чтобы сложносоставное целое не распалось, нужны центростремительные векторы, иначе говоря - экономические и духовные скрепы
Сергей Казначеев

В середине 40‑х годов XIX века вышла в свет работа К. Маркса и Ф. Энгельса "Немецкая идеология". Поначалу двухтомный труд не вызвал интереса у издателей. Дело в том, что авторы, отталкиваясь от учений Г.В. Ф. Гегеля, Л. Фейербаха и младогегельянцев (Б. Бауэра и М. Штирнера) продемонстрировали склонность к плоско-материалистическому пониманию общественной жизни. Главный лозунг фундаторов марксистского мышления можно сформулировать при помощи нехитрого и ставшего широко распространенным слогана "Бытие определяет сознание". Это были жестко сформулированные слова, которые звучали чересчур спорно и схематично и поэтому вызвали массированную критику со стороны философов идеалистического направления.

Новый День
Последующий ход истории показал, что производительные силы (базис) и духовная система существования социума (надстройка) скорее находятся во взаимодействующих, коррелирующих отношениях, влияют друг на друга определяющим образом. И вибрация, непрерывно происходящая между ними, прежде всего, происходит на уровне выработки или выбора наиболее оптимальной идеологии.

Идеологию можно понимать как важнейшую сферу человеческих представлений о жизни общества. Они непрерывно видоизменяются в соответствии с условиями существования этносов и формулируются устами наиболее пассионарных, интеллектуально оснащенных личностей, способных концептуально обозначить прошлое, настоящее и будущее сложившихся в обществе идей, взглядов и принципов. Все это в полной мере можно наблюдать на отечественной почве.

Эта данность нагляднее всего предстает на других этажах духовности. К началу 90‑х годов ХХ столетия стало ясно, что официальная советская идеология не способна ответить на вызовы времени. В силу своей косности она не может энергично перестраиваться и обновляться, становясь колоссом на глиняных ногах, которого нетрудно спихнуть с авансцены и отодвинуть на периферию общественного сознания.

На смену ей в результате энергичных усилий радикально настроенной части постсоветского общества была вынесена, условно говоря, демократическая и либеральная идеологическая модель. Все происходило с молниеносной решительностью. Людям "длинных идей" требовалось время для осмысления происходящих процессов. А "реформаторы" действовали куда оперативнее консерваторов, предлагая скороспелые, часто непродуманные и заимствованные у Запада модели, которые на определенном этапе для неподготовленной публики могли выглядеть вполне привлекательно. Это был своего рода идеологический популизм: свобода личности, рыночные отношения, внеблоковый статус, отсутствие цензуры, плюрализм и т.д. Приманки оказались на виду и засверкали как яркая обертка.

Но что скрывалось под этой ярмарочной шелухой? В то время как государство предпринимало беспомощные попытки найти нечто вразумительное и в итоге отказалось от какой‑либо идеологии, новый правящий класс незаметно, но настойчиво внедрял новомодные идеологемы. На какое‑то время почти аксиомами стали такие девизы самореализации, как: "Если ты умный, то почему бедный?", "Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным" и "Куй железо пока Горбачев". Словом - "Обогащайся!"

Разумеется, и тогда находились люди, предвидевшие пагубность укоренения такого рода эгоистической морали. Понятно, что их высказывания требовали эффективной нейтрализации. Для этого потребовались яркие и всем понятные аргументы.

В разгар перестройки на экраны вышел телефильм Владимира Бортко "Собачье сердце", который приобрел неслыханную популярность. Персонажи повести М. Булгакова и их высказывания пошли в народ, чему немало способствовала социальная и экономическая напряженность. А когда в стране состоялись политические кризисы августа 1991 и октября 1993 годов, либерально-демократические политики, СМИ и их адепты взяли на вооружение злобный ярлык для пригвождения своих идеологических оппонентов к позорному столбу - "Дети Шарикова"[1]. Данное обидное прозвище звучало с трибун Госдумы, со страниц прессы, из теле- и радиоприемников. Казалось, от этого не отмыться.

Пришлось тогда взять слово для ответа. Суть в том, что в начале 90‑х настало время жесткого диктата со стороны новых "хозяев жизни". Сторонники плюрализма на дух не переносили иной точки зрения, так как были генетическими преемниками "комиссаров в пыльных шлемах". (Не зря сборник их программных выступлений так и назывался - "Иного не дано".) Они действовали по законам революционной/контрреволюционной необходимости и гнобили всех и вся.

Свою статью против этой тенденции пришлось назвать "Дети Швондера" (хотя в фильме Роман Карцев несколько смягчил этот образ, придал ему некоторую человечность). Несмотря на то что публикация состоялась в скромной газете с малым тиражом, она не осталась незамеченной - свою солидарность выразили люди разных кругов. Затем внимание было обращено на выдуманный демократами "птичий" язык, благодаря чему они сразу распознавали друг друга по системе "свой - чужой". Это было отмечено в небольшой заметке "Идейно крепкий речекряк" ("День", №38, 1992).

А что сегодня?

Этот небольшой экскурс в прошлое нужен был для того, чтобы убедиться: ситуация в наши дни изменилась не сильно, по крайней мере, не кардинально. Если пройтись по страницам нынешней либеральной прессы, прислушаться к голосам заединщиков, звучащих в эфире телевизионных ток-шоу, легко увидеть: от своих целей и тогдашней риторики они отказываться не намерены. Практически все монологи и реплики фигурантов дискуссий с либеральной трибуны созвучны спорам тридцатилетней давности. Ничего здорового и позитивного не было и нет - ни в нашей истории, ни в ее культуре, ни в ее настоящем. А потому - нечего копаться под сенью родных осин: свет истины, прогресса и благополучия может пролиться только с Запада, благодушного и душеспасительного. Убеждать их в противоположном - дело бесполезное и бесперспективное. Формулировать позитивные, открытые лозунги - значит, подвергнуть себя оголтелым и беспринципным нападкам. Что же делать?

Нередко раздаются голоса, ратующие за то, что главной национальной идеей для России должен стать патриотизм. Что тут сказать? Патриотизм - как бы ни огрызался на него Булат Окуджава - начало высокое, сокровенное, таинственное. Но это - слишком широкий взгляд, особенно для такой Родины, как наша. "Россия не вмещается в шляпу!.." - говаривал генерал-майор Чарнота из булгаковского "Бега".

Но чувство патриотизма свойственно каждому уважающему себя народу, любому состоявшемуся государству, всякому нормальному человеку. Патриотизм - неотъемлемая часть полноценной, а не ущербной личности, так же, как любовь к своей матери, к роду, к отеческим гробам. Это, как говорят, не обсуждается, так как относится к области аксиоматики. Но в данном случае мы имеем дело с феноменом совсем иного рода.

Российский патриотизм - явление высокого порядка. И тут на первое место выступает такое геополитическое обстоятельство, как историческая многонациональность нашей державы. Русское государство из седой древности представало как союз племен, включавший в себя славянские, многосоставные народности, тюркские, половецкие, скифские, уральские, угро-финские, балтские, полабские, восточно-германские, романские и иные элементы единой супернации. Единство ингредиентов этого полиэтнического образования не раз подтверждали военные и иные масштабные катаклизмы. Солдаты разного происхождения, менталитета и вероисповедания, оказавшись в одном окопе, как правило, не чувствовали разобщенности и действовали в единой сплотке, в едином порыве. Почему и с завидным постоянством отбивали нападения, наголову разбивая захватчиков со всех сторон света. Достаточно вспомнить всем известные события Великой Отечественной войны, чья история достаточно изучена и описана в литературе, как в научной, так и художественной.

Но и события современности свидетельствуют о том же. Большой войны, благодаря судьбе, сейчас нет. Но, как утверждают серьезные аналитики, и в мирное время противостояние между Россией и внешним миром никуда не делось. Одним из проявлений такого антагонизма в обычной жизни является спорт. И тут мы обнаруживаем множество красноречивых примеров нерушимого многонационального единства.

Устроители недавно состоявшихся в Японии Олимпийских игр предприняли все для того, чтобы разрушить, разобщить российское сообщество. Им казалось, что, лишив страну флага, гимна, герба и прочих государственных знаков отличия, они получат горстку или даже толпу ничем не связанных, обиженных и озлобленных на свое государство людей - не помнящих о своем гражданстве, о своей родовой принадлежности суперменов. Но они жестоко просчитались: как всегда, наши недоброжелатели не учли извечной особенности русского, российского характера.

Выступая на ринге, помосте и других ристалищах, наши атлеты не только не забывали о своей национальной принадлежности - они всегда помнили о Большой Родине, которая подготовила их, собрала в дорогу и потом с честью встретила как победителей и призеров. И дело даже не в выплате солидных премиальных сумм: кто взирал на лица стоящих на пьедестале почета триумфаторов и их тренеров, не мог не обратить внимания, каким огнем горели их глаза, с каким воодушевлением они слушали звуки духоподъемной музыки Чайковского. Вот уж действительно: эту песню не задушишь, не убьешь, как писал советский поэт Лев Иванович Ошанин.

Русские, татары, осетины, дагестанцы, ингуши, чеченцы, кабардино-балкарцы, представители других народов принимали свои заслуженные награды с чувством, что их победами восхищаются не только жители родного города, поселка, села, аула, кишлака, но и вся многомиллионная семья народов. На мой взгляд, эти спортивные достижения сплотили Российскую Федерацию не меньше, чем официальные торжества и мероприятия. Многие миллионы почувствовали свою причастность не просто к победоносной спортивной команде, а к могучей Державе и, если угодно, Империи!

А главное - между собой, в интервью, на пресс-конференциях, в беседах с членами других делегаций все они изъяснялись с помощью русского языка как реальной, а не номинальной формой международной коммуникации.

Нет сомнений в том, что наши идеологи должны на все сто процентов использовать этот мощный рычаг, всячески культивировать максимальную этническую пестроту нашего населения. Бережное сохранение культур, обычаев, национального своеобразия наций и народностей, сплотившихся вокруг русского центра, должны быть прописаны на законодательном уровне. Особо тонкую работу необходимо вести с националистическими движениями - в той форме, как национализм понимал великий русский философ Иван Александрович Ильин. Надо сделать так, чтобы их деятельность не вела к сепаратизму, а укрепляла дружбу между народами. Нужно приложить все усилия, чтобы молодые люди в республиках мусульманской ориентации смотрели не в сторону запрещенных в РФ структур "Талибана" и ИГИЛ[2], а стремились к российским святыням. Все общегосударственные празднования и другие мероприятия стоит проводить с учетом национальной специфики.

Когда видишь на экране кадры из европейских стран, где молодежь охотно красуется в национальных костюмах, невольно рождается чувство зависти: неужели наши юноши и девушки из другого теста? Конечно же нет. Нужно просто сделать так, чтобы отечественные костюмы, танцы, песни, культурные традиции стали привлекательными для наших юных сограждан, оказались, говоря их языком, в тренде. Особый спрос и госзаказ в этом деле следует обратить к домам моды, дизайнерам одежды, визажистам. Сумело же этого добиться руководство Приднестровской Молдавской республики, где мне доводилось присутствовать на таких мероприятиях, когда "буйство" русских, украинских, молдавских, гагаузских, болгарских и других нарядов с лихвой затмевало радужные флажки маргинальных сообществ.

"Всяк сущий в ней язык…"

В свое время Вадим Валерьянович Кожинов с тревогой и нескрываемым удивлением писал, что ХХ век неожиданно для многих оказался веком национализма, причем появились такие виды национализма, о которых раньше и не слыхивали. Эта тенденция очень опасна, так как в многонациональном государстве создает центробежные силы, которые уже разодрали в мелкие клочья не одно территориальное образование. Пример, который у нас прямо перед глазами, - трагическая судьба Советского Союза, взорванного как снаружи, так и изнутри. Разумеется, такая возможность полураспада существовала и для России, что охотно предрекали пессимисты от геополитики. Однако этого не произошло. Почему? Попробуем разобраться.

Элементарная логика подсказывает: для того чтобы сложносоставное целое не распалось, нужны центростремительные векторы, иначе говоря - экономические и духовные скрепы. Слово это в обиходе записных русофобов приобрело резко негативное звучание. В их ограниченном понимании скрепа - вымышленная, фантомная субстанция, фикция, изобретенная патриотами для достижения своекорыстных целей. На самом деле ничего этого нет, а есть только один сплошной материализм, расчет, выгода. Согласиться с такой точкой зрения невозможно.

То, что огромную страну связывают прочные внутренние стяжки общего хозяйства, исторического прошлого, властных структур, военных и специальных служб, понятно. Но не меньшей цементирующей силой был и остается великий русский язык. Как бы ни стремились редуцировать его значение на международной арене, он и сегодня играет роль надежнейшего средства межнационального общения. И не только в странах бывшего СССР, СНГ, но и далеко за их пределами. Сегодня по числу зарубежных диаспор наша страна занимает одно из первых мест в мире. А потому при выработке новейшей российской идеологии особо важное место следует отвести дальнейшему распространению, изучению и развитию великого и могучего.

Надо признать, сегодня наша родная речь испытывает мощный прессинг со стороны западной цивилизации. Телевидение, интернет, всеобщая глобализация, развитие электронных технологий - давят на русский язык как гнет на квашеную капусту. Что ни день слышишь новые словечки и термины-англицизмы. Латинские символы настырно лезут в кириллические тексты, взламывая их, как заветную шкатулку с драгоценностями.

Беда состоит и в том, что в последние полвека русский язык очень медленно обновляется и пополняется словами, образованными от славянских корней. Почему это происходит? Ведь наша интеллектуальная и литературная общественность всегда славилась своей креативностью (вот опять иноземное словечко!). Со времен адмирала Шишкова и Карамзина, от опыта Лескова до словесных экспериментов Маяковского, Хлебникова и других футуристов наши люди никогда не лезли в карман за подручным неологизмом. Сегодня эта кладовая почти не пополняется. Ясно, что переломить данную тенденцию будет не просто. Понадобятся кропотливые и настойчивые усилия лингвистических центров: академических и учебных институтов, университетов и школ.

Но где язык, там и литература. От мастеров слова во многом зависит здоровье и крепость нашего языка. В последние десятилетия у нас практически вывелись писатели со своим собственным оригинальным стилем. Вы заметили, как усох и истончился теперь жанр литературной пародии? А все потому, что пародировать стало некого, особенно в области прозы. В стихах пародист еще имеет шанс выловить пару-тройку курьезных строк и оттоптаться на стилистических огрехах. А где нынче прозаики с ярко выраженной манерой, как это было, скажем, в 20–30‑е годы прошлого столетия: Шолохов, Булгаков, Зощенко, Платонов, Олеша? Попробуйте перепутать одного автора с другим! А что сегодня? Большинство романов, повестей и рассказов написано как под одну гребенку. Кроме затейливой северной прозы Владимира Личутина ничего и в голову не приходит. Не станешь ведь пародировать Виктора Пелевина или Владимира Сорокина - их сочинения порой выглядят как пародия на самих себя.

Масла в огонь подливают и модераторы литературных премий: из года в год в закрытые списки попадают одни и те же кандидаты, а через несколько лет имена авторов-лауреатов забываются и тускнеют. А ведь зачастую именно государство направляет деньги на поощрение литераторов и других деятелей культуры. И оно могло бы внимательнее контролировать эту часть литературного процесса.

Наука и образование

Наш современник оказался в состоянии человека, который знает, что ничего не знает. Выяснилось, что у нас нет достоверных сведений о строении Космоса, Солнца, Солнечной системы, ее планет и спутников. Нынешняя астрономия все чаще беспомощно разводит руками; на ее фоне даже астрология и другие так называемые паранауки выглядят убедительнее, приковывая к себе взгляды все новых адептов. Мы ничего не знаем о происхождении жизни и человека, смутно догадываемся о строении земного шара, океанология честно признается, что не в курсе того, что происходит в 9/10 глубин мирового океана. И так далее.

Понятно, что это общечеловеческая проблема, но ее надо как‑то решать. Вместо того чтобы предлагать комплексные решения научных вопросов, ученые высыпают на нас кучу разрозненных сведений, фактов и концепций, которые не дают сколько‑нибудь стройной картины бытия. При этом научные деятели и координаторы крепко держатся за, мягко говоря, никем не доказанные учения: теорию относительности, теорию эволюции, взгляды на строение атомного ядра… Подавляющее число ученых придерживаются строго материалистических взглядов, которые для них незыблемы. Креационная наука по‑прежнему остается в полном загоне. Многие ученые в упор не видят точку зрения религиозных мыслителей, душа для них - антинаучное понятие. Вот интересно - гегельянский Абсолютный Дух с точки зрения философии - научен, а русская душа - нет.

Тот же В. Кожинов приводит слова английской писательницы Вирджинии Вулф: "Именно душа - одно из главных действующих лиц русской литературы… Она остается основным предметом внимания. Может быть, именно от этого англичанина и требуется такое большое усилие… Душа чужда ему… Даже антипатична… Она бесформенна… Она смутна, расплывчата, возбуждена, неспособна, кажется, подчиниться контролю логики или дисциплине поэзии…"[3]. В этом действительно кардинальное различие в менталитете России и Запада. Но вот что поразительно: русская религиозная философия спокойно и квалифицированно оперировала термином "душа", а наши современные мыслители стыдливо отворачиваются от него.

Сегодня мы практически не видим ученых такого масштаба и широты взглядов, как В. Вернадский, А. Чижевский, П. Флоренский. Одной из последних по времени личностей этого типа был нобелевский лауреат Жорес Алферов, который в эфире без особого напряжения раз за разом щелкал по носу телеведущего В. Познера. Кстати, именно Алферов поделился успехами в выстраивании цепочки: "школа - вуз - научная лаборатория", которая представляется оптимальным способом организации учебного процесса.

О сфере науки следует сказать особо. Одним из критериев эффективной работы ученого-преподавателя считается наличие и количество публикаций. И вроде бы - не подкопаешься. Но тут немало подводных камней. Публикация публикации рознь и ценится по‑разному. С ВАКовскими рецензируемыми изданиями все понятно, но хорошо известно, что многие из них печатают статьи на платной основе, а значит, качество текста не играет решающей роли. Еще один парадокс: полосная публикация в "Литературной газете" (тираж свыше 100 тыс. экземпляров) не идет в зачет, а статейка в каком‑нибудь малоизвестном вестнике (500 копий) - учитывается как научное достижение.

Отдельно рассматриваются и ценятся публикации в зарубежных журналах. Но разве не понятно, что в нынешних условиях, когда Россию давят санкциями по всем направлениям, наши авторы там - не самые званые гости. Хорошо, если ты занимаешься изучением творчества О. Мандельштама, Б. Пастернака или И. Бродского - твои изыскания, очевидно, придутся ко двору. А если пишешь о Н. Рубцове, Н. Тряпкине или Ю. Кузнецове или других поэтах патриотического направления, к твоей работе отнесутся в лучшем случае - с прохладцей. Такая вот у них идеология.

Системные сбои

И наконец, о самом главном, трудном и грустном. Нынешним идеологам нужно сконцентрировать усилия на преодолении своеобразного порочного круга, дурной тенденции, то и дело проявляющейся на всех этажах нашего государственного и общественного устройства. Исходя из собственного опыта и отзывов знакомых, друзей, наблюдателей и аналитиков можно судить, что наша система функционирует таким образом, что на передовые позиции и руководящие посты у нас нередко выдвигаются не самые лучшие кандидатуры.

Деловой человек, инициативный работник, перспективный дублер, согласно национальной традиции, подразумевающей скромность и деликатность поведения, зачастую находится в тени, не лезет вперед, не работает локтями. В результате на освободившуюся должность выдвигаются более пробивные, нахрапистые, услужливые люди без моральных ограничений и комплексов. Вакансии заполняются не лучшими, а более удобными кадрами, такими, для которых такого "антинаучного" понятия, как совесть, просто не существует.

Могут возразить: карьеризм был всегда и везде, это общий закон жизни, и ничего уж тут не попишешь. Конечно, витальные, шустрые и нахальные люди имеют больше шансов выйти в люди, занять более высокое место в иерархии. Но эта практика приводит к тому, что мы часто наблюдаем такое явление, как человек не на своем месте. Пробившись в начальники, такие натуры, увы, обнаруживают не самые лучшие нравственные качества, от чего страдают общее дело, движение вперед, моральный климат в коллективе. Именно это имел в виду "наше все" Пушкин: "Беда стране, где раб и льстец одни приближены к престолу, а небом избранный певец молчит, потупив очи долу…"

Как решить эту грандиозную задачу, сказать трудно. Но начинать давно пора, вернее сказать, - это требовалось еще вчера. Но лучше поздно, чем никогда. В многотысячелетнем Китае, выдвигаясь на руководящую должность, будущий чиновник должен был преодолеть строгий экзамен. Вероятно, эту систему следует опробовать и у нас. Но подобное испытание не должно напоминать уравниловку типа ЕГЭ, а включать в себя не только проверку профессиональных, деловых качеств, но и мониторинг психологических акцентов личности, общего кругозора, умения грамотно писать и говорить. Если все эти требования будут удовлетворены, претенденту можно доверять ответственный пост, причем - на конкурентной основе. Решить эту задачу можно только сообща.

Примечания:

1 Кстати, сегодня на Украине провластные журналисты используют этот образ для дискредитации своих противников.

2 Запрещенная в РФ организации

3 Цит. по: Писатели Англии о литературе. XIX–XX вв. М.: 1981. С. 285.