1 декабря 2022 |
Турция оказывается в зоне геополитической неопределенности: все больше отдаляясь от Запада, она пока не примыкает полностью к Востоку. Что касается России, то она указывает Анкаре на необходимость совместно обозначать имеющиеся опасения в сфере обеспечения национальной безопасности, а формирование Турцией исключительно натоцентричной и евроцентричной является дорогой в неопределенное будущее.

Глава МИД Турции Мевлют Чавушоглу на встрече глав МИД стран - членов НАТО в Бухаресте обозначил многозначительную геополитическую формулу. "Необходимо начать новый процесс расширения Евросоюза, он должен распространяться от Балкан до Грузии, достигать Украины и Молдавии, - заявил он. - Но данный регион не может быть полным без участия в нем Турции". В то же время он указал, что "ситуация на Украине говорит о необходимости переформатирования архитектуры безопасности в Европе". Но ЕС, если перефразировать мнение норвежского социолога Йохана Галтунга, является "невоенной суперсилой" (nonmilitary superpower), позиционирует себя в качестве ненасильственного инструментария, призванного выступать за посредничество в разрешении конфликтов с использованием принципов и обязательств ОБСЕ, принимает долгосрочные экономические решения с целью преодоления политических проблем.

Другое дело, если переформатирования архитектуры безопасности в Европе относить исключительно к сфере компетенции НАТО, однако это уже ария из другой политической оперы. Это первое. Второе. Чавушоглу, говоря, что расширение ЕС на восток за счет участия Украины, Молдавии и Грузии будет неполным без участия Турции, вступает в полемику с канцлером Германии Олафом Шольцем, который в середине октября на съезде Партии европейских социалистов заявил о "необходимости расширения Евросоюза до 30 или 36 государств и с 500 миллионами проживающих в нем свободных и равноправных граждан", чтобы еще "больше усилить свое влияние в мире и создать новую геополитическую Европу". Правда, Шольц в контексте расширения ЕС на восток обошелся без конкретики.

Однако надо полагать, что речь шла не только и не столько об Украине, Молдавии и, возможно, Грузии, но и о других странах постсоветского пространства, включая Россию. При этом, по Шольцу, участие Турции, являющейся многолетним кандидатом на членство в Евросоюз, в теоретически предполагаемом альянсе не предполагается. Что же касается Москвы, то неясно, как Берлин планирует выстраивать с ней партнерство, особенно после кризиса на Украине.

Много проблем появилось и в связи с польским проектом возрождения новой Речи Посполитой, который обозначил проблему кризиса лидерства на континенте. В такой ситуации Анкара пытается вписаться в "европейский ансамбль", рассчитывая, что создание на ее территории мощного энергетического хаба, формирование центра, через который проходят торговые пути как по линии "Север - Юг", так и по линии "Запад - Восток", увеличивает ее шансы на членство в ЕС. Парадокс ситуации в том, что Турция хорошо понимает: ее никогда не примут в Европу и ей уготовлена позиция "вечного кандидата", ведь успешно торговать с ЕС можно, и не вступая в эту организацию. Быть "желанным партнером" - милости просим, и не более того. Не приглашают Анкару и к участию в работе над новой общеевропейской архитектурой безопасности, хотя турецкий президент Реджеп Тайип Эрдоган, выступая перед активистами правящей Партии справедливости и развития, говорил, что "Турция стремится строить свое будущее вместе с Европой и полна решимости интегрироваться в ЕС", отметив в то же время готовность "активно сотрудничать с США в решении региональных и глобальных проблем". Он также считает, что "границы Турции - это границы НАТО".

С этим никто не спорит. Однако когда Анкара заявляет, что "южные рубежи страны - это и граница ЕС", с этим не согласны многие в Евросоюзе и НАТО, в частности Франция и Греция. В итоге Турция оказывается в зоне геополитической неопределенности, все больше отдаляясь от Запада, но не примыкая полностью к Востоку. Напомним, в 2015 году Эрдоган констатировал, что его страну больше не интересует проблема вступления в ЕС. Через два года (вскоре после внесения поправок в турецкую Конституцию, превративших ее в президентскую республику) Европарламент призвал Еврокомиссию приостановить переговоры о принятии Турции. Но уже в марте 2018 года Эрдоган назвал вступление в Евросоюз стратегической целью страны. Как пишет французский журнал Le Point, "турецкая дипломатия переживает кризисы жанров действий: с одной стороны, велико желание быть "мостом" между Европой и Ближним Востоком, с другой - имеет место реанимация геополитического прошлого с его империализмом и стремлением стать одним из центров нового миропорядка". Поэтому при таких амбициях сложно представить, чтобы Анкара в случае принятия ее в ЕС уступила Брюсселю заметную часть своего национального суверенитета.

Вот почему "реверансы" турецкого руководства в сторону "коллективного Запада" или ЕС во многом, как правило, связаны с теми или иными трениями преимущественно в турецко-российских отношениях. Очередная порция "евронамерений" со стороны Анкары на постсоветском пространстве выглядит попыткой продемонстрировать Москве наличие "запасного пути" - на Запад в рамках все той же многовекторной политики. А поверят ли западные союзники заверениям Турции о стремлении "строить свое будущее вместе с Европой" и готовности "активно сотрудничать с США"? Вряд ли. Хотя бы потому, что пока еще никто не знает, как будет выглядеть в ближайшем будущем система европейской безопасности. Прежних условий уже нет, новые еще не появились. Как подмечает турецкое здание Yeni Safak, "Турции в очередной раз придется доказывать, что является частью Европы", но "услышит ли Запад ее доводы"? Что касается России, то она их понимает, однако указывает Анкаре на необходимость совместно обозначать имеющиеся опасения в сфере обеспечения национальной безопасности, а формирование Турцией исключительно натоцентричной и евроцентричной является дорогой в неопределенное будущее.

Пока же для Эрдогана ставки на вступление в ЕС высоки. Даже условно ведя переговоры о вступлении в Евросоюз, он формально привязывает свою страну ближе к Западу и в то же время стремится сохранить исламскую идентичность страны. Получится ли?