Фактор Центральной Азии имеет глобальное измерение

Об авторе: Ирина Яковлевна Кобринская – кандидат исторических наук, руководитель Центра ситуационного анализа ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова; Алексей Всеволодович Малашенко – доктор исторических наук, главный научный сотрудник Центра ситуационного анализа ИМЭМО РАН им. Е.М. Примакова.

Необходимо признать: коренные причины январского бунта – внутренние, а отнюдь не внешнее вмешательство.
2022 год начался двумя непраздничными кризисами. Российские войска сосредоточились на западном направлении, действовать же им пришлось на противоположном – восточном.
Один кризис – нагнетавшийся в течение нескольких месяцев, а на самом деле, если вести счет от Мюнхенской речи Владимира Путина, полутора десятков лет, – глобального масштаба. Но драматической развязки на момент публикации нашего текста он не достиг. Доведенная до критической ситуация вокруг Донбасса, похоже, все же даст толчок переговорам по безопасности на различных треках – от украинского (с низкими шансами на продвижение) до европейского и глобального. Несмотря на жесткие позиции Москвы и Вашингтона, представляется, что шансы на продвижение по этому второму треку пока сохраняются. Собственно, ради этого Кремль и предъявил Западу ультиматум.

Другой кризис – первый "черный лебедь" 2022-го. Никем не ожидавшийся. (Впрочем, опасения были. В прогнозе ИМЭМО РАН на 2022 год отмечалось, что "у обозревателей вызывает озабоченность затянувшийся транзит власти в Казахстане".) Длившийся две недели полет казахстанского "черного лебедя" сопровождался кровью, жертвами и завершился громкими посадками. Хотя, видимо, искры протеста и клановой борьбы продолжают тлеть.

Казахстан, похоже, стал долгосрочным "казахстанским фактором". И говорить поэтому интереснее не столько о Казахстане, сколько об этом самом факторе.

Центральный в Центральной Азии

Первое. Казахстан – самое заметное (да не обидятся все остальные) в глобальной политике государство Центральной Азии. Второе. Страна занимает исключительное место в Евразии. Cамо понятие Евразии в XXI веке во многом будет определяться развитием первого глобального кризиса 2022 года, расстановкой и балансом сил на континенте и в мире. И здесь важно третье обстоятельство: особые отношения Казахстана с его соседями – Россией и Китаем. Четвертое. На Казахстане в геоэкономическом, геополитическом, в идеологическом и цивилизационном смыслах завязаны все интеграционные проекты России. Пятое. Пока вторично, но может "выстрелить" в любой момент – без участия Казахстана теряют валидность тюркистские проекты президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана. Шестое. За развитием ситуации в Казахстане пристально следят как страны Центрально-Азиатского региона, так и все постсоветские государства (включая Россию), сравнивая его внутренние коллизии со своими собственными. Вам мало? Так что согласимся: ситуация в Казахстане – фактор региональной, постсоветской, евразийской и глобальной политики.

Изменится ли международное позиционирование Казахстана? Представляется, что ничего существенного здесь кризис за собой не повлечет. Казахстан сохранит свое уважаемое место в мире. Какова бы ни была расстановка сил внутри элиты, из кого бы ни состояла, она заинтересована в сохранении за Казахстаном почетного, не отягощенного внутренними дрязгами имиджа и места в мировом сообществе. За влияние/власть/ресурсы сражаться, конечно, стоит, но только не за счет национального достоинства. В сохранении казахстанского фактора в мире заинтересованы все местные политики. Национально-государственная амбициозность – одна из главных черт их мышления и философии. И в этом существенное отличие Казахстана (Назарбаева/Токаева) от Белоруссии (Лукашенко) и Украины, где властные амбиции сильно перевешивают заботу о национальном достоинстве, об уважении в международном сообществе.

В евразийских политических раскладах значение казахстанского фактора сомнению не подлежит. Для евразийской идеологии и практики фактор Казахстана решающий, кто бы ни стоял у власти в этой стране. Для казахстанских политиков евразийский тренд, как бы и кем бы он ни интерпретировался, – свидетельство влияния их страны, ее авторитетности, а заодно доказательство права, своего рода индульгенция на многовекторность, на суверенитет, в конечном счете на независимость.

С Казахстаном связаны все евразийские проекты России, которая более чем заинтересована в стабильности в соседней стране. И, как представляется, Москва будет поддерживать там почти любую власть, ибо через Казахстан Россия может обеспечивать себе особое место на постсоветском пространстве, в том числе в Центральной Азии.

Новое казахстанское руководство, безусловно, будет учитывать интересы Москвы. Но и Кремлю придется считаться со взглядами и поведением обновленной властной команды Касым-Жомарта Токаева, да и вообще с настроениями в еще сохраняющем пассионарный запал обществе. А они могут быть разными. Так, нельзя исключать активизацию антирусских настроений, что уже имело место в связи выступлениями министра информации Аскара Омарова, вызвавшими бурю негодования в российском истеблишменте. Рискнем предположить, что в будущем Кремлю придется сдерживать подобного рода страсти, действовать осторожнее, чтобы избежать ответных провокаций. Любые бунты и даже раздражения, пусть и не широкомасштабные, ни той ни другой стороне не нужны.

Заметим, что в Москве привыкли иметь дело исключительно с правящим режимом и не научились "чувствовать душу общества" своих ближайших соседей. Не потому ли "русский мир" оказался малоперспективным, хотя и дорогостоящим проектом во всем постсоветском социуме, только обретшим и дорожащим своим суверенитетом. И все же, несмотря на неэффективность политики "мягкой силы", в Казахстане, да и в других странах Центральной Азии, отношение к России как к "реальной силе", что подтвердил январский кризис, остается позитивным в сравнении с оценками двух других мировых держав – Китая и США. Так, по американским опросам общественного мнения (2017, 2019), в Казахстане положительно относились к России 79%, к Китаю 58%, к США 51% опрошенных. Россию, возможно, "не любят, но уважают" как надежного партнера, прежде всего в сфере безопасности. Интересно, каковы будут результаты подобных опросов в нынешнем году.

Что это было?

Как могут повлиять казахстанские протесты на ситуацию в странах Центрально-Азиатского региона, на постсоветском пространстве? Прежде всего местным правителям придется честно осознать причины случившегося (и отказаться от пропагандистской химеры "внешних происков") и по мере сил попытаться быстро улучшить экономическое положение своих граждан. После январских волнений стало окончательно ясно, что коренные причины нестабильности и социального бунта – внутренние проблемы, а отнюдь не внешнее вмешательство, будь то талибов (запрещены в РФ) или американцев.

Возможно, им имеет смысл провести несколько громких антикоррупционных процессов, чтобы показать, что власть борется за социальную справедливость. Местным правителям придется внимательнее следить за состоянием спецслужб, к которым в Казахстане остаются вопросы. Их ненадежность в Казахстане, а точнее растерянность в условиях двоевластия, едва не привела к краху власти и хаосу в стране и сделала безальтернативным обращение к поддержке ОДКБ. Но едва ли не более опасна и опричнина, ситуация, кровно в буквальном смысле привязывающая силовые ведомства к правителю, и чреватая, не дай бог, гражданской войной.

Наконец, кое-где необходимо осуществить своего рода инвентаризацию радикального исламизма, поскольку, если антиправительственные выступления начнут затягиваться, существует высокая вероятность того, что народный протест может принять, пусть даже частично, религиозную форму.

Опыт Казахстана важен и с точки зрения того, как поведут себя победители, прежде всего президент Токаев: проявит мягкость или, напротив, жестоко накажет всех, кто, по его мнению, был причастен – от мародеров до его политических оппонентов, включая ближайшее окружение бывшего главы государства Нурсултана Назарбаева. Удастся ли Токаеву избежать крайностей?

Парадоксальным образом Токаев по итогам кризиса получил карт-бланш. Во-первых, "выполняя волю народа", он может омолодить, обновить систему политического и экономического управления страной. Речь, конечно, не о кардинальной смене режима, а о его модернизации, о распределении и управлении бюджетными потоками, о том, что в России уже много лет обсуждается как бюджетная федерализация, о прозрачности и ответственности системы управления. Во-вторых, Токаев получил народный "мандат", "недвусмысленный наказ" снизить остроту социального неравенства, то есть право на перераспределение доходов от ренты. Заметим, что ничего специфически казахстанского в этом нет – весь мир, самые благополучные демократии на волне коронакризиса и роста социального неравенства лихорадочно пересматривают условия "нового общественного договора". Токаеву, апеллируя к январским бунтам, это может оказаться сделать проще.

Особое значение имеет использование сил ОДКБ. Причем именно этой организации, а не просто российских подразделений. Напомним, что чуть более года назад для урегулирования карабахского конфликта Россия вполне рационально предпочла действовать не в рамках ОДКБ, а на основании двустороннего договора с Арменией.

В январе 2022 года миротворческая миссия в Казахстане, которая была тщательно обоснована положениями Устава ОДКБ и даже 51-й статьей Устава ООН (где говорится о ситуации нестабильности и угрозе государственности), укрепила статус ОДКБ как оперативного института и механизма безопасности в Евразии, способствовала его международной легитимизации. А поскольку действия были "тактичны", не привели к обострению ситуации, быстро завершились, это открывает перспективы использования ОДКБ и впредь в острых, непредсказуемых ситуациях.

Тем самым Россия легитимизировала свое участие в делах ближайших союзников – конечно, по их просьбе и с ограниченным мандатом. В случае Казахстана параллели с ситуацией вокруг Донбасса, тем более с вводом советских войск в Афганистан в 1979 году и в Прагу в 1968 году, не корректны. Хотя, признаемся, опасения компаративистского характера имели место.

В каких странах региона казахстанский фактор может послужить триггером будущих всплесков недовольства? Предположения на этот счет выглядят провокативно, но все же. На ум приходит Кыргызстан с его тремя революциями и бесконечной политической нестабильностью. Таджикистан, где по-прежнему сильна исламская оппозиция, а по соседству – управляемый талибами Афганистан. Наконец, Туркменистан, в котором, несмотря на тоталитарный режим, растет недовольство нищетой и где сохраняются межплеменные и межрегиональные противоречия. Причем если 20 тыс. "бандитов" вдруг придут в центр Ашхабада, то их остановить не сможет никто. Членом ОДКБ нейтральный Туркменистан не является.

Однако авторы на неизбежности подобного хода развития не настаивают.

Тем временем в Женеве…

Даже самым отпетым сторонникам теории заговоров не пришло в голову предположить, что Россия спровоцировала волнения в Казахстане как раз в самый напряженный момент кризиса Россия–Запад накануне январских встреч в Женеве, Брюсселе и Вене. Такой ход был бы слишком рискованным даже для нагнетавшего в тот момент атмосферу Кремля.

Однако казахстанский январь оказался как нельзя более кстати для России. После ввода контингента ОДКБ Белый дом, выразив умеренную озабоченность, подтвердил встречу делегаций США и России 10 января в Женеве. Этот момент стал переломным. Напряжение не спало, но угроза военного конфликта, и не только в Центральной Азии, снизилась.

Реакция Вашингтона на события в Казахстане была знаковой. Она означала, что, во-первых, США готовы закрыть глаза на некоторые моменты в решении о посылке туда контингента ОДКБ. Из Вашингтона не последовало и привычных инвектив о нарушении прав человека. Во-вторых, США де-факто оказались готовы передоверить урегулирование конфликта России. Наконец, в-третьих, и это главное, позиция Вашингтона по казахстанскому кризису свидетельствует о том, что его приоритетом является диалог, а возможно, и достижение в той или иной форме требуемых Москвой договоренностей по европейской и глобальной безопасности. Скорее всего в формате переговоров о контроле над вооружениями, где у США и России накоплен огромный опыт. И все это для того, чтобы предотвратить дальнейшее сближение России с Китаем, сдерживание которого – главная стратегическая цель США.

Отметим, что и реакция Пекина на казахстанские события была показательно сдержанной. Торгово-экономические связи Казахстана с Китаем, конечно, продолжат развиваться. У Китая большие инвестиции в его промышленность и инфраструктуру. В то же время, по мнению некоторых американских экспертов, кризис в Казахстане наложит отпечаток на реализацию китайского проекта "Пояс и путь", в котором Казахстан играет заметную роль.

Казахстанский "черный лебедь" подтвердил, что мир, несмотря на пандемию, глобальное потепление, меняется не столь быстро и его ключевые проблемы в обозримой перспективе будут решаться в прежних форматах.

Вопрос в том, хорошо ли это для России?

26.01.22