Возможно, это наш ответ на наступление глобализации

Об авторе: Дмитрий Харитонович Квон – доктор физико-математических наук, профессор Новосибирского государственного университета
16.01.22

Мало кто из нас обратил внимание на тот факт, что наступивший год знаменует собой 30-летие первого полноценного года новой России, когда она окончательно простилась со своим советским прошлым. Тогда, в 1992 году, казалось, что это прощание и с прошлым имперским. Теперь, когда по нашему российскому двору вот уже не один десяток лет гуляет Реставрация, очевидно, что это не так, и Россия, пережив очередную трансформацию, осталась, по сути своей, очень имперским образованием. И это ее очередное новое слово в истории, потому что до нее ни одна империя мира не переживала двух трансформаций, ни одна империя мира не приобретала трех культурных модификаций – классической, модернистской и постмодернистской – и тем самым не демонстрировала такую живучесть.

Напомним, что классический период мировой культуры – это то, чем она стала к началу двадцатого столетия. Затем, в первой половине этого столетия, к нам пришел модерн как отрицание классики. И, наконец, уже более полувека в мировой культуре всем управляет постмодернизм как своего рода игра в классику и модерн.

Если вспомнить судьбы империй в последние два столетия, то все они так или иначе прошли только через свой классический этап, окончательно потеряв свой имперский статус, когда в ХХ столетии начали терять одну за другой свои колонии. К примеру, Великобритания, поступившая наиболее мудро и правильно решившая, что быть империей дело, возможно, величавое, но уж больно накладное. И Британское Содружество – это убедительное свидетельство того, как империя может раствориться в истории без особых проблем для ее метрополии.

Так же, правда, уже не без некоторых треволнений (вспомним Вьетнам и трагический и тяжелый уход из Алжира) рассталась со своим имперским прошлым Франция. Особая история случилась с Германией, пережившей уже модернистскую (тоталитарную) трансформацию. Правда, германский фашизм, являющийся, безусловно, модернистским образованием, был, к счастью, краток, зато впечатляющ, подарив миру Вторую мировую войну.

Наша цель – поговорить о современной России как о постмодернистской империи, которую доселе не видела мировая история. Подобное "чудо" – это ответ России на наступление глобализации. На рубеже второго и третьего тысячелетий казалось, что против лома глобализации нет никакого имперского приема. Теперь можно считать доказанным, что такой прием есть – и он в сердцах и душах народов, населяющих огромные российские пространства. И случившееся – глубоко закономерная вещь.

Пограничное положение России, веками вроде и принадлежавшей Европе, но так никогда и не ставшей ею, ее вечное стояние "вполоборота к Европе", когда, с одной стороны, все время охотно перенимаются, усваиваются и делаются своими все берлинские, лондонские и парижские достижения, начиная с законов физики и метафизики ("Он из Германии туманной привез учености плоды", "Нам внятно все – и светлый галльский смысл/ И сумрачный германский гений"), языковых заимствований ("мне галлицизмы будут милы") и заканчивая модой ("Как тальи носят? Очень низко/ До… вот по этих пор./ Позвольте видеть Ваш убор?/ Так, рюши, банты, здесь узор –/ Все это к моде очень близко"). А с другой – все время переживается рождающийся этим комплекс неполноценности по отношению к Европе – это очень способствует комфортному постмодернистскому существованию. Потому что основная черта постмодернизма – его имманентная неполноценность.

Отсюда всем известные капризы в поведении классического постмодерниста: постоянная склонность к мистификациям, вечные претензии на великое и гениальное и вечное бахвальство в умении предаться самым изощренным играм с классикой и модерном. Поэтому почти каждый гражданин современной России – настоящий (не важно, стихийный или подготовленный) постмодернист. Разве это не постмодернизм – создать инсталляцию из двуглавого орла, андреевского флага, сталинского гимна и "удвоенного" Сергея Михалкова, заменить классическую политику постмодернистской политтехнологией?

Наконец, и классическая и в особенности модернистская империя – это, по своей сути, очень платонические образования. Отсутствие в Советском Союзе секса не было причудой имперского модерна, а было едва ли не самым фундаментальным ее признаком. Лишить гражданина империи биологического пола и ввести в обиход "новую историческую общность людей – советского человека" – какой модернистский замах! Вольность же нравов современной России ни в чем не уступает нравам "тлетворного" Запада, и по части понимания того, что красота – это товар, мы впереди планеты всей.

Тогда в чем же дело? Если дозволено все, то какая же это империя? Да, империя – глянцевая, охочая как до интеллектуального вуайеризма, так и до слезливых и мелодраматических зрелищ и шоу, ничего не стыдящаяся и поэтому на удивление постмодернистская... Но в которой, как и прежде, на первом месте не отдельный человек, не его свобода как антитеза насилию, а величие мелких имперских дел: раздувание правоохранительной системы и сращивание всех ее структур в один имперский кулачок, строительство храмов и авангардных высоток, объявление почти любой активной гражданской деятельности "иноагентской", трепетное любование имперским как классическим, так и модернистским прошлым, превращение всех государственных СМИ в один пропагандистский рупор.

Новосибирск