Иван Зуенко

Китайское кино: о проблемном прошлом и триумфальном настоящем

С приходом к власти Си Цзиньпина (2012–2013 годы) принято связывать наступление в Китае так называемой "новой эпохи". Признаки обновления действительно есть во всех сферах жизни общества: от борьбы с коррупцией и расточительством до запрета репетиторов и "копипаст-архитектуры". Кинематограф в этом плане не стал исключением.

Китайские блокбастеры последних лет по бюджетам и спецэффектам находятся на очень высоком уровне, а по собранной кассе у себя на родине обгоняют даже главные голливудские хиты. Например, в 2022 году патриотический фильм "Битва при Чосинском водохранилище-2" о войне против американцев в Корее заработал в КНР в три раза больше, чем мировой лидер "Аватар-2: Путь воды".

Среди самых кассовых китайских фильмов либо ленты о будущем ("Лунный человек", "Блуждающая Земля"), либо о прошлом (помимо двух "Битв при Чосинском водохранилище" стоит упомянуть героический эпос "Полноводная красная река" о событиях XII века и сентиментальную комедию "Привет, мам" о 1980-х). А вот современность китайские фильмы описывают крайне редко. А если уж действие картины и разворачивается в "наши дни", то показаны они так, что точную датировку зритель все равно установить не может.

С чем это связано? Есть несколько объяснений.

Отмечая отдельные недостатки…

Похоже, что в КНР существует негласный запрет на изображение проблемных моментов в кино, если они привязаны к текущему моменту. То есть и про коррупцию, и про загрязнение окружающей среды, и про проституцию, и про бытовую преступность можно, но только если действие фильма происходит в период до 2013 года. Иначе говоря, "были отдельные недостатки, мы этого факта не отрицаем, но они искоренены".

Взять, например, один из самых успешных китайских фестивальных фильмов последнего десятилетия – первоклассный нуар от мастера этого жанра Дяо Инаня "Встреча на железнодорожной станции на юге" (в международном прокате – "Озеро диких гусей"). Фильм, рассказывающий о брутально-кровавых буднях гангстеров со Средней Янцзы, вышел на экраны в 2019-м, но в первых же кадрах режиссер успокаивает публику (и цензоров): "Ухань, 2012 год".

Посмотрите, мол, с чем пришлось столкнуться нашей стране. Мрачные сцены, в которых суровые мужчины постоянно курят и молча убивают, сплошь и рядом разбавляются картинками из жизни заштатного курортного городка, где нувориши и коррумпированные чиновники отплясывают под дискохиты из 1970-х и предаются разнообразным излишествам.

Многочисленные благодарности партийным и государственным органам во время титров доказывают: власти не против обличения социальных пороков, но только если четко указывается: они имели место до того, как страну возглавил Си Цзиньпин.

В целом китайское кино наконец-то взялось за серьезное осмысление недавнего прошлого, "долгих восьмидесятых" – периода в истории Китая, когда бурные и подчас противоречивые изменения привели не только к очевидным экономическим успехам, но и к слому многолетних устоев, что у представителей "пятого" и "шестого" поколений режиссеров (начали творить в 1980 –1990-е и 1990–2000-е годы соответственно) зачастую вызывало ступор и желание рисовать китайские реалии преимущественно черной краской. Сейчас же десятилетия на стыке веков показываются с легкой ностальгией и налетом сентиментальности, хотя при этом и признается: проблем действительно хватало.

Классический пример – монументальное полотно неоклассика Ван Сяошуая "Во веки веков" (в экспортном варианте – "Прощай, мой сын"), живописующее социальные и психологические проблемы, появившиеся из-за слишком принципиальной реализации политики "Одна семья – один ребенок".

По сюжету простую фабричную работницу, уже родившую сына и вновь забеременевшую, вынуждают сделать аборт, причем уговаривает ее подруга, партийная активистка. Спустя некоторое время единственный ребенок в семье погибает, так что родители остаются без детей – из-за последствий операции мать больше не может рожать. На контрасте показана семья той самой подруги-активистки: дела идут в гору, в 1990-х муж начинает заниматься бизнесом, их сын растет умницей и красавчиком.

Получается фильм не просто о дружбе, чувстве вины и итоговом примирении, а о судьбе целого поколения, кстати, того самого, к которому относится и Си Цзиньпин. Поколения, которое, стартовав в 1980-х с равных позиций, за три десятилетия пришло к совершенно разным результатам: у одних – заводы, газеты, пароходы, сын, как с рекламы корейской дорамы, родственники в Америке и порядочная добродетельная невестка. У других – замызганная автомастерская, арахис с булочкой на завтрак, обед и ужин и отсутствие каких-либо перспектив.

Поэтому фильм оказывается еще и про покаяние, причем не только личностное, но и коллективное. Покаяние успешного Китая перед Китаем, не нашедшим себя в годы бурного экономического роста. И намек на то, что успехи ковались в том числе за счет отдельных перегибов и чьих-то неудач. А исправление этих перегибов, если судить по программным партийным документам, как раз и есть наипервейшая задача "новой эпохи" Си Цзиньпина.

И в фильме Ван Сяошуая хэппи-энд таки происходит, причем случается это, судя по приметам времени типа звучащих в кадре песен и иконок на экране смартфона, уже в некие "наши дни". Хэппи-энд выходит по-настоящему китайским, то есть когда все плачут, обнимаются и не могут выразить это словами. По-другому в кино о прекрасном Китае настоящего быть и не может.

Последний император

А вот на что китайские кинодеятели пока не претендуют, так это на изображение в кино Си Цзиньпина. Равно как и других действующих руководителей КНР. Их нет ни на широком экране, ни в сериалах. Хотя вообще-то исторические фильмы традиционно очень популярны в Китае, а биографии нынешних китайских лидеров весьма кинематографичны.

Только представьте, сколько ярких киносюжетов можно было бы составить по биографии Си Цзиньпина! Вот он, девятилетний, переживает из-за опалы отца, известного революционера, героя Гражданской войны. Его мать публично отрекается от мужа, а сестра, не выдержав давления, кончает жизнь самоубийством. Вот пятнадцатилетний Цзиньпин с одноклассниками садится в поезд Пекин – Яньань, но едет не на экскурсию, а на долгие годы "трудового перевоспитания" в глухую деревню.

Вот он в деревне настойчиво стремится "выбиться в люди", но его, как сына неблагонадежного элемента, отвергают – он лишь с седьмой попытки становится членом комсомола и только с десятой попытки, в 21 год, вступает в партию. Вот он уже в 1980-е, после реабилитации отца, делает головокружительную карьеру и в 32 года идет на повышение – вице-мэром в приморский город Сямэнь, центр экономического сотрудничества с Тайванем и, помимо прочего, контрабанды.

И если дальнейшая биография Си Цзиньпина может быть экранизирована только в жанре политического детектива (типа киносериала "Карточный домик" или его китайского аналога, сериала "Во имя народа"), то молодость будущего генсека с легкостью получится изложить языком менее провокационных жанров. Однако еще один негласный запрет – на изображение в кино действующих политиков – не дает этому осуществиться. Что же делать?

Любопытный выход из ситуации нашел режиссер Лэй Сяньхэ. Он показал узловые моменты того, как жизнь в сельской местности ковала характер и убеждения будущего лидера КНР, через… биографию Дэн Сяопина. Личность "архитектора реформ" сегодня в Китае подвергается серьезной переоценке в сторону преуменьшения его заслуг, но полностью из историографии, естественно, не вымарывается. Впрочем, о том, что оказывается важным в его биографии для китайского кино "новой эпохи", можно судить по картине 2021 года "Тропа Дэн Сяопина" (в международном прокате – "Человек из народа").

Из всей биографии Почтенного Дэна для кинополотна был выбран не момент его триумфа во главе КНР и реформ, то есть 1980-е, а эпизод с опалой и ссылкой на простой тракторный завод в конце 1960-х. В ссылке Дэн Сяопин провел чуть более трех лет, и в фильме она показана как испытание, но посильное и в чем-то полезное.

На заводе Дэн начинает дружить с простыми работягами и даже проникается взаимной симпатией с приставленным к нему сотрудником госбезопасности. Бедняки вокруг оказываются хорошими, добрыми людьми. "Центр", которому Дэн каждый день пишет безответные письма, неприступен, но дополнительных козней не строит, а со временем начинает смягчать условия ссылки: разрешает приехать детям, получать зарплату, разбить огород, нанять домработницу.

Даже хунвейбины, врывающиеся на завод, чтобы устроить кампанию по критике "идущего по капиталистическому пути Сяопина", оказываются не такими уж и страшными. Дэн их спрашивает: "А вам чего нужно?" Они отвечают: "Да так, посмотреть на вас захотелось. Четыре года вас критикуем, а так и не видели". Дэн показывает им деталь, которую выпиливает на станке, и все вокруг умиляются. В такой гуманистической трактовке даже эпизод с падением Дэн Пуфана (сына Дэн Сяопина), после которого он остался парализованным, оказывается отретушированным. Считается, что Пуфана скинули с третьего этажа хунвейбины, но в фильме юноша сам неудачно спрыгивает.

В общем, всюду жизнь. "Терпение – добродетель" (это выражение повторяется в фильме трижды), партия мудра и справедлива, пожить три года в деревне среди простого люда вовсе не худо. Вот Почтенный Дэн пожил, так потом стал лучше понимать народ. Все не зря. Таков Путь.

Так что, можно сказать, кино не только (и не столько) о Дэн Сяопине, сколько о некоем абстрактном будущем руководителе, волею судеб оказавшемся среди обычных работяг. И в этом руководителе, конечно, угадывается сам Си Цзиньпин, любящий подчеркивать близость к народу и крестьянскую страницу своей биографии.

Этот сигнал легко считывается как образованной аудиторией, так и кинодеятелями. Не имея возможности свободно высказываться, описывая наши дни, они реализуются на историческом поле, активно пользуясь метафорами, аналогиями, а также кинематографическими и литературными цитатами и аллюзиями. Все это привычная среда для китайской интеллектуальной культуры с ее любовью к недомолвкам и иносказанию. Так что рано или поздно в этих отсылках к прошлому будут зашифровываться не только позитивные для властей посылы, но и критика.