ЗАКОН О ЯЗЫКЕ ОДОБРЕН СЕНАТОМ КАЗАХСТАНА
Верхняя палата Республики Казахстан одобрила законопроект об использовании казахских названий в топонимике страны.
Закон о языке одобрен Сенатом Казахстана
Правда.Ру сообщает, что Сенат Казахстана вслед за Мажилисом, 2 декабря одобрил законопроект, согласно которому в названиях административно-территориальных единиц предусматривается использование "исторически сложившихся" наименований.

При этом приоритетом будет пользоваться казахская топонимика. Так, министр образования и науки Асхат Айгамабетов уже предупредил, что Уральск станет Оралом, а Лебяжье будет переименовано в Аққулы.

Сенаторы предложили депутатам Мажилиса рассмотреть несколько поправок, в частности, касающихся проведения мероприятий религиозного содержания вне культовых зданий. В случае, если Мажилис одобрит поправки сенаторов, законопроект поступит на подпись президенту.

Также в проекте закона предусмотрена норма, которая обяжет учреждения культуры, образования, здравоохранения, торговли и других сфер деятельности человека размещать на средствах визуальной информации тексты на казахском языке. И только в случае необходимости – на русском.

Ранее ia-centr.ru публиковал комментарий эксперта о вытеснении русского языка из различных сфер жизни Казахстана.

------------------------------

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА В КАЗАХСТАНЕ: МИФ О ВАВИЛОНСКОЙ БАШНЕ В ДЕЙСТВИИ
Петр Своик пишет про успехи и неудачи в избавлении от "колониального" прошлого #Казахстан"а и на примере библейского сюжета рассуждает о перспективах языковой политики в стране.
Языковая политика в Казахстане: миф о Вавилонской башне в действии
В год тридцатилетия национальной независимости в Казахстане по-прежнему свежи разговоры о необходимости избавления от наследия "колониального" прошлого, советского, разумеется. А поскольку тема поддерживается, в основном, гуманитарной интеллигенцией, то упор делается на сохраняющееся засилье русского языка и доминирование российского и русскоязычного информационного пространства.
Постколониальный или неоколониальный синдром

Между тем, это еще большой вопрос, что должно бы больше тревожить настоящих патриотов Казахстана: непреодоленный за три десятилетия постколониальный синдром или плотно сформировавшийся за это же время неоколониализм.

Да, именно так: Казахстан совершенно явственным образом вписан в "многовекторную" внешнюю экономическую, политическую, информационную и идеологическую зависимость, обеспечивающую эффективную эксплуатацию природных и человеческих ресурсов нашей страны "на вывоз".

Сейчас это называется "открытым рынком" и "развивающейся экономикой", а живи мы на полвека раньше, назывались бы "государством третьего мира". Откинь еще полвека назад – получается классическая ресурсная колония, с той только разницей, что никакого присланного из метрополии генерал-губернатора или Первого секретаря не требуется – все делается на местной компрадорской основе.

Утверждение о нашей нынешней колониальной сущности не назовешь просто обидным, автора оно ко многому обязывает. Но без признания реалий именно таковыми не увидеть направления и не понять сути движения к более суверенному и благополучному будущему.

А в контексте разговора о будущем, нелишне будет оглянуться на то, когда и как формировалось наше нынешнее неоколониальное положение.

Воспоминания о будущем

В 80-е годы автор работал на, скажем так, средних руководящих должностях в электроэнергетике Казахстана и от себя, как и практически всех, кого тогда знал, свидетельствую: какого-то застоя и острой необходимости все вокруг менять мы не ощущали, но горбачевскую перестройку восприняли с энтузиазмом.

В 90-е довелось побывать депутатом Верховного Совета Казахстана, заодно в качестве члена Совета Национальностей послепутчевого ВС СССР посидеть в Кремле, участвовать в комиссии Явлинского по подготовке проекта Договора об Экономическом союзе, быть членом комиссии по подготовке первой Конституции независимого Казахстана, участвовать во всех комиссиях по разработке антикризисных программ, а затем несколько лет возглавлять Госкомитет по ценовой и антимонопольной политике. Одним словом, влияния на самые важные события того времени не оказывал, но возможность наблюдать многие из них вблизи – имел.

Перечисляю, чтобы засвидетельствовать: ясного представления о том, как переделывать экономику и все советское прочее на рыночный лад у нас (похоже, что и у действующих лиц первого ряда) тогда не было.

Со второй половины 90-х это представление – как вписываться в мировой рынок, стало оформляться на самом верху, причем по ходу подключения к казахстанским рыночным реформам иностранного … назовем это – консалтингом.

Свидетельствую: пока был членом правительства, редкая неделя проходила без визитов представителей, допустим, Всемирного банка, или ВТО, или Сороса. А у нас в Государственном Антимонопольном комитете на постоянной основе работала группа американцев, они участвовали не только в официальных мероприятиях, на прощание подарили мне тогдашнее чудо техники – первый ноутбук, да еще с портативным принтером, все было замечательно.

Накладывая те воспоминания на нынешнее понимание, скажу, что тогда, под влиянием "той стороны", радикальное реформирование ключевых отраслей экономики и социальной сферы все больше имело в своей основе не столько создание основ рыночного будущего, сколько демонтаж основ советского прошлого.

Переделки-недоделки

Насколько удалось на самом деле демонтировать основы того, на чем строились советская электроэнергетика, ЖКХ, пенсионное обеспечение, образование или здравоохранение – это совершенно неисследованная и чрезвычайно увлекательная тема. Полностью добиться удалось только ядерного разоружения всех национальных суверенов, хотя стягивание в одну Россию советской атомной энергетики и военного комплекса вряд ли сейчас радует Запад.

Еще почти удалось уничтожить совхозы-колхозы, но и то только "почти". Где-то с десяток хозяйств, сохраненных их директорами-председателями, в качестве уже их собственных вотчин, сейчас являются передовыми в отрасли, начальство любит посещать и ставить в пример именно их.

Та же электроэнергетика – это не конкурентный рынок со свободным выбором продавцов и покупателей, как написано в Законе, а разобранная на части между государственными и частными корпорациями та же советская вертикально-интегрированная монополия, да еще и с совершенно непрозрачной лоббистской тарифной политикой. Впрочем, об этом как-нибудь отдельно.

Небожители – с нами

Сосредоточимся на постсоветской языковой политике, строго повторяющей библейский рассказ о Вавилонской башне. Все мы помним: когда ветхозаветный Вавилон настолько развился, что люди возомнили себя равными богу и стали строить башню до неба, Создатель всего лишь раздал каждой стройбригаде по национальному языку. После чего стройка благополучно кончилась, а строители разбрелись по миру.

Так и конституирование бывшими союзными республиками своих национальных языков в качестве государственных призвано было стать соответствующим количеством гвоздей в крышку гроба СССР. Активно вбиваемых получившими свободу от Политбюро республиканскими партийными, заодно с гуманитарными элитами, при полном одобрении иностранных консультантов-проводников в рынок.

Это была не столько правовая, сколько идеологическая и политическая норма, более всего работающая на ликвидацию бывшей союзной общности. А в символическое подкрепление окончательного перехода из социализма в капитализм, еще и переход с кириллицы на латиницу.

Ломать – не строить

И во многом такое языковое ликвидаторство прошлого, примерно, как в той же электроэнергетике, в ЖКХ, в сельском хозяйстве, в образовании-здравоохранении и далее по списку сработало, но … не сработало.

Возьмем, допустим, пенсионное обеспечение: еще в 1998 году по инициативе Всемирного банка был начат переход с советской солидарной системы на индивидуально-накопительную, с провозглашенной целью полной замены. И по истечении почти четверти века мы имеем ЕНПФ (Единый накопительный пенсионный фонд), существующий как малая (менее 15% по охвату пенсионеров и менее 5% по объему выплат за первое полугодие) часть от той же солидарной системы. При этом "инвестиционная доходность" закачанных в ЕНПФ уже 13 триллионов тенге обеспечивается, в основном, "инвестированием" в заемные бумаги Минфина. То есть, накопительный пузырь раздувается не только за счет изъятия ежемесячной десятины у всех легально работающих, но и за счет выкачивания гигантских (порядка полутриллиона тенге за год) денег из бюджета – без пользы для трудящихся и для национальной экономики.

Нет, мы не собираемся сопоставлять успехи в пенсионном реформировании и языковой политике, тем более в каких-то процентах. Хотя Агентство по государственной службе дает такие сведения: количество обращений граждан в госорганы на русском и на казахском языке соотносятся как 53% на 47%. В городах соответственно выше, в Алматы и Нур-Султане, например, доля обращений на русском 72% – 73%.

Казахоязычными, теперь уже почти сплошь, являются Юг и Запад Казахстана. Юг – благодаря преимущественно сельскому населению, выживающему в формате "крестьянского хозяйства". Да и в городах промышленного производства маловато. Запад же – нефтяная "житница" Казахстана, но месторождения – это закрытые вахтовые поселки, использующие местных как вспомогательную рабсилу. Нет базовой индустриализации и межрегиональной кооперации, нет и необходимости пользоваться языком "межнационального общения".

Язык до государственности доведет

Конечно, на путях деиндустриализации можно и дальше расширять использование казахского языка, но вряд ли такой путь устроит даже самых искренних энтузиастов.

Тем более, что такое обязательное для языка данного государства качество, как обеспечение международного общения, все равно закреплено за русским, со все большим добавлением английского и теперь уже китайского.

Рассчитывать же, что где-то в мировых центрах начнут готовить англо-казахских, китайско-казахских, арабо- или испаноговорящих специалистов со вторым казахским, как-то не приходится.

К овладению языком обязывают не законодательные уложения и не патриотические рейды по магазинам, а жизненные обстоятельства. И вот эти жизненные обстоятельства непреложно диктуют Казахстану "двухслойную" языковую среду, которую ни с какой стороны и ни в какую сторону не удастся превратить в одномерную.

А еще больше наши неоколониальные жизненные обстоятельства диктуют необходимость внутри-этнической, межнациональной и общенациональной консолидации, в основе которой не попытки удержать только за казахским статус единственного госязыка, и не надежды на то, что всеобщее знание казахского станет реальным фактором консолидации народа Казахстана, а опора на реалии.

В том числе на то, что фактическим государственным является русский язык и что государство стремится к расширению использования казахского языка в качестве тоже государственного. А потому государственная языковая политика должна бы исходить из, во-первых, гарантирования гражданам права пользования родным языком, без каких-либо иных обязательств, во-вторых, из установления квалификационных требований по знанию казахского и русского языков при занятии таких-то выборных и назначаемых должностей и для таких-то публичных профессий.

И последнее. Ни секунды не сомневаюсь, что соотечественники, убежденные в обязанности всех казахстанцев овладеть единственным государственным – казахским языком, и в осуществимости такого своего видения будущего страны и народа, действуют исключительно по собственному разумению.

Тем не менее, не худо бы иногда приподнимать голову – не видно ли на ближайшем облачке кого-то свесившего ножки, посылающего нам новое разделение по языкам.