченным характером развития ПРО США. Остается под вопросом точность новой системы (которая, к слову, может оказаться элементом многоразовой ракетно-планирующей системы космического назначения, как заявляет МИД КНР). Нельзя совершенно исключить вариант ее достаточной эффективности в обычном боевом оснащении для нанесения быстрого глобального удара и создания реальной угрозы объектам на территории Соединенных Штатов.

Конечно, это все гораздо интереснее, чем спутниковые снимки парада в Пекине, которыми американцы аргументировали наращивание китайского арсенала в конце срока администрации Трампа. Шаги Байдена и его команды более изящны. Однако главную роль здесь играют внутриполитические и внутриэкономические факторы. В США идет подготовка Обзора ядерной политики (Nuclear Posture Review), и вокруг этого процесса сплелись интересы и ценности самых различных групп, связанных с оборонно-промышленным комплексом, дипломатической службой, с идеологическими центрами. "Китайская угроза" является удобным инструментом для продвижения удобных внутренних нарративов, связанных с угрозой сокращения американского ядерного арсенала и наращивания ПРО США (и наоборот, с необходимостью соответствующего сокращения и наращивания).

Любопытно, что в последнее десятилетие о перспективах роста китайского арсенала неоднократно говорили и российские аналитики, однако их оценки не вызывали реакции за океаном. Вдруг проснувшийся интерес Запада, видимо, связан с переоценкой политической и экономической целесообразности – в конце концов, противостояние Вашингтона и Пекина нарастает по всем фронтам не первый год.

Для России же новых военных угроз не возникает. Имеющегося китайского ракетно-ядерного потенциала (в том числе средней дальности) вполне хватает для того, чтобы поражать объекты на всей территории нашей страны. А с учетом многолетнего плотного взаимодействия в области "мирного атома" нельзя исключать и качественно иной уровень понимания состояния дел в китайском ядерном оружейном комплексе со стороны соответствующих российских структур по сравнению с западными коллегами.

Однако политические последствия происходящих в Китае изменений, пусть и очень постепенных, будут весьма глубокими. Это усложнит диалог по стратегической стабильности с американскими партнерами. И пусть требование о вовлечении Китая в некие трехсторонние режимы пока ушло из повестки дня, очевидно, что при любых договоренностях фактор необходимости "генерировать вес залпа" на этом направлении для американцев становится все более весомым.

Претерпит изменения и структура взаимоотношений внутри "ядерной пятерки". В итоге мы можем увидеть уход от самой идеи паритета в ядерной сфере, если понимать его как примерное равенство средств доставки и боезарядов. В таком режиме невозможно многостороннее сдерживание, да даже и в двухстороннем варианте российские и американские стратегические ядерные силы расходятся и в части структуры, и в количественных показателях. В случае консенсуса среди руководства ядерных держав о том, что даже условная симметрия далее невозможна, мы можем увидеть дальнейшие преобразования уже в ближайшие десятилетия, в частности при разработке качественных и количественных характеристик для следующего поколения российских ракетных подводных крейсеров стратегического назначения или отказа от сухопутной составляющей американских СЯС. Инерция здесь, конечно, значительная, и обусловлена в том числе весьма продолжительными циклами перевооружения и большим объемом расходов на разработку и производство соответствующих вооружений, однако трансформация внешней среды, вне всякого сомнения, приведет к переменам.

Придется также корректировать режимы контроля над вооружениями и снижения ядерных рисков в целом. Вряд ли страны "ядерной пятерки", не говоря про другие ядерные державы, согласятся закрепить состояние своих арсеналов, которые значительно отличаются друг от друга и находятся на разных этапах модернизации. Экстраполяция двухсторонних подходов, например, на инспекционную деятельность в многосторонних форматах невозможна даже концептуально. К тому же согласие заинтересованных сторон на такую жесткую транспарентность остается под вопросом. Несколько перспективнее выглядит добровольная транспарентность в виде публикации ядерных доктрин, раскрытия структуры стратегических ядерных сил и перспективных планов по их развитию, взаимных уведомлений об учениях и испытаниях.

Конечно, в ближайшее время темпы ядерного разоружения вряд ли будут кого-то особенно радовать. Но на данном этапе снижение угрозы ядерной войны является куда более приоритетной задачей. И ее, безусловно, надо решать в комплексе с прочими угрозами миру и безопасности, однако приоритетом должна быть именно ядерная сфера.