Солнце коммунизма не затмило исламского полумесяца
Хроника большевистской экспансии в страны Центральной Азии

Андрей Мельников
Заместитель главного редактора "Независимой газеты", ответственный редактор приложения "НГ-Религии"

Павел Аптекарь. Красное Солнце.
Секретные восточные походы РККА. – М.:
Пятый Рим, 2021. – 656 с.

Историки подобны Кассандре. В их трудах, как в магическом зеркале с обратной перспективой, можно увидеть события будущего. Но каждое поколение повторяет ошибки предков, будучи уверенным, что уж оно-то точно знает, как правильно и по-новому следует поступать с застарелыми проблемами.

На такие мысли наводит очередная монография историка Павла Аптекаря. Книга рассказывает об истории советской экспансии в страны Востока. Работа состоит из трех разделов в соответствии с тремя направлениями этой экспансии: Персия, Афганистан и Синьцзян в Китае. Впрочем, первые притязания на вмешательство в дела соседей автор обнаруживает еще в политике Российской империи, начиная с того времени, как она завершила завоевание Туркестана и вышла к границам, за которыми ей пришлось состязаться с влиянием Британской империи.

Хочется отметить провиденциальный подтекст монографии, вышедшей в свет именно в это время. Когда я получил книгу на руки, весь мир обсуждал события в Афганистане. Когда перевернул последнюю страницу – происходили события в Казахстане, а в исследовании мелькали те же этнонимы и политические темы, что и в новостях: казахи, дунгане, уйгуры, интересы Пекина в Туркестане, фактор мусульманского сепаратизма. Поучительно проследить, как царская, а затем советская Россия отстаивала свои интересы в этих регионах, и находить в сегодняшнем дне все те же константы внешней политики.

О том, что политика на Востоке остается в той же системе координат, что и 100 лет назад, свидетельствуют даже детали. Скажем, такой эпизод борьбы за власть в Афганистане. В 1929 году король Аманулла, первым из мировых лидеров заключивший договор с большевиками, был свергнут лидером таджикских повстанцев Бачаи Сакао. Монарх-пуштун бежал в Кандагар и там сделал попытку поднять дух своих сторонников: "Обстановка кардинально поменялась, когда Аманулла-хан 28 февраля по предложению местной знати и духовенства после общей молитвы взял в свои руки плащ Пророка и перенес его в одну из мечетей Кандагара. Этим он, по словам советского наблюдателя, доказал населению, что Аллаху угодно "его царствование" и победа будет на его стороне" (287). К этой реликвии афганские политики прибегают и в наши дни. В 1996 году, надев плащ Мухаммеда на глазах у боевиков, власть над правоверными страны символически обрел тогдашний лидер запрещенного в России движения "Талибан" мулла Омар.

В подзаголовке книги говорится о секретности походов сначала царской, а затем Красной армии в Персию, Афганистан и Восточный Туркестан. Отчасти эти эпизоды отечественной истории уже давно не представляют секрета. О том, что, едва появившись на свет, Советская Россия пыталась распространить мировую революцию в Персии, чтобы затем поджечь пламя восстания в Британской Индии, известно по биографии поэта Велимира Хлебникова, принимавшего участие в красноармейском походе за Каспий. Авантюру Гилянской советской республики спустя годы сменила советско-британская оккупация Персии, о чем широкая публика знает по фильму "Тегеран-43".

О сложной и многовекторной политике СССР в Афганистане тоже было известно по популярным кинофильмам и специальным книгам, в частности работам историка Юрия Тихонова. Массовый читатель меньше наслышан о том, какую роль в отношениях Кремля с властями центрального Китая играла проблема Синьцзяна. Павел Аптекарь показывает, как на протяжении 1930-х годов жизнь этой провинции зависела от прямых указаний Сталина и его соратников. Однако, кажется, впервые весь этот материал собран под одной обложкой, и широкий охват книги позволяет сделать интересные выводы.

Любопытно проследить, как от революционности в отношении Востока Советский Союз вернулся к той политике, которую проводил до 1917 года имперский Петербург. В отношениях со Средним Востоком и Восточным Туркестаном советские политики пришли к выводу, что поддерживать необходимо центральные правительства, а не сепаратистские движения, даже если соседние государства в определенный исторический момент кажутся обреченными. Прагматизм одержал верх над революционным идеализмом. В Синьцзяне красные и белые формирования даже вместе сражались с армиями мусульманских сепаратистов.

В этой мятежной провинции, которая неоднократно пыталась обрести независимость сначала от империи Цин, а потом от республики под управлением Чан Кайши, происходили сложные и запутанные этнополитические процессы. Под лозунгами построения исламского государства – эмирата или республики – действовали национальные движения разных народов и подчас враждовали между собой. Интересы дунган и уйгуров противоречили друг другу, и два этих мусульманских народа воевали между собой, по очереди обращаясь к помощи то китайского наместника, то советского правительства.

Отдельного упоминания заслуживает тема взаимодействия двух идеологий – коммунистической и исламистской, – определявшего политику в этом регионе в рассматриваемый автором период. Аптекарь показывает, как, с одной стороны, советская власть опиралась на протестный потенциал ислама, а с другой – коммунистические цели, включая модернизационные инициативы в области быта, вступали в непримиримое противоречие с традиционализмом мусульманского населения и особенно духовенства. В Афганистане СССР играл на противоречиях местного эмира с британцами, поэтому сподвижник короля Амануллы "требовал у большевиков типографское оборудование, английские и персидские шрифты, а также бумагу для издания книг и памфлетов религиозно-политического характера для привлечения мусульманского населения и намеревался направить в зону племен проповедников ислама" (229). Когда афганской монархии было выгодно, она вступала в союз с Коминтерном для акций среди мусульман Британской Индии.

Но союз был непрочен: "Коминтерновцы к концу 1921 – началу 1922 года осознали беспочвенность надежд разыскать в регионе сторонников левых идей и социальных преобразований и приняли решение начать сотрудничество с фанатиками-исламистами из "Комитета сподвижников священной войны", завоевавшего большую популярность среди магометан Афганистана и Британской Индии. Союз против англичан оказался непрочным и породил немало конфликтов между сторонами, но помощь ваххабитов привела к частичному признанию деятельности Коминтерна пограничными племенами. В 1921 году "Комитет сподвижников священной войны" ежемесячно получал по тайным каналам 1000 рупий. Размер субсидии не устраивал руководство исламистов, и представителя Коминтерна Абдула Азиза не допустили в горное селение Чамарканд, где базировался центр "Комитета". После этого Коминтерн прекратил выплачивать субсидию ваххабитам" (249).

Сотрудничество с мусульманами часто наталкивалось на идеологический догматизм большевиков, особенно в первые годы после революции. Скажем, во время персидского похода красноармейцы пренебрежительно относились к убеждениям местного населения, и отчасти это предопределило крах коммунистического Гиляна. "Оскорбление местных обычаев и жителей доходило до открытия в доме муллы публичного дома и выпаса лошадей на рисовых полях, уничтожавшего будущий урожай и обрекавшего целые селения на голод, – пишет Аптекарь. – Примитивная антирелигиозная пропаганда и действия части красноармейцев, которые оскорбляли местных жителей срыванием чадры с женщин, усугубляли раздражение жителей против новой власти и Красной армии" (103).

В конце концов в Кремле разочаровались в тактическом союзе с политическим исламом. "В докладе специальной объединенной миссии Наркоминдел и Наркомвнешторга, направленном уполномоченному НКИД в Туркестане Давиду Гопнеру, указывалось: "Восстание в Кашгарии вызвать легко, особенно исламистское... Однако насколько легко вызвать взрыв, настолько же трудно будет направить социально-политическую стихию в соответствующее русло. Население Кашгарии отличается феноменальной темнотой и ненавистью ко всему, что связано с "кяфирами"… Не нужно быть пророком, дабы предсказать, что национально-революционный удар пантюркистов обрушится не только на китайцев, но и на нас… в настоящий момент наша ориентация должна быть не на мусульманские массы Кашгара, а на их поработителей китайцев. Всякого рода опыты "революционизирования" кашгарлыков мы должны временно отставить, наше поведение в глазах китайцев должно быть в высшей степени лояльным" (430). Эта позиция оказалась определяющей на всех трех направлениях внешней политики СССР, которые рассматривает Павел Аптекарь.