Юрий Поляков рассказал о выходе 12-томного собрания своих сочинений
"Классик - это всего-навсего перечитываемый писатель"

Юрий Поляков не нуждается в представлении читателям "Московского комсомольца". Ныне живущий классик русской литературы остается другом редакции, публикует на страницах газеты отрывки из своих новых произведений и нередко делится мнением по острым вопросам политики и культуры. Поэтому неудивительно, что Юрий Михайлович пообщался с нашим корреспондентом по поводу выхода своего 12-томника. Говорили не только о художественных текстах и их судьбе, но и о вещах, всегда переживающих время, в которое такие беседы происходят.

"Классик - это всего-навсего перечитываемый писатель"
ЮРИЙ ПОЛЯКОВ В ГОСТЯХ У "МК".

Чем закончится перестройка?

- Юрий Михайлович, собрание сочинений ныне живущего автора - это редкое событие. Расскажите, как возникла идея собрания, приурочено ли оно к какой-либо дате или событию?

- Да, в самом деле даже у моих сверстников (а мы как-то незаметно стали старшим литературным поколением) с собраниями сочинений негусто. Я в этом смысле - счастливое исключение. Мой первый трехтомник вышел в 1997 году, в 2001-м увидел свет молодогвардейский четырехтомник, затем к 50-летию выпустили пятитомник. "АСТ", с ним я сотрудничаю больше 10 лет, планировало к моему 60-летию десять томов, но мы замешкались, зато дело кончилось 12-томником. Такая вот история...

- Структура собрания сочинений, скажем, Льва Толстого понятна: первые тома - это "Война и мир", два тома - роман "Анна Каренина", а последние - дневники и письма. А как ваши десятки лет творчества расставились по томам? Есть ли в собрании драматургия, киносценарии (к фильму "Ворошиловский стрелок", например)?

- Вообще-то у Толстого в первом и втором томах идут "Детство. Отрочество. Юность", "Утро помещика", "Севастопольские рассказы", "Казаки", а лишь потом стоит эпопея "Война и мир". Мы тоже использовали хронологический принцип с некоторыми отступлениями, о чем я еще скажу. Первый том открывается ранней прозой: "Сто дней до приказа", "ЧП районного масштаба", "Работа над ошибками"… Напомню, что ваш главный редактор Павел Гусев за публикацию в "МК" главы из "ЧП" ("Собрание на майонезном заводе") получил в 1983 году свой первый редакторский выговор. "Ворошиловского стрелка" нет, так как это экранизация повести Виктора Пронина "Женщина по средам", сценарную структуру выстраивал А.Бородянский, я прописывал диалоги и придумал название фильма. А вот пьеса "Смотрины", в текст которой Станислав Сергеевич Говорухин, ставя пьесу в МХАТе имени Горького, активно вмешивался, конечно, в собрании есть, но в моем варианте. Есть и сценарий "Неуправляемая", который я в 1986-м писал под руководством Е.И.Габриловича. Ставить фильм должен был режиссер Лев Эйдлин, а главная роль предназначалась его жене Ирине Муравьевой. Увы, не сложилось: лента, запущенная на "Мосфильме", была закрыта по указанию члена Политбюро Яковлева как "враждебная перестройке", хотя там всего лишь предсказано, чем перестройка закончится…

Хронологию мы с издательством нарушили таким образом: 9-й том - публицистика за сорок лет, 10-й том - драматургия за двадцать пять лет, а 12-й том - поэзия, хотя именно с нее я и начинал. Кстати, первая публикация стихов тоже была в "МК" в 1974 году…

Слава всесоюзного масштаба и адмирал Рык

- Молодым писателям трудно понять, как в СССР просыпались знаменитыми, тем не менее - насколько повести "Сто дней до приказа" и "ЧП районного масштаба" предопределили и направили ваше творчество? Были ли вы на исходе перестройки антисоветчиком?

- Да, нынешней литературной молодежи трудно себе это представить. Они ждут признания от жюри "Большой книги" или "Ясной Поляны". Это ошибка, которая многим ломает творческую судьбу. Настоящую известность может дать только интерес читателей. Классик - это всего-навсего перечитываемый, а значит, и переиздаваемый писатель. Мой "Козленок в молоке" выдержал почти 30 изданий. Всесоюзную славу мне принесли не "Сто дней", к тому времени все еще запрещенные, а "ЧП районного масштаба", вышедшее при Черненко, в январе 1985 года в "Юности", которую редактировал Андрей Дементьев и тираж которой составлял три с половиной миллионов экземпляров. К тому же один номер, по статистике, прочитывало не менее 10 человек. Вот они - истоки советской литературной славы. Антисоветчиком я не был никогда: ни "до", ни "после", ни сейчас. Напротив, я уверен, что советский проект можно было реформировать, не разрушая страну и экономику. Об этом я писал и в прозе, и в публицистике. Я не корректирую свою позицию задним числом, достаточно заглянуть в мои тогдашние интервью.

- Разделяете ли вы свою деятельность на советский и постсоветский период и где проходит граница, если разделяете, - в 1991-м или в 1993 году?

- Разделяю. Таким водоразделом стал 1993 год, когда у нас в стране произошел антидемократический переворот. Кстати, моя статья "Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!", опубликованная 6 октября 93-го в "Комсомольской правде", была единственным протестом в открытой печати, так как все оппозиционные органы были приостановлены. В августе 1993-го я опубликовал в журнале "Смена" сатирическую повесть "Демгородок", где, между прочим, предсказал конфликт России с незалежной Украиной, запретившей русский язык даже в Одессе. Вымышленный диктатор адмирал Рык даже объявил в России частичную мобилизацию. Не верите? Загляните во второй том. "Московский комсомолец", кстати, резко критиковал эту повесть, рецензия, написанная моим другом Александром Ароновым, называлась "Замок из дерьма", видимо, с намеком на сиюминутность текста. Но "Демгородок" до сих пор переиздается и читается.

- Какое свое произведение вы считаете главным? И что из недавно вами написанного не вошло в собрание?

- Автор пишет "главное" всю жизнь, рассчитывая уж в новой-то вещи выйти на "сверхтекст". Но в конце концов решает, что писателю удалось "по гамбургскому счету", только читатель, даже не критика. На сегодняшний день по предпочтениям читателей мои вещи можно распределить так: первое место - "Парижская любовь Кости Гуманкова" (1991), второе (с небольшим отставанием) - "Козленок в молоке" (1995), третье - "Замыслил я побег…" (2000), четвертое - "Веселая жизнь, или Секс в СССР" (2018), пятое - "Гипсовый трубач" (2008–2012). В последнее время на первую позицию стремительно выходят "Совдетство-1" (2021) и "Совдетство-2" (2022), но мы не стали включать этот цикл в собрание сочинений, так как предстоит еще "Совдетство-3" - заключительная часть. Надеюсь, все три части войдут в 15-томное издание, которое запланировано к моему 70-летию. Но до него, как говорится, надо еще дожить.

Юрий Поляков раскритиковал идею замены триколора на флаг СССР

Выход на международные рынки начинается с информации: в чем особенность портала "Объясняем.рф"

- Насколько нынешний 12-томник - это полный свод созданных вами текстов? Что вообще не вошло не по причине новизны, а по личному выбору? И кто проявлял своеволие составителя - редактор или вы сами?

- Кое-что я не стал включать по причине литературной слабости текста. Например, историческую повесть о гражданской войне "Из боя в бой" 1988 года. Для своего времени там была кое-какая новизна в показе братоубийственной войны… Но сейчас повесть устарела, да и написана плохо. Не стал я, вопреки нынешней моде, печатать свой литературно-политический дневник, который веду с 2006 года, набралось около 60 авторских листов - два тома. Дневник тем и хорош, что можно не выбирать выражений. Если писатель публикует свой дневник при жизни, то в нем искренности не больше, чем мяса в колбасе. Не решился я обнародовать мой довольно откровенный цикл "Эростишья". Это уж как-нибудь потом, без меня… В качестве составителя томов выступал я сам. Издатели полностью мне доверяли, за что им отдельное спасибо.

"Совдетство" против антисоветского фэнтези

- В СССР очень популярными были магазины "Подписные издания", сложился феномен кропотливого собирания книг по тому. Сейчас издадут дюжину книг сразу или постепенно? Насколько у нас широка прослойка библиофилов, готовых капитальному собранию одного писателя уделить отдельную полку в книжном шкафу?

- 12-томное издание завершено. Последний, поэтический том вышел совсем недавно. К сожалению, традиция подписных собраний сочинений почти исчезла. Знаменитый магазин подписных изданий на Кузнецком Мосту закрылся больше десяти лет назад. Это реальность. Более того, книгопродавцы утверждают, что пронумерованные тома, особенно разрозненные, вообще плохо расходятся. Возможно, и так… Задумывая издание, мы с моими издателями придумали такой вот оригинальный ход. Все тома оформлены в одной стилистике, но по-разному, они имеют также названия. Например: поэзия - "Время не устает", публицистика - "Детектор патриотизма", ранняя проза - "Сто дней до приказа", семейная проза - "Треугольная жизнь" и т.д. Таким образом, книжки можно приобретать вразброс. Но есть и признаки собрания сочинения. В конце книг помещены комментарии к каждому произведению: когда написано, опубликовано, какую оценку получило в критике, кем инсценированы, экранизированы, на какие языки переведены. Включены в тома авторские эссе о "творческой кухне": "Как я был поэтом", "Как я был колебателем основ", "Как я варил "Козленка в молоке", "Как я был врагом перестройки", "Как я построил "Демгородок" и др. Да, золоченых цифр на корешках вы не найдете, но если внимательно посмотрите на обложку, то заметите в правом или левом углу, внизу, циферблат размером с пятирублевую монету. Единственная стрелка указывает на цифру, обозначающую порядковый номер тома. Это наш общий секрет с теми читателями, которым нравится выстраивать на своих полках старые добрые собрания сочинений…

- Невозможно обойтись без пафосных вопросов о судьбе Родины. Вы как-то сказали, что согласились, чтобы произведения полежали в столе лишние пару десятков лет, лишь бы не уничтожать СССР и не допускать ужасов 90-х. Сегодня вы бы не отказались от этих слов?

- Нет, не отказался. Судьба миллионов сограждан и целостность земель, добытых предками, гораздо важнее авторского самолюбия. Я, кстати, знаю, что говорю, так как побыл в шкуре автора запрещенных к печати текстов, оставаясь при этом членом бюро Краснопресненского РК ВЛКСМ, который возглавлял, к слову сказать, тогда Павел Гусев. Разумеется, в запрещенности хорошего ничего нет, но и вселенскую катастрофу из этого делать не надо: значит, ты просто опередил свое время, оказался смелее других, и надо подождать, а не проклинать "совок" и весь народ, с которым тебе не повезло. Скажу крамольную мысль. К примеру, великому роману Булгакова задержка с публикацией пошла, по-моему, даже на пользу, так как в конце 1930-х тот просвещенный массовый советский читатель, что намертво влюбился в "Мастера и Маргариту", еще попросту не сформировался… Даже Воланд удивился: "Про что? Про Понтия Пилата? Это сейчас-то?" У меня как-то был интересный разговор с писателем-сверстником. "Знаешь, за что я не люблю Советскую власть? - воскликнул он. - Я знал, что все равно не напечатают острые вещи, поэтому ничего даже не написал…" - "Ну и дурак, а я не думал о том, пропустят или нет, и писал!" - был мой ответ. На том и сейчас стою… А любовь к Родине - это норма. Нелюбовь к Отечеству - это заболевание, к сожалению, заразное и норовящее перерасти в эпидемию, чего допускать нельзя ни при каких условиях, а тем более во время военных событий.

- Для вас Советский Союз (в романе "Совдетство" в первую очередь) - это идиллическое пространство ностальгии? Или небесспорное место, страна, заслуживающая одновременно и критики, и похвалы?

- "Совдетство" имеет подзаголовок "Книга о светлом прошлом". Обращение к минувшему всегда связано с известной идеализацией. Как сказал поэт, "что пройдет, то будет мило". Сравните жесткую дореволюционную прозу Ивана Шмелева с "Летом Господним", будто бы два разных писателя! А Бунин, Куприн, Алексей Толстой - до и после! А еще мне не нравится то откровенное вранье, которое сейчас пишут о советских временах, понятия о них не имея. Это какое-то злобное антисоветское фэнтези! Но я реалист, и 1968 год в моем цикле изображен вполне объективно, что вынуждены признавать даже мои сплоченные критики. Сейчас я пишу повесть "Узник пятого волнореза" (про советский отдых на юге дикарями). По сюжету, отнюдь не вымышленному, мой герой Юра Поляков попадает в такую переделку, что, боюсь, достанется мне за очернение "великой эпохи", как выражался покойный Лимонов.

- Ваша творческая карьера начиналась в литературных журналах, включая "Юность". Судя по "Журнальному залу" и "Журнальному миру", вы не печатались в "толстых" журналах с 2017 года. Когда у писателя выходят книги и собрания сочинений, журнальная форма существования текстов отменяется? Вы не думали повторить какие-то переломные публикации 35 лет спустя?

- Да, о былой "Юности" времен Андрея Дементьева сегодня можно только мечтать! Мне повезло: первые мои пять повестей вышли именно там. Я и теперь сотрудничаю с журналами, но тираж у них мизерный, вообще несопоставимый с тиражами моих книг и перепостами моего телеграм-канала. В последние годы я чаще всего помещал новую прозу и публицистику в журнале "Москва", но тот же "Журнальный зал" весьма политизирован и "патриотическую" литературно-художественную периодику не выкладывает. Если бы знаменитые "Соборяне" Лескова появились в "Русском вестнике" сегодня, "Журнальный зал" сделал бы вид, что нет ни такого автора, ни такого издания… А потом бегают и кудахчут: "Прозеванный гений, прозеванный гений!" Зевать не надо!

Иван Волосюк