"Поход на Бар-Хото". Новая книга восточных приключений от Леонида Юзефовича 12:25 05.12.2023
Леонид Юзефович. Поход на Бар-Хото.
Журнал "Хан-Тенгри" прочитал новую повесть Леонида Юзефовича.
Леонид Юзефович Поход на Бар-Хото Редакция Елены Шубиной Издательство АСТ, Москва, 2023 г. Особо хотелось бы отметить стильное оформление книги (художник – Елизавета Корсакова).
Леонид Юзефович – не только самый титулованный из современных русских писателей (три премии "Большая книга", две премии "Национальный бестселлер"), но и, по мнению журнала "Хан-Тенгри", самый что ни на есть евразийский. Читателей его произведений неизбежно заносит либо в степи Монголии, либо в снега Якутии – и даже в романе "Филэллин", посвященном, в общем-то, восстанию греков против турецкого ига, мы по прихоти сюжета надолго застреваем в Нижнем Тагиле.
Не стала исключением и только что изданная повесть "Поход на Бар-Хото" – маленький и очень грустный шедевр, рассказывающий об одном из эпизодов борьбы монголов за независимость, а именно – взятии крепости Бар-Хото. В реальности ни крепости, ни, соответственно, похода не было – но написано оно так, что стало высшей реальностью. То есть отныне так оно есть и будет – свои представления о событиях в Халхе, т. е. Внешней Монголии, последовавших вскоре после падения Циньской династии, мы будем черпать из воспоминаний капитана Солодовникова, штабного офицера, с весны 1912 года командированного в монгольскую армию военным советником.
Поход имел место весной 1914 года, незадолго до начала Первой мировой войны.
Есть мнение, что писатель, не понюхавший пороха на войне, не способен правдиво описать боевые действия и войну как таковую. Юзефович в своих романах и повестях последовательно доказывает, что это не так. (А впрочем, у него были предшественники, начиная с Пушкина и Гоголя). В той же логике можно попрекать писателя в том, что он пишет о времени, коего не застал – но Леонид Юзефович, даром что кандидат исторических наук, лучше всего пишет именно о временах прошедших. Он писатель-историк, овладевший магической способностью воскрешать прошлое. Его Урга 1912 года подобна иероглифу, нарисованному тремя-четырьмя мазками, причем звучит этот иероглиф как "достоверность". Буфет в Бурят-Монгольском педагогическом институте, куда ссыльного героя заносит уже в советские времена – там продают бутерброды из селедки и конской колбасы, а чай цвета прелой соломы разливают черпаком из кастрюли – и захочешь, а не забудешь. И вся стихийная необузданность войны, подробно описанная в свое время бывшим артиллерийским офицером Львом Николаевичем Толстым, умножается в воспоминаниях Солодовникова на буддизм, суеверия и внутреннюю, какую-то девственную свободу наследников Чингисхана. Умножается – и предельно концентрируется в образе-наваждении зловещего божества войны Чжамсарана.
"Он коронован пятью черепами, в его испускающей пламя правой руке зажат меч, на сгибе левой висит лук со стрелами, пальцы сжимают сердца врагов желтой веры. Рот страшно открыт, четыре острых клыка обнажены, брови и усы пламенеют как огонь при конце мира".
"Чем это отличается от того, что я вижу? – спрашивает себя автор записок. – Почти ничем".
Композиция повести выстроена достаточно прихотливо. В центре ее – драматический эпизод сожжения военнопленных, взятых по ходу штурма крепости. После чего один из главных смысловых персонажей, родовитый монгол Дамдин, получивший образование в Чите и Париже, стреляет себе в лоб, а капитан Солодовников со своим соратником, бурятом Цаганжаповым, скрытно покидают лагерь. При этом свои воспоминания о походе Солодовников пишет много лет спустя, в Березовке, расположенной на берегу Селенги, в шестнадцати километрах от Улан-Удэ, где он отбывает ссылку как социально чуждый элемент, высланный из Ленинграда вскоре после убийства Кирова. Скудный быт экс-полковника царской армии, а ныне ссыльного бухгалтера, описан достаточно подробно. Там же, в Улан-Удэ, происходит совершенно безрадостная для обоих встреча Солодовникова и Цаганжапова, по ходу которой последний пытается оправдать страшный эпизод давно минувшего похода "военной необходимостью".
Краткий пересказ может создать у читателя неверное представление о полной безнадежности и безрадостности рецензируемой повести. Но это не так. Суровость времен и драматизм описываемых событий имеют место – но при всем при том, как ни странно, это очень игровой текст, разгадывать загадки и аллюзии которого мы предоставим специалистам по творчеству Юзефовича.
На одной из последних встреч с читателями писатель признался, что Березовка избрана местом ссылки Бориса Солодовникова отнюдь не случайно – Юзефович и сам провел в этих краях два долгих года службы в Советской Армии. – "В молодости два года – это очень, очень много", - сказал Леонид Абрамович. Отсюда, возможно, его привязанность к этим местам, к просторам Забайкалья, к "главной монгольской достопримечательности – звездному небу невероятной мощи и красоты". И в целом к евразийской тематике, не оставляющей писателя со времен "Самодержца пустыни", если не раньше. Это не любовь, а, скорее, судьба, с которой не поспоришь.
"Я терпел здесь множество неудобств, - вспоминает в ссылке Борис Солодовников, - страдал от зноя, холода и дурной воды, вшивел, покрывался фурункулами, болел дизентерией, - но никогда и нигде не чувствовал себя свободнее, чем в Монголии. Я не нашел в ней того, что искал, не написал роман, не стал буддистом, зато, в отличие от Петербурга, где близость верховной власти искажает пропорции вещей, где призраки выдают себя за мужчин и еще чаще – за женщин, где книги сочатся туманом и за звон золота покупают запах пищи, где нет правды, а есть только целесообразность, здесь, на этой скудной земле, я жил среди живых, видел все цветы мира, ходил рядом со смертью, любил и был счастлив".
|